Осип Назарук - Роксолана: Королева Востока

• Название: Роксолана: Королева Востока
• Автор: Осип Назарук
• Жанр: Исторические любовные романы

Знаменитый телефильм «Великолепный век» привлек внимание всего мира к выдающейся фигуре славянской рабыни Роксоланы, ставшей супругой Сулеймана Великолепного – самого могущественного султана Османской империи. Однако загадочная личность Королевы Востока (как называли Роксолану европейские послы) притягивала внимание писателей и историков задолго до возникновения самого популярного в наши дни турецкого фильма.

Исторические книги утверждают, что эту девочку звали то ли Анастасия, то ли Александра Лисовская и жила она на территории нынешней Украины. Неудивительно, что к ее судьбе обращались многие украинские литераторы. Еще в 1930 году на украинском языке вышла прекрасная повесть Осипа Назарука «Роксолана», рассказывающая об удивительной судьбе славянки, украденной в XVI веке и проданной на стамбульском невольничьем рынке в рабство.

Новая версия жизни Роксоланы – в написанной в эмиграции книге Осипа Назарука, которая была запрещена на многие десятилетия и только сейчас снова возвращается к читателю, причем впервые на русском языке!

---

Справа виднелись верховья Чатырдага, одной из красивейших гор на земле. Красота ее была такова, что Настя склонилась перед ней. И вспомнился ей могучий слог, которым открывается Святое Писание: «Сначала создал Бог небо и землю».

Тут, у подножья прекрасного Чатырдага, почувствовала она всем своим естеством величие Творца. И дух ее, задавленный неволей, познал величие дворца-мира, в котором Бог нагромоздил тысячи красот и чудес и дал их разным народам.

Тут она вспомнила, как через Рогатин ехал польский король, а ее отец должен был его приветствовать. Вернувшись домой, он сказал:

– И у нас бы был теперь свой государь, если бы не наши крамольники, что из гордости отравили последнего князя этой земли, у которого еще было потомство. Думали, что сами без головы править сумеют.

И замолк, складывая ризы.

Тут вспомнила Настя отцовское изречение, только еще тяжелее. Понимала она, что не досталась бы она торговцам, если бы не развалили власть на ее земле. На синем фоне Чатырдага будто увидела чашу черной отравы, которую крамольники поднесли молодому Юрию – последнему из рода Даниила.

В священническом сословии тогда еще хранились рассказы про мученическую смерть последнего потомка владимирской крови на Галицкой земле, который для укрепления Галицко-Волынского княжества окружил себя немцами и другими людьми западной культуры. Это и вызвало ненависть к нему местных завистников, и они в Высоком замке Львова подсыпали ему медленный яд перед самым отъездом на Волынь.

Старая Настина бабушка часто с грустью рассказывала, как молодой князь Юрий ехал, уже отравленный, на Волынь, какие затем боли испытывал, как, уже умирая, доехал до своего замка во Владимире и как там бился в предсмертных судорогах на полу своей палаты.

Ни бабушка, ни отец, ни мать не могли ей сказать, когда это было. Говорили лишь, что тогда стояла чудесная осень на нашей прекрасной земле, и что обильно плодоносили деревья в садах. А потом три дня шел тяжелый град по всей Галицко-Волынской земле, затихая лишь на мгновения. И с того времени эту землю побивает несчастье и по сей день. А отец как-то добавил:

– Не только наши, но и ляхи хороши! Но все же они последовали заповеди Божьей: «Не убей!». По крайней мере не убили своего государя. Вот и есть у них держава.

Какая ни на есть, а все-таки существует…

Настя тогда слушала эти рассказы как сказки. А теперь уже не только понимала, но и чувствовала всю их значимость. На себе почувствовала, что значит, когда какая-то земля станет добычей, лакомым куском для конных чужаков. Образы разрухи и несчастья всей земли были так же ясны, как белый снег на вершине Чатырдага, как темный лес у его подножия.

Ой на горе белый снег,

Куда уехал ты, мой свет, —

зазвучала песня в ее молодом сердце. Но губы не пропели ее, только глаза чище заблестели.

Настенька не могла оторвать взгляд от прекрасного Чатырдага. Он так успокоил ее красотой, что с полным спокойствием в душе она доехала до большого невольничьего рынка – пристани Кафы.

* * *

На третий день Настя со своими хозяевами въехала на улицы приморского города, где в день продавалось до 30 000 рабов и рабынь. Издалека показались старые, темные, большие дома генуэзцев с решетками на окнах. В них сидела масса невольников, приготовленных к продаже.

Между домов вдруг возник христианский храм братьев тринитариев, что выкупали невольников.

Она узнала его по разорванной цепи, что как символ была прибита над входом. Из ворот как раз выехали два монаха на ослах. Как-то видела она во Львове этих «ослиных братьев», как они собирали пожертвования около церкви. Даже сама как-то раз дала им что-то на пленных.

Роксолана одета в роскошное платье

Через восточный рынок рабов ехали эти «ослиные братья», сидя задом наперед на ослах, ибо не считали себя достойными ездить так, как ездил на осле Спаситель мира, царь его. Шли они между сынов разных народов по приказу из далекого Рима, шли в смирении духа своего, смягчать страшные муки невольников. Настенька с благодарностью смотрела на них.

Ей стало легче от мысли, что и тут есть те, кто помнят именем Христа про помощь бедным невольникам. И уже с легким сердцем смотрела она на старые большие дома генуэзцев с решетками на окнах.

На двор одного из этих домов заехала телега с Настей и ее хозяевами. Они медленно спустили Настю с воза и взяли с собой внутрь. В коридорах крутилось множество людей со смуглыми лицами и южными глазами, и куча прислуги.

Ибрагим с армянином задержали одного из них и о чем-то его расспрашивали.

Настя сразу поняла, что они тут как у себя дома.

Через минуту Ибрагим куда-то исчез, а армянин завел ее в одну из комнат, где сидел у стола какой-то сухонький человечек. Он скверно говорил по-нашему и расспрашивал Настю, откуда она, сколько ей лет, кто ее родители, где живут и чем, где владеют. При этом армянин ему все что-то говорил, постоянно размахивая руками. Сухонький человечек записывал себе что-то в большую книгу. Потом армянин взял у него какой-то кожаный значок и отвел ее в другую, большую комнату, по тому же коридору. В ней стояли целые ряды шкафов с разной одеждой. Около них суетилась женская прислуга.

Армянин вручил кожаный значок старшей из прислуги, которая, видимо, распоряжалась там, и вышел.

Она взяла Настю за руку, проводила до одного из шкафов, поглядела на нее второй раз и начала выбирать из шкафа какие-то одежды, передавая их в руки Насте. Достав их, она крикнула на одну из служанок и сказала ей пару слов. Та повела Настю рядом полутемных, похожих одна на другую комнат. Настя несла вещи, догадываясь, что они предназначены для нее. По дороге попробовала ткани на ощупь. Ткань была весьма хорошей.

Наконец они остановились перед одной из комнат, из-за приоткрытой двери которой клубился пар.

«Купель», – подумала Настя и улыбнулась. Не купалась она с того времени, как попала в татарский плен.

В купальне она оживилась и пришла в себя. Вернулось ее прежнее настроение. Она долго купалась, пока какая-то старая служанка не дала ей знак, что время одеваться. Она помогла Насте расчесать золотые волосы и одеться. Окончив работу, проводила ее к какому-то сломанному зеркалу, которое стояло в углу соседней комнаты, и щелкнула языком. Настя поглядела в зеркало и нашла, что почти довольна своим платьем.

Старуха проводила ее снова по тем же комнатам, неся старые вещи Насти. В комнате, где стояла одежда, перепоручила ее своему начальству и ушла. Главная внимательно рассмотрела Настю от головы до ног и что-то поправила на ней.

Настя поняла, что теперь ее проводят к кому-то, кто будет решать ее судьбу. Она догадывалась, почему уже теперь: может быть, Ибрагим и армянин хотят сейчас же вернуться или у них есть еще дела. Она понимала, что останется тут, в этом доме, только не могла догадаться, к чему ее готовят.

Главная в гардеробе позвала одну из служанок и сказала ей что-то. Та препроводила Настеньку по длинным коридорам к комнате, перед дверями которой стояли посыльные. Сказала что-то одному из них. Он вышел на середину и через мгновение вошел армянин. Служанка показала ему Настю.

Армянин вздрогнул, не узнав ее в новом наряде. Он взял ее за руку и проводил в комнату.

Это была большая красивая зала с цветными венецианскими витражами на окнах. Ее пол был устлан матами. Перед окном стоял стол, на нем – книги в кожаном переплете и два тройных подсвечника. Перед столом сидел на подушке Ибрагим, а около него – уже старый мужчина, сухой, среднего роста брюнет, может быть, брат того, что писал в первой комнате, ибо уж очень напоминал его.

Ибрагим, увидев Настю, встал и подошел к ней с очевидным удовольствием, дивясь тому, как она похорошела в новой одежде. Взял ее за руки и проводил к хозяину комнаты, который в ней уединился.

Настя мимоходом склонила голову. Ибрагим все время говорил, армянин поддакивал ему. Настя думала, что сейчас ее снова начнут разглядывать. Хотя и сконфузилась, но все же заметила, что теперь уже не только Ибрагим, но и армянин повторяет одно и то же, а хозяин молчит.

Оба ее «опекуна» одновременно разглядывали ее. Она так застеснялась, что почувствовала, как кровь прилила к глазам. Когда взгляд прояснился, она заметила, что хозяин оглядывает ее таким же взглядом, как и тот, которым ее отец смотрел на хорошего коня.

Это воспоминание оживило ее, и она улыбнулась сама себе. Хозяин комнаты что-то сказал. Смотрины закончились. Тем лучше для нее, ведь оба ее хозяина были довольны. Хозяин комнаты подошел к одному из шкафов, достал оттуда какой-то красный шарф и сам надел его Насте на плечи.

Ибрагим и армянин попрощались с ним, взяли с собой Настю и повели к противоположному крылу дома. Прошли с ней два больших двора и огород, в котором были деревья. Потом проводили ее в новый дом и передали в руки другой, новой начальнице. Сделали пару жестов и ушли.