Александр Старшинов - Наследник императора

• Название: Наследник императора
• Автор: Александр Старшинов
• Жанр: Историческая проза
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-17-076635-2, 978-5-4215-2816-6, 978-5-9725-2158-6

Новая победоносная война Великого Рима.

Император Траян строит планы: как потратить дакийское золото.

У царя Дакии Децебала свои планы – разгромить римлян и расширить свое царство.

А императорский племянник и военный легат Адриан мечтает стать наследником Империи.

У центуриона Гая Остория Приска планы попроще: вернуть себе состояние и доброе имя. Для этого нужно немного – проникнуть в столицу Дакии, выяснить, как взять эту неприступную крепость, и отыскать в диких горах несметные сокровища Децебала.

Только у легионеров Пятого Македонского легиона нет никаких планов.

Им просто хочется выжить.

Кому улыбнется Фортуна?

Как всегда, самому дерзкому…

---

– Рад приветствовать тебя, легат Гней Помпей Лонгин. – Децебал говорил так, будто не видел Лонгина и его спутников у подножия Баниты, и только теперь они встретились впервые. Царь сделал широкий жест в сторону распахнутой дубовой двери. – Приглашаю на трапезу тебя и твоего центуриона.

Один из коматов тут же оттеснил вольноотпущенника.

– А также Асклепия, – уточнил Лонгин.

Царь глянул на дрожащего то ли от страха, то ли от холода грека.

– Не сотрапезник для воинов, – заметил царь. – Лишь избранные допускаются к трапезе царя, с рабами, даже бывшими, царь за один стол не садится, в отличие от вас, римлян. Я велю накормить его, но в другой комнате.

Лонгин помедлил и кивнул, Асклепия тут же увели на кухню.

Во дворце было не только тепло, но и дымно; видимо, нелучшая печь стояла на царской кухне. Столовую же обогревали три бронзовых жаровни с алыми, слабо тлеющими углями, волны мягкого тепла растекались от них и ласкали, будто женские руки. Один из прислужников все время подносил из очага новые угли.

После холода дороги обволакивающее тепло царской трапезной погрузило Приска в состояние почти сладостное – смесь легкой дремы и блаженной сытости.

За столом, кроме царя, восседали еще четверо даков. Подле Децебала было место его младшего брата Диега. Диег – испытанный воин, о котором сказывали, что он командовал армией даков в битве близ Дуростора[49]. За столом Диег почти все время молчал, лишь иногда вставляя пару слов, и к концу обеда Приск так и не понял, что у него на уме. Однако помнил, что человек этот дрался рьяно. Его фалькс пустил столько крови, что ею можно было наполнить целую амфору.

Рядом с дядей расположился младший сын царя Котизон – годами и силой уже воин, но лицом еще мальчишка. По другую руку от Децебала сидел немолодой знатный дак в суконной шапке, круглолицый, толстогубый, с выдающимся вперед лбом и тяжелыми надбровными дугами. Этого человека Приск вроде бы видел прежде, но не мог вспомнить, как того звать. Когда царь, обращаясь к нему, назвал дака Везиной, Приск вспомнил наконец, что видел этого человека на поле боя, когда пилеат швырнул в атаку на римские легионы плохо обученных крестьян и охотников, бездарно построенных по римскому образцу. Приск был уверен, что это отец того парня, что пытался принести центуриона в жертву Замолксису.

«Жаждущий стать верховным жрецом», – напомнил Приск сам себе. Судя по всему, этот человек был очень опасен.

Четвертым из даков за столом занял место Сабиней, обычный комат, которого Децебал, видимо, приблизил к себе исключительно за смелость и преданность.

Стол был заставлен дорогой посудой – серебряные и золотые кубки тончайшей греческой работы соседствовали с чашами, созданными руками местных мастеров. Особенно часто на дакийских чашах встречался узор из сплетавшихся друг с другом змей или орлиные головы образовывали рисунок, похожий на греческие орнаменты, имитирующие волны. Кроме золота и серебра, стол украшали стеклянные кубки – в основном привозные, но два были наверняка местной работы: царь намеренно поставил их перед Лонгином и Приском, дабы демонстративно подчеркнуть: не смейте кликать нас варварами, мы и такое умеем!

– Ты не представляешь, Лонгин, как я рад, что ты очутился у меня в руках. – Царь поднял кубок, будто приглашал Лонгина выпить за собственный плен.

– И я этому почти что рад, царь, – ответил легат. – Прежде мы часто встречались с тобой и беседовали по-дружески.

– Называй благодетеля нашего Децебала царь царей, – тут же одернул легата Везина. – А меня – первым и наилучшим другом царя.

– Римские императоры не оказывают подобной милости дакийским властителям, – заметил Лонгин.

– Буребиста носил этот титул, – напомнил Везина. Неясно было, хотел он таким образом подольститься к царю или просто давал о себе знать склочный характер. Хотя и не исключено, что требование исходило от самого Децебала, а Везина его лишь озвучил.

– Так именовал Буребисту Гней Помпей Великий, – уточнил Лонгин. – Но Помпей Великий – не римский принцепс. В те печальные дни Республику раздирала гражданская война, Помпей искал у Буребисты помощи – ему нужны были войска и деньги, так что Помпей готов был оказать правителю даков и гетов подобную милость. С тех пор как царство Буребисты распалось, самое лестное обращение, которое мог предложить дакийскому царю римский император, – это «друг и союзник римского народа». Котизон во времена Августа получил подобную милость. Нынешнему правителю Дакии также была оказана эта честь, царь. Я могу обращаться к тебе так: царь Децебал, друг и союзник римского народа, – говорил Лонгин негромко, но твердо, однако без надменности или снисходительности в голосе.

Приск сидел подле Лонгина с окаменевшим лицом, едва сдерживая улыбку: вот так, будучи пленником, устроить дакийскому царю урок истории – для этого надо было обладать немалым мужеством. Или – быть в самом деле очень нужным человеком. При свидетелях Лонгин не станет показывать свое истинное лицо. Лишь наедине. С глазу на глаз. Приск пытался придумать, как ему уличить Лонгина, но на ум ничего пока не шло.

– Эти земли полны богатств, а наши воины – лучшие воины в мире, – тут же кинулся в спор Везина. – Никто более ни в германских землях, ни в скифских не сравнится с царем Децебалом. Даже царь Парфии Пакор слабее его и беднее. Что касается меня, то под моим надзором находятся не только крепости, но и все поставки зерна.

Своим назначением Везина хвастался не зря: было оно по нынешним временам действительно почетным: после утраты плодородных земель в долине Алуты в горных районах наверняка начались перебои с подвозом хлеба. Центурион подумал, что он бы на месте Децебала не только не приблизил к себе этого человека, поручив самое ответственное дело, но и попросту выгнал бы его взашей. Но, видимо, лесть, как в Риме, так и в Дакии, оставалась самым ценным качеством.

– Одно я не пойму, – продолжал Лонгин, проигнорировав монолог Везины, – как может друг и союзник римского народа поступать столь вероломно с легатом императора и его спутниками.

– Ты видел сегодня людей в моей столице, Лонгин? – спросил Децебал, и глаза его полыхнули совершенно бешеной яростью. – Это беженцы: те, кого римляне выгнали с насиженных мест, после того как моей брат Диег простирался униженно ниц перед римским Сенатом, после того как император Траян справил триумф в честь победы надо мной и прибавил к своему имени титул Дакийский. Сколько золота вы награбили в хранилищах Апула? Сколько оленьих и медвежьих шкур, сколько зерна, серебра и золота вы увезли в свой ненасытный Рим? Мои люди ловили для вас живых медведиц с медвежатами, рысей и волков, чтобы грозные звери издыхали в муках на ваших аренах на потеху толпе, которая позабыла, что такое настоящая охота, и уж тем более позабыла – что такое война. Но вам и этого мало – вы лишили мой народ очагов, вы разбили наши святилища близ крепостей, порушили наши каменные столбы, отмеряющие время, дабы мы не ведали, когда сеять и когда убирать хлеб, когда наступает время праздников, а когда реки принесут в долины высокую воду. Так о каком вероломстве ты говоришь?

– Даки лишились домов по договору, который ты, царь, заключил с Римом, – отчеканил Лонгин, нимало не смутившись.

– После того как вы приставили клинок к моему горлу, – прорычал Децебал, – а мне связали руки за спиной.

«Интересно, чувствует ли Лонгин правоту в словах Децебала или нет? – Вопрос этот так и просился на язык, будто бесшабашный германец-симмахиарий[50] в атаку. – Или… он в душе согласен с царем, а перечит только на словах?!»

Сам-то Приск чувствовал правоту царских слов, как занозу под ногтем, – раздражение соседствовало с болью и желанием занозу извлечь. Однако зуд этот не мог затмить другой вопрос – предатель Лонгин или нет? Зачем легат здесь? Может быть, хочет попросту уговорить Децебала смириться? Приск никак не мог разобраться в происходящем, внешне же все сильнее каменел лицом и все плотнее сжимал зубы.

– Рим забирает, чтобы отдавать, – слова легата падали с холодным звоном – так ударяет молоток по застрявшему в твердом дереве гвоздю. – Твоя страна станет частью римского мира, здесь поднимутся города, базилики, храмы и термы.

– Мне не нужны термы, – взревел Децебал.

– А твоим людям они очень даже понравились бы, – улыбнулся Лонгин. – Особенно зимой.

– Даки не будут жить как живут римляне. Мы вернем нашу землю и прогоним вас назад – в ваш гиблый, грязный, чудовищный Рим.

– Децебал, римский Сенат и народ не желает зла твоему народу. Стань истинным нашим союзником, и тогда…

– Я выгоню римлян за Данубий-Истр, я очищу свою землю от ваших легионов… Вы решили, что Дакия уже мертва, вы, как трупные черви, копошитесь в нашем теле.

Лонгин вновь попытался возразить, но дакийский царь его не слушал. Очистить, убить, вышвырнуть за Данубий – похоже, эта мысль полностью завладела его разумом; напрасно Лонгин пытался прервать монолог, сказать, что война станет для Децебала и Дакии самоубийством. Что единственный способ спастись – склониться не в показном, а в искреннем, полном смирения поклоне, стать подлинным другом римского народа, не создавать собственную армию – но поставить своих людей под золотые римские орлы – вот чего хотел от Децебала император Траян. И еще – допустить на золотые копи римских управителей. Вот тогда дакам позволят жить где прежде, где жили сотни и сотни лет их предки.