Михаил Щукин - Лихие гости

• Название: Лихие гости
• Автор: Михаил Щукин
• Жанр: Исторические приключения
• Год: 2012

Вторая половина XIX века. Широк и необъятен край Сибирский. В верховьях реки Талой, приманивающей золотоискателей, лиходеев и торговцев, разворачиваются события отнюдь не семейной драмы Данилы Шайдурова, умыкнувшего любимую без благословения, но государственной важности.

Вокруг парочки лиходеев — политического авантюриста Цезаря Белозерова и бывшего монаха-расстриги Бориски, мечтающего о «собственном царстве», — в сибирской глухомани объединяются варнаки: беглые каторжники, нищеброды и прочий разбойный люд. Шайка становится главной бедой и угрозой благостному убежищу староверов, укрывшихся за Кедровым кряжем. Но ни те ни другие не хотят жить в таком соседстве…

---

Ответа у Егорки не было, но заметил он, что господин, отойдя подальше от стола, всем своим видом показывал: нет у меня черного умысла, только разговор имеется. Ладно, поговорим. Егорка поднял руку, но ложку в нее не взял, через край выхлебал уху, оставшуюся в чашке, перевел дух и сиплым голосом, охрипшим от оранья песен, коротко сказал:

— Спрашивайте.

Агапов из-за пазухи быстро достал карту, раскатал ее на столе, подвинул, придерживая двумя руками, ближе к Егорке:

— Покажи, милый человек, в каком месте ты через Кедровый кряж перебрался?

Егорка долго вглядывался в карту, ничего в ней не понимая, затем махнул рукой:

— Нету, дед, ходу через Кедровый кряж.

— А ты как попал? — осторожно Захар Евграфович тоже подошел к карте.

— Хы-ы, как я попал… А денег сколько дашь?

Агапов, опять же из-за пазухи, как будто она была у него бездонных размеров, достал пачку кредиток и положил на край карты. Егорка примерился взглядом к деньгам, помолчал, подумал и стал рассказывать. Как только он начал говорить, так страхи, пережитые им, словно опять вернулись, и Егорка, сам того не замечая, потеряв обычную свою каторжанскую осторожность, говорил, до слезы жалея себя, сущую правду. О том, как пробирался по горной тропе, о староверах и о том, как оказался в странном поселении, где за главного командует генерал по имени Цезарь.

— Почему ты решил, что он генерал? — усмехнулся Захар Евграфович.

— А как же! — воскликнул Егорка. — при мундире, при орденах, и саблюка на боку золотая.

— Из него такой же генерал, как из меня архиерей, прости Господи, — вставил Агапов и перекрестился.

— И я теперь так думаю, — согласился Егорка, — а сначала поверил: важный, как настоящий генерал.

— Ты генерала-то хоть одного живого видел? — снова усмехнулся Захар Евграфович.

— Нет, не видел, — честно признался Егорка.

— Ладно, с генералом разобрались, теперь двигайся сюда поближе, — Захар Евграфович расправил карту и принялся объяснять Егорке, где проходит Кедровый кряж. Егорка старательно следил за его пальцем, стараясь понять суть, даже лоб морщил, пытаясь совладать с картой, и даже вроде бы отыскал место, где они с Пруговым на горную тропу выходили, но вдруг выпрямился и объявил:

— Неправильная у вас бумага. Вот у староверов, на коже, они его чертеж называют, там все понятно: где речка, где осыпи, где озерко; смотришь, как в зеркало, все видно.

— Вот и прихватил бы чертеж этот, — съязвил Агапов, — не велика поклажа, утащил бы.

— Веселый ты, дед, — хохотнул Егорка, — чертеж умыкнуть… Ну, сказанул! За этот чертеж меня бы наизнанку вывернули. Нету через Кедровый кряж ходу, а если по тропе идти… Староверы одного мужика посадят, ему даже ружья не надо — палкой любого сшибет. А лететь там — кости и те вдребезги!

— Одно ясно, — вздохнул Захар Евграфович, — есть другие проходы через кряж. Да только как их отыскать? Хотя… хотя… Слушай, Егор, а ты как дальше жить собираешься? Понятное дело, возьмешь завтра золотишко, которое у Дубовых на сохранность оставлял, продуванишь его и снова — гол как сокол. Если опять на каторгу не упрячут, свои же дружки зарежут или в канаве окочуришься. Я тебе вот что предлагаю: иди ко мне на службу. Деньги буду хорошие платить, паспорт выправлю. Еда, одежда, крыша над головой — чего еще надо?

— И каким манером я служить тебе должен?

— А вот когда согласие дашь, тогда и расскажу. За Вознесенским собором — дом Луканина, я там живу. Надумаешь — приходи вечерком, потолкуем. Деньги забери, я свое слово держу. Поехали, Агапов.

Когда возвращались от Дубовых, неожиданно пошел снег. Плавный, тихий, он глушил все звуки, и казалось, что тройка не скачет, а плывет, почти скрытая от глаз белой густой завесой. Захар Евграфович и Агапов, глядя на снегопад, молчали и оба думали об одном и том же: придет ли беглый наниматься на службу и удастся ли с его помощью проникнуть через Кедровый кряж, где обосновался Цезарь?

Почему-то они оба были уверены, что беглый придет.

10

Снег валил и валил — до самого вечера. За несколько часов Белоярск перекрасился в белое, скрыл свои грязные изъяны и при легком морозце, при круглой, яркой луне, величаво поднявшейся в небе, заискрился и засверкал, опрятный и непорочный, как честная девица на выданье. Захар Евграфович остановился возле аккуратного домика под железной крышей, перед которым высились три стройные ели, опушенные снегом, перевел дыхание после быстрой ходьбы и невольно залюбовался. Тишина и благость царили вокруг. Хотелось стоять и стоять, запрокинув голову, ни о чем не думать и даже не шевелиться. Но выскочила из ограды аккуратного домика лохматая собачонка на коротких ногах, похожая на колобок, и залилась тонким, визгливым лаем, таким пронзительным, что резало уши. Захар Евграфович сердито шикнул на собачонку, которая нарушила ему благостную минуту, и открыл легкую дощатую калитку.

Шел он, без приглашения, к белоярскому исправнику Окорокову. Сегодня, когда вернулись с Агаповым от Дубовых, узнал от сестры, что Луизу исправник допрашивал совсем недолго, что рассказала она ему, почти слово в слово, свою печальную историю, которую они уже знали, и на этом весь допрос закончился. Сам Окороков хотел еще поговорить с Захаром Евграфовичем, но, когда Екимыч доложил ему, что хозяин отбыл по срочной надобности, он лишь кивнул головой и понимающе сказал:

— Конечно, конечно… Большое хозяйство — большие хлопоты. Я на днях как-нибудь сам загляну.

Захар Евграфович визита исправника решил не дожидаться. Была у него и своя тайная надежда: может быть, исправник сообщит что-то новое…

Медный колокольчик над дверями звонко сообщил о приходе гостя и оборвал нежную мелодию, которую вели две скрипки. Вот уж никогда бы не подумал, что Окороков, с его-то ручищами, еще и на скрипке играет. Но исправник играл, и совсем недурно. Он и вышел торопливым шагом в прихожую со скрипкой в одной руке и со смычком — в другой. Следом выпорхнула Нина Дмитриевна, всплеснула пухлыми ручками и затараторила, не дав сказать ни одного слова ни мужу, ни гостю:

— Ой, как мило! Захар Евграфович! Ну, вы просто душка! Я как раз сегодня пирожки испекла. Сейчас будем чай пить!

— Я прошу извинить, что так внезапно, без приглашения; мне, право, неловко…

Но Нина Дмитриевна даже не дослушала, подбежала, быстро начала расстегивать проворными ручками пуговицы ватной куртки и при этом, не умолкая, говорила:

— Знать ничего не желаю, извинений глупых не принимаю, будем пить чай и пробовать наливку. Я в сентябре еще купила на базаре облепиху — чудная, совершенно чудная ягода. К стыду своему, никогда о ней не слышала, мы же в первый раз в Сибирь приехали. Проходите, проходите, Захар Евграфович, я мигом. Дорогой, а ты что стоишь? Приглашай гостя…

Благодушно улыбаясь, Окороков положил скрипку со смычком на столик и повел гостя в зал. Усадил в удобное кресло, сам расположился напротив. Одет он был по-домашнему — в просторные штаны и белую накрахмаленную рубаху с широким отложным воротником, в разъеме которого виден был на крепкой груди маленький серебряный крестик на простой суровой нитке. Лежал крестик на широком продольном шраме, который тянулся, похоже, через всю грудь.

— Я извиниться хотел, что уехал…

— Да не стоит, Захар Евграфович. Формальности соблюдены, законы не нарушены, теперь будем писать бумаги. Я благодарен, что вы зашли, у меня к вам вопрос имеется. Скажите, сколько лет вы покровительствуете сиропитательному приюту?

— Да пару лет, не больше. А почему это вас так интересует?

— Опять же формальность. Надо будет указать причину, по которой состоялся вызов французов. Вы, к слову сказать, каким образом их нашли?

— Я их не искал. Дело в том, что приютом занимается моя сестра, Ксения Евграфовна, она там и главная распорядительница, и мамка, и хозяйка, а я только выделяю средства. Вот она и пожелала, чтобы девочки изучали французский язык и чтобы непременно в совершенстве. А раз в совершенстве — значит, нужны настоящие французы. Я в эти дела даже не вмешиваюсь. А когда был в Москве, мне порекомендовали человека, господин Прилепин, если мне память не изменяет, Павел Петрович, он частным образом занимается подбором иностранных учителей. Он их и рекомендовал. Вот, собственно, и вся история. Адрес господина Прилепина я вам могу сообщить, если нужно.

— Хорошо, хорошо, Захар Евграфович. Больше у меня к вам вопросов не имеется. Давайте наливку пробовать и пироги есть.

Нина Дмитриевна между тем накрыла стол и принялась угощать наливкой и пирогами. Мило щебетала обо всем на свете и не давала мужчинам возможности даже перекинуться парой фраз.

Закончился неожиданный для Захара Евграфовича ужин столь же неожиданным музицированием четы Окороковых, которые сыграли для гостя печальную, берущую за душу мелодию. Слышал ее Захар Евграфович впервые, кто автор — не знал, а спросить — постеснялся. Мелодия, казалось, вынимала душу из бренного тела, выносила ее из бревенчатых стен и уводила в неведомое, где не имелось житейских забот, неотложных дел и где можно было жить одним лишь чувством, печалясь светлой печалью и ни о чем не жалея. Редко, очень редко испытывал такие минуты Захар Евграфович, всегда закрученный в крутую воронку обыденности и вынужденный просчитывать каждый свой шаг, чтобы не оступиться. Он загрустил, утратил свою обычную настороженность и рассеянно слушал Окорокова, который вышел его провожать. Окороков же, за которым колобком катилась лохматая собачонка, рассуждал: