Григорий Канович - По эту сторону Иордана

• Название: По эту сторону Иордана
• Автор: Григорий Канович
• Издательство: Текст
• Жанр: Современная проза
• Год: 2008
• ISBN: 978-5-7516-0734-0

В сборник вошли семь рассказов современных русских писателей, живущих в Израиле, по эту сторону Иордана. Рассказы весьма разнообразны по стилю и содержанию, но есть у них и одна общая черта. Как пишет составитель сборника Давид Маркиш, «первое поколение вернувшихся сохраняет, как правило, русский язык и русскую культуру. Культуру, которая под израильским солнцем постепенно приобретает устойчивый еврейский оттенок. Библейские реминисценции, ощущение живой принадлежности к историческим корням связывают русских писателей, живущих в Израиле, с авторами, пишущими на иврите».

---

Неужто неженатый? Вряд ли. Но проверить стоит.

— А вы что, тоже одинокий? Никого нет?

Оскорбился, покраснел даже.

— Как это значит, никого нет? У меня все есть, семья есть, дом есть, эсек[17] есть, рехев[18] есть… Моя папа-мама здесь от мильхемет хашихрур[19], от войны по освобождению… через Польшу…

Дальше баба Неля не слушает. Все у него есть! И туда же, на знакомство набивается, бесстыжие его глаза. А ты кто такая, одергивает себя баба Неля, мораль тут наводить? Против своего же интереса. Только разозлила, а зачем? Ну, теперь польсти, польсти.

— Вы, значит, здесь родились? А как хорошо по-русски говорите.

Расплылся сразу, заскромничал:

— Нет, я кцат[20], мене-более.

Сейчас скажет: «Когда родители не хотели, чтоб я понимал, они говорили по-русски»…

— Когда папа-мама не хотели…

Что в них приятно, быстро отходят. Вообще, по виду добрый человек. Валентине, нескладёхе, разве свободного найти? Это, может, Леночке, дай-то Бог… А человек местный, устроенный, может, что…

— А как вас зовут, я даже и не спросила?

— Цви, но по-русски Гриша, пожалуйста. Так вот, у нас есть мивца…

В комнате крикнула что-то Циля, но глухо, не разобрать. Баба Неля заторопилась, заговорила погромче:

— Да вы, Гриша, про мивцу лучше девочкам расскажете, они лучше поймут. Заходите вечерком в гости, все дома будут.

Гриша на возглас оглянулся, с ноги на ногу переступил, но спросил только:

— Этот вечер в гости?

— Этот, этот, сегодня.

И снова осторожно к выходу его, к выходу. Он двинулся, бормочет:

— Я с удовольствием хочу… — а сам прислушивается.

Посмотрим, какое от тебя будет удовольствие.

И снова Циля крикнула, да близко совсем.

Баба Неля оглянулась — а Циля стоит в дверях, большая, тощая, пилотка набекрень, ночная рубаха на животе комом заправлена в трусы, ноги голые, в одной руке костыль, другую вытянула прямо на Гришу и громко говорит:

— Мир фурн!

— Циля, ты что?

Гриша от самой двери тоже оглянулся:

— А, вот это ваша мама?

Баба Неля сжала зубы:

— Да, вот это моя мама.

Что, красиво?

Шалом, шалом — задерживаться больше не стал.

— Что же ты со мной делаешь, Циля?

Циля уцепилась свободной рукой за косяк, потрясает костылем в сторону двери:

— Мир фурн, майн кинд!

— Вот, родную дочь женатому подложить хочу, а ты спугнула!

— Мир фурн, мир фурн!

— Да будет тебе, куда фурн-то? Приехали уже.

— Мир фурн нах Исроэл, эрец хакойдеш![21]

Мир фурн… Впервые баба Неля услышала эти слова лет тридцать назад. Циля, коммунистка пламенная, соображала, однако, хорошо. Подошло ее время, и как жарко верила, так же и перегорела. Но место пусто оставалось недолго, она загорелась новой идеей: Израиль. У них там как раз недавно была большая война, они победили с треском, и вскоре после этого Циля объявила: мир фурн! Едем! Откуда только идиш у нее взялся, баба Неля никогда и не думала, что мать знает идиш. Стала зажигать свечки по субботам, молитвенник раздобыла, благословляла трапезу. Циля тогда была еще главным двигателем семьи, таким же, каким после нее стала баба Неля, а теперь незаметно, но цепко эту роль перехватила Леночка, Валентина на эту роль никогда и не претендовала. Циля тогда суетилась, встречалась с какими-то людьми, ездила в Прибалтику, узнавала. Леночка будет расти среди своих, ликовала она шепотом, пустив воду в ванной. Но семейная власть уже уходила из ее рук, а баба Неля не очень-то верила рассказам о райской заморской жизни, какие еще там свои, а затея опасная, неизвестно, в какую сторону и поедешь, и вообще, жилось им тогда сносно, маленькая Леночка росла здоровая и веселая, от добра добра не ищут, а Валентина и подавно, лишь бы не двигаться. Так тогда никуда и не двинулись, только Циля, услышав, что уехал очередной знакомый, вздыхала: мир фурн…

С этим затаенным «мир фурн» и прожила все тридцать лет. А когда жизнь стала совсем плохая и решили, теперь уже по Леночкиной инициативе, все же двинуться, той Цили уже не было, а эта вроде бы и не заметила перемещения, и не порадовалась своей победе.

Всю вторую половину дня бабе Неле не то что прилечь — присесть как следует не приходится.

Циля в конце концов поддалась на уговоры, села за стол в кухне, но так ничего и не съела, только извозилась вся и запросилась в постель. Обмыла ее, уложила, сделала укол, даже по голове погладила. Циля стянула подушку с соседней Валиной кровати, подбила себе под шею, прикрыла глаза. Баба Неля на цыпочках пошла из комнаты, за спиной раздалось отчетливое:

— Теперь покушать и чаю.

На ругань сил не было. Баба Неля снова подогрела суп, поставила чайник.

Прибежала из школы Юлька, сунулась было в комнату, увидела Цилю на своей кровати и ускакала на кухню. Баба Неля наскоро подала ей, пошла кормить Цилю. А Циля теперь тоже хочет есть за столом в кухне, вместе с праправнучкой Юлечкой. Только баба Неля перенесла еду в кухню, перевела Цилю, заново обмотала ее тряпкой — Юлька без звука подхватилась, набросала в тарелку жареной картошки и ушла есть в комнату. Циля по инерции проглотила ложку супа, пристально глядя на опустевшее Юлькино место, затем недоуменно посмотрела на бабу Нелю:

— А где она?

— Она уже поела. На! — Баба Неля воспользовалась моментом, впихнула в недоуменный рот следующую ложку.

— Где она?

— Уроки пошла делать, — соврала баба Неля, хотя знала, что Юлька лежит на Валиной кровати, поставив тарелку на грудь, и читает книжку о красавице из Нью-Джерси, за которой старый муж-миллионер послал частного сыщика, выследить и заснять ее роман с юным журналистом, чтобы потом развестись, не дав ей ни одного миллиона. А на свою кровать Юлька теперь ни за что не ляжет, пока баба Неля не переменит всю постель, хотя она под клеенкой совершенно сухая и чистая.

— И я пойду. — Циля увертывается от очередной ложки, рука у бабы Нели дрожит, суп проливается на пол.

— Ты есть будешь или нет?

— Уроки делать, — воркует Циля и шарит за спиной, ищет костыль.

— Есть будешь или нет? — рычит баба Неля и шваркает ложкой об стол.

Циля отшатывается, заслоняет лицо руками. Из комнаты выскакивает Юлька:

— Бабуля, не могла раньше наораться, обязательно когда я дома?

— Молчи, — хрипло шепчет баба Неля.

— Чего ты ее терроризируешь?

— Молчи, уходи отсюда.

— Чего молчи, чего уходи? Будто вы одни здесь живете! Продыху от вас нет.

Не срывайся, не реагируй, уговаривает себя баба Неля. Девчонка повторяет чужие слова. Чьи — чужие? Моей дочери и моей внучки.

— Прошу тебя, уходи, — шепчет она, тяжело дыша.

— Прошу, прошу! Я вот тебя тоже прошу, не клади ее на мою кровать, не ори, не вари суп из всякой дряни…

— Уходи отсюда, поганка маленькая! — кричит баба Неля. Напряженные связки сжимаются рыдательным спазмом, резь нестерпимая. Юлька пугается прабабкиного лица, захлопывает за собой дверь в комнату, напоследок все же бросает неуверенно:

— Сама уходи…

Временно снова становится тихо. Юлька немного пересидела в комнате прабабкин гнев, подвела глаза, налоснила волосы блестящей липкой гадостью и ушла, не сказавшись. Баба Неля моет посуду. Циля притаилась в своем углу и еле слышно бормочет там свое «только жить».

Баба Неля не переживает стычку с Юлькой, не думает о ней. Как только перестало давить в горле, она ее как бы и забыла. Хуже другое. Перепуганная Циля так проворно убралась на свой топчан, не прося даже чаю, что баба Неля не успела перестелить под нее с Юлькиной кровати клеенку. Надо бы перевести Цилю обратно в комнату, скоро все сойдутся, станут толочься в кухне, захотят посидеть у стола, Циля будет им мешать.

Вместо этого баба Неля решает прилечь. Вечером, как спадет жара, Циля запросится гулять, вспоминает она с тоской. Если не полежать хоть немного, то, пожалуй, просто не потянуть. Кровать манит непреодолимо, а клеенку уж потом, Циля чаю не пила, может, обойдется…

Баба Неля стоит у раковины, держась за край, и думает о том, как сделать четыре шага, отделяющие ее от кровати. Застоялись ноги, пока мыла посуду. До Цилиного костыля не дотянуться, а пригодился бы. Опереться о стол, потом о спинку стула, главное — начать двигаться, вот сделала два шага, и уже легче. Сейчас лягу, ноги повыше…

Хлопает входная дверь — пришла Валентина. И сразу в кухню. Не раздеваясь, не сняв босоножки, протискивается мимо бабы Нели, валится на ее топчан, слабо стонет:

— Все, хватит, завтра не пойду…

Каждый вечер она так говорит. Баба Неля знает, как тяжело с опухшими ногами мыть полы, и сочувствует дочери, но не очень сильно.

— Валя… пошла бы на свою кровать…

Валентина лежит, не отвечает.

— Доченька… поди на свою кровать, — просит баба Неля.

Валентина тяжело поднимается, молча уходит в комнату, только посмотрела на бабу Нелю. Так посмотрела, что баба Неля жалеет, зачем она сама не пошла в комнату, не легла на Валину кровать. Но она была уже так близко к своей, а до Валиной так далеко.