Игорь Ефимов - Джон Чивер

• Название: Джон Чивер
• Автор: Игорь Ефимов
• Издательство: Иностранная литература
• Жанр: Критика
• Год: 2012

В рубрике «Документальная проза» — отрывки из биографической книги Игоря Ефимова «Бермудский треугольник любви» — об американском писателе Джоне Чивере (1912–1982). Попытка нового осмысления столь неоднозначной личности этого автора — разумеется, в связи с его творчеством. При этом читателю предлагается взглянуть на жизнь писателя с разных точек зрения: по форме книга — своеобразный диалог о Чивере, где два голоса, Тенор и Бас дополняют друг друга.

---

БАС. По мере своих сил Чивер помогал карьере своих возлюбленных. Рассказ Гургануса он устроил в «Нью-Йоркер», Зиммера ввел в литературный мир, рекомендовал издателям его произведения. Но сам угрызался порой корыстностью своих усилий. В дневнике писал: «Как жестока, ненатуральна и черна моя любовь к З[иммеру]. Я пожираю его молодость, загоняю в трагическую изоляцию, лишаю собственной жизни. Любовь должна была бы учить, показывать нашему возлюбленному то, что мы знаем об источнике света». Но и Макс тяготился иногда положением, которое он занял в доме Чивера. «Раз он решил, что это нормально для меня находиться рядом с его женой и детьми, я тоже принял это как нормальное положение дел… Наверное, так ведут себя люди на Восточном побережье, думал я. Но сидеть за семейным столом всего лишь час спустя после того как мы занимались наверху любовью, было мучительно тяжело».

ТЕНОР. В середине марта 1977 года вышел номер «Ньюсуика» с портретом Чивера на обложке и с интервью, которое он дал Сьюзен для журнала. Мгновенно продажа романа «Фальконер» подскочила до небес. Первые двадцать пять тысяч экземпляров исчезли из магазинов, и «Кнопфу» пришлось срочно допечатать еще восемьдесят тысяч в твердой обложке. Критики состязались в комплиментах. Три недели роман продержался на вершине списка бестселлеров. Последовавшее издание в мягкой обложке разошлось тиражом триста тысяч.

БАС. Чивер не любил возвращаться к старым вещам, предпочитал жить сегодняшним и завтрашним днем. Поэтому издателям пришлось долго уговаривать его на публикацию большого сборника рассказов. Выпущенный в 1978 году семисостраничный том имел еще больший успех, чем «Фальконер». Последовавшие торжества и почести можно было сравнить с коронацией. Ассоциация критиков объявила сборник лучшей книгой года, в обход таких произведений, как «Мир глазами Гарпа» Джона Ирвинга и «Переворот» Джона Апдайка. Гарвардский университет присвоил Чиверу звание почетного профессора. Издательство «Кнопф» подписало договор на следующий роман, уплатив аванс в пятьсот тысяч долларов.

ТЕНОР. В большом сборнике есть рассказ, который называется «Метаморфозы». Он, мне кажется, таит в себе ключ к пониманию главного приема Чивера-прозаика. Рассказ представляет собой серию маленьких новелл, переносящих античные мифологические сюжеты, собранные Овидием, в XX век. Одна из новелл, например, повествует об успешном сотруднике финансовой фирмы, его жене и детях, его богатом доме, собаках, яхте. У него случается маленькая неприятность на службе: он, не постучавшись, зашел в кабинет начальницы в тот момент, когда она, совершенно обнаженная, обнимала директора фирмы. После этого начинаются странные явления: где бы герой ни натыкался на собак, они начинали рычать и лаять на него. Новелла кончается тем, что собаки загрызли до смерти Ларри Актеона. Здесь фамилия-подсказка помогает читателю вспомнить миф о Диане-Артемиде, которую подкравшийся охотник Актеон увидел купающейся и которая покарала его за это. Но во многих других рассказах фантастично-сказочное так искусно спрятано за ширмой дотошно реалистического, что читатель не замечает момента, когда его вводят в миф, и с доверием проникается его драматической красотой.

БАС. Похожую двойственность, а вернее — многослойность, мы находим и в стилистике Чивера. Ее колдовство заключается в том, что любая фраза, начавшаяся в ключе обыденного, может вдруг — без всякой причины — распуститься поэтическим цветком. В рассказе «Пловец» описывается приближение дождя: «Внезапно начало темнеть; это был тот момент, когда остроголовые птички перестраивают свою песнь в уверенное и щемящее приветствие надвигающемуся шторму». Магией рассказчика птицы превращаются в соучастников человеческой драмы, и это переносит повествование из бытового слоя в бытийный, готовит читателя к вторжению мифа о пловце в никуда. В другом рассказе для описания ночи в обычном американском поселке вдруг, без всяких объяснений, врываются призраки далекого прошлого: «в такие ночи короли в золотых доспехах пересекают горы на слонах».

ТЕНОР. Чтобы уходить от плоской однозначности, чтобы не быть предсказуемым, Чивер часто вводит интонацию вопрошания. И в дневниках, и в художественных произведениях мы на каждой странице наталкиваемся на вопросительные знаки. В том же абзаце, откуда вы взяли цитату о птицах, встречающих шторм, далее следуют вопрошания героя, обращенные неизвестно к кому: почему я люблю грозу? почему простое дело захлопывания дверей и окон наполняет меня радостным возбуждением? откуда берется уверенность в приближающихся счастливых переменах при звуке первых капель дождя?

БАС. Возвращаясь к роману «Фальконер», я бы так определил его суть: это история узника, рвущегося на свободу. Только тюрьма, в которой Чивер ощущал себя заключенным, построена не людьми. Ее стены, балки и решетки выстроены из каких-то глубинных основ человеческого бытия. Большинство людей легко смиряется с этим и спешит устроиться внутри стен с минимумом неудобств. Только не Чивер. Он рвется на волю неразумно, безнадежно, отчаянно. Огромный читательский отклик на роман я готов объяснять тем сочувствием, которое каждый из нас испытывает к попытке смелого беглеца: удастся или нет?

ТЕНОР. В привычных нам категориях реальной жизни мы можем сказать, что попытка не удалась. Ни мировая слава, ни богатство не принесли Чиверу спасения от чувства одиночества, томившего его всю жизнь. Когда он умирал от рака летом 1982 года, жена и дети сменялись у его постели, сотни друзей и читателей справлялись о ходе болезни, десятки газет готовили места для некролога. Но и на смертном одре он не мог удержаться от сарказмов в адрес близких. «Как это умно с твоей стороны, Сузи, предположить, что я просил не просто выключить нагреватель, а также выдернуть штепсель из розетки». И дочь поневоле вспомнила сотни подобных замечаний, начинавшихся с «как это умно с твоей стороны», и сердце ее сжалось от тоски.

БАС. Тем не менее после смерти отца дети делали все возможное, чтобы память о нем не умирала. В 1884 году Сьюзен опубликовала воспоминания под названием «Домой до темноты». В 1988 году под редакцией Бена вышли избранные письма Чивера. Затем дошла очередь и до дневников. Чивер при жизни обсуждал с сыном возможность их издания и был очень рад, что Бен поддержал эту идею.

ТЕНОР. В 1990 году Сьюзен устроила аукцион. Она пригласила видных издателей в свою квартиру, где на столах были разложены все 28 заполненных блокнотов. Приглашенным была дана возможность знакомиться с текстами в течение нескольких часов. Один из них писал впоследствии: «Впечатление от дневников осталось гнетущее. Жизнь Чивера предстала предо мной как шатания между отчаянием, тоской и беспричинной эйфорией, кончавшиеся обычно мастурбацией и бутылкой».

БАС. Но, ко всеобщему изумлению, представитель издательства «Кнопф» предложил купить права на издание за миллион двести тысяч долларов. Сделка совершилась, и книга сначала появилась отрывками в «Нью-Йоркере», а в 1991 году вышла отдельным томом. Скандал был немалый, одни ругали и возмущались, другие хвалили искренность автора и смелость издателей. А были даже такие, которые ставили «Дневники» в один ряд с «Исповедью» Блаженного Августина, Руссо, Толстого.

ТЕНОР. В финале романа «Фальконер» Фаррагут, сбежавший из тюрьмы, встречает в ночном городе человека с чемоданом и горой всяких пожитков у ног. В ожидании автобуса они разговорились, и человек рассказал свою печальную историю. Его выселили из квартиры. Нет, не за неуплату — деньги у него есть. Но хозяйка дома, из тех вечных вдов, которые остаются вдовами, даже если их муж сидит на кухне и пьет пиво, которые ненавидят жизнь в любой ее форме, цвете и запахе, объявила его нарушителем мира и спокойствия. «Меня выселили за то, что во мне есть все, что свойственно человеку, — объяснял новый знакомый. — Я произвожу шум, я иногда кашляю по ночам, иногда насвистываю, занимаюсь йогой. Шум, испускаемый мною, расходится вверх и вниз по лестнице, и за это меня выселили из квартиры». Не спрятан ли в этом персонаже печальный автопортрет Чивера, каким он видел себя? Постоянно «выселяемым», вытесняемым из мира за то, что не умел подавлять в себе общечеловеческое и тем самым превращался в «нарушителя мира и спокойствия»?