Наталья Резанова - Я стану Алиеной

• Название: Я стану Алиеной
• Автор: Наталья Резанова
• Жанр: Фэнтези
• Год: 1999
• ISBN: 5-227-00373-4

Если главное действующее лицо в мире «меча и магии» — женщина, то будь у нее даже раздвоение личности, как у резановской Селии-Алиены, она, в отличие от героя-мужчины, успевает не только поражать врагов искусными выпадами меча, но и вовремя позаботиться об одежде и пропитании. Если же автор романа — женщина, значит, «ужасные опасности и страшные приключения» не заслонят самых обычных, но таких тягостных испытаний, выпадающих на долю любого человека в смутное время. Недаром сказка всегда кончается — после традиционной победы добра над злом и свадьбы героев. Потом наступают будни. Тогда-то и оказывается, что «самое большое испытание... не в том, чтобы убивать душегубов и обманывать хитрецов, а просто жить — обычной жизнью, с ее мелкими трудностями и мелкими пакостями, с ними-то сражаться будет пострашнее, чем с чудовищами».

---

…что Найтли, кривясь лицом, балансирует на высоком обрыве, а за его спиной, переливаясь тусклым металлом, медленно несет свои воды пограничная река Эрд, а в почти неразличимой дали светлеет песчаный северный берег.

— Почему ты не прыгаешь? — просипела я.

— Не умею плавать!

— Зато я умею! — заорала я и покатилась с обрыва, увлекая за собой Найтли.

Плавать-то, конечно, я умела — с младенчества полоскалась в бухте у пристани. Но плыть, таща одновременно Найтли и оружие, было довольно затруднительно. Один меч из двух я все же утопила. Да вдобавок нас угораздило выйти — выбежать — из леса там, где Эрд разливается наиболее широко. Так что на противоположный берег я выбралась совсем без сил. Судя по тому, что очнулась я довольно далеко от реки, мы сумели как-то проползти еще некоторое расстояние, но этого я уже не помню.

Когда я открыла глаза, было тепло и светило солнце. И одежда на мне успела подсохнуть. Правда, назвать это рваное и обгоревшее рубище одеждой было затруднительно. Хотя переход через реку возместил экономию воды в тюрьме.

— Да, в таком виде в Эрденон не сунешься, — послышался голос Найтли.

Похоже, он оправился от пережитого быстрее меня. Он сидел, привалившись спиной к стволу березы. Весь лес кругом оказался березняком, потому он и виделся издалека таким светлым. Только наши с Найтли фигуры оскорбляли его чистую прелесть.

— Нам придется позаботиться об еде и одежде. Вполоборота он покосил взглядом в южном направлении, и мне почудилось, он думает о пожаре и разрушениях на том берегу. Но, как выяснилось, совсем о другом.

— Эти дураки верят, — сказал он, — что нечистая сила не может пересечь текучую воду. Ну так пусть верят!

Он снова обернулся и встретился взглядом со мной.

— Да что с тобой?

И взаправду, что со мной? Ничего особенного. Только за последние несколько дней я побывала в тюрьме, бежала от Святого Трибунала, меня пытались изнасиловать и зарубить и я едва не сгорела заживо. Проще некуда. Да, и вдобавок мне сказали, что я была мертва и воскресла и мои душа и тело принадлежат разным людям.

— Зачем? — тускло спросила я.

— Что значит зачем?

— Это значит, что я шагу отсюда не сделаю, пока ты не ответишь на мои вопросы. Зачем ты все это сделал со мной? Я получила образование герцогской дочери впору — но где его применить? У меня множество общих знаний — но каково с ними существовать практически? В монастырь уходить? Не чувствую призвания. Ты подталкивал меня к оружию — но с кем и за что я должна сражаться? Какого черта, Найтли, затеял ты свои игры?

— А тебе недостаточно сознания того, что ты просто живешь на свете?

— Нет.

— Так вот, мне тоже этого недостаточно, Алиена.

Верхняя губа его оттопырилась, обнажая зубы вплоть до десен. Мне померещилось, что я неправильно истолковала смысл этого оскала, и я переспросила:

— Того, что ты существуешь?

— Нет, того, что ты существуешь! Почти сорок лет своей жизни я извел на то, чтобы воссоздать тебя. Я думал обождать, но время поджимает. Я состарился, а ты еще моложе, чем была в последний раз… Ты всегда подавляла меня своей уверенностью в собственном превосходстве, непогрешимостью мнений, сатанинской гордостью своей… Теперь мой черед. Было бы только справедливо воссоздать тебя заново — но из выбранного мною материала, чтобы ты знала, кто твой хозяин… знала свое место!

Вот, выходит, в чем дело. Я медленно поднялась на ноги.

— Значит, мой долг, — служить и повиноваться тебе?

— Воистину так! — Глаза его горели тусклым огнем медленного тления.

— Тогда ты выбрал неправильный подход, Найтли. И неверный тон. Если бы ты сказал: «Неблагодарная девка! Без меня бы ты сейчас таскала кружки в кабаке, как твоя мать, или стала бы шлюхой и понятия бы не имела о более высокой участи… А я дал тебе знания, и ты за это обязана ноги мне мыть и воду эту пить!» — я бы, может, так и сделала. Но раз ты заговорил по-другому, и ответ будет другой.

— Ты осмеливаешься противостоять мне?

— Осмеливаюсь.

Оскал обратился кривой усмешкой.

— Поэт сказал: «Не превзойти творению творца».

— Верно. Но ты — не мой творец.

— Нет. Я — твой творец! И создатель! Я — твой Бог, Алиена! И не хватайся за меч, ты не сможешь причинить мне вреда. Я дал тебе душу Алиены, но в моей воле и отобрать ее. Ты снова станешь Селией, а она уже семнадцать лет как мертва.

— «Человек — это душонка, обремененная трупом», — не вполне кстати процитировала я.

— Вот видишь, — сухо сказал он. — Эти слова могла произнести только Алиена. Селия не читала Эпиктета… Убедившись в моей правоте, согласна ли ты признать во мне господина и служить мне?

У меня рвалось с языка: «Лучше сдохнуть, чем служить такому, как ты», но ответила я нечто совсем иное:

— Ты твердил о моей сатанинской гордыне? И о том, что ты мой Бог, верно? Так вот — non serviam (Не буду служить (лат.).), Найтли.

— Ты сознаешь, к чему это приведет? — спросил он, осклабясь. — Нет, не осознаешь. Почувствуй, что твоя душа в моей власти… и больше я не стану ждать!

Тут мне стало так страшно, как не было ни разу в жизни, — даже в последние дни, полностью заполненные страхом. Все когда-нибудь слышали угрозу «Душу выну». Но что я почувствую, когда из меня на самом деле станут вынимать душу? И почувствую ли я хоть что-то? Будет ли мое лишенное души тело что-либо осознавать? Или на самом деле просто превратится в труп — труп, мертвый уже семнадцать лет?

Губы мои разжались, чтобы произнести:

— Тебе ведь не впервой отправлять меня на смерть? Так сделай это снова!

И ужас поглотил меня. Я зажмурила глаза, стараясь сдержать тошноту, и как сквозь толстый слой войлока доносился до меня голос Найтли, произносящий слова, подобных которым я не слышала и уже никогда не услышу. А потом…

А потом ничего не произошло. Я чувствовала, как по-прежнему пригревает солнце и как мокра от пота ладонь, стиснувшая рукоять меча. И услышала смех, и поняла, что смех этот — мой.

Открыв глаза, я глянула в обморочно окаменевшее лицо Найтли.

— Но ведь должно было получиться… — шептал он. — Заклинание обязано сработать… почему же…

— Объяснить, почему? Никакую душу ты в меня не вселял. Я вовсе не умерла при рождении, а просто обмерла на время. Бывает такое с новорожденными. И ничего я не вспоминала, а просто училась заново. А училась быстро, потому что дар такой… от Бога! Ты не вернул Алиену, Найтли. А я — просто Селия, незаконная дочь трактирной служанки. Никудышный был из тебя герой, Найтли, и маг такой же получился. В одном ты прав — нужно позаботиться о жратве и одежде. — Я перехватила меч поудобнее. Найтли весь сжался. — Сиди здесь, Альберт Ничтожный, и не путайся под ногами… а я разживусь каким-нибудь добром… на большой дороге!

Ясным днем у ворот монастыря Святого Геласта, в лесу, позвонили в колокол. Это была маленькая обитель, и братия жила в вечном страхе перед нападением вольных отрядов, не получивших вовремя платы имперских солдат, оголодавших крестьян и просто разбойников. Поэтому у настоятеля появилось нехорошее предчувствие, особенно когда привратник сообщил, что там — вооруженный всадник. Поэтому настоятель велел братии собраться во дворе и быть готовыми ко всяческим неприятностям и только уж потом позволил отворить ворота.

Как выяснилось, всадник был не один. Перед ним в седле было переброшено тело старика в ветхой хламиде, голову же последнего охватывала полотняная повязка.

— Прошу помощи и милосердия, святые отцы! — ломким юным голосом произнес всадник. — Похоже, сей почтенный старец переусердствовал в покаянии. Я застал его, когда он бился головой о дерево и вопил что-то о смертных грехах, коим нет прощения. Я перевязал его, но здесь нужны более умелые руки…

Видимо, никакого подвоха не ожидалось. По знаку настоятеля монахи совлекли с седла бесчувственного старца и понесли в дормиторий. Настоятель смотрел на всадника все еще с некоторым подозрением. Тот так и не спешился, сидя на крепкой каурой кобыле. Одет он был просто, но добротно, имел при бедре меч, за поясом кинжал, а за спиной — арбалет. Сам же был почти мальчик, и на лице его не читалось никаких пороков, но в наше время всеобщей развращенности, напомнил себе настоятель, нельзя доверять никому. Дети впадают в грех, едва отлучась от материнской груди, и дьявол способен являться в ангельском обличье.

— А тебе ничего не нужно от щедрот нашей обители? — спросил он.

— Глоток воды, если можно, — ответил всадник. — Я хочу пить.

Почему-то этот ответ успокоил настоятеля. Поистине достойный выход из положения. Всадник не отверг предложения участия, что было бы вовсе неучтиво и подобало бы нечестивцу или иноверцу, но и не попросил ничего такого, что нанесло бы ущерб и без того скудному состоянию монастыря.

Настоятель зачерпнул воды из колодца и подал ковш всаднику. Вернув его, тот поблагодарил и добавил: