Лев Шейнин - Проклятое клеймо

• Название: Проклятое клеймо
• Автор: Лев Шейнин
• Издательство: Красное знамя
• Жанр: Публицистика
• Год: 1960

Сборник общественно-политических документальных рассказов о врагах СССР и всего прогрессивного человечества.

---

Уже мудрый Закир шептался по ночам с матерью Джемиля о том, что их сыну, видать, по душе маленькая Хайшет, и о том, что она тоже дочь честного рыбака, ни разу еще не терявшего своих сетей, никогда еще не обидевшего соседа и всегда охотно, в любой шторм выходящего в море на выручку товарищей, попавших в беду. Ничем не могла опровергнуть мать Джемиля доводы своего мужа, а все-таки отмалчивалась, ревнуя единственного сына к будущей его жене, как ревнуют своих сыновей все матери на свете: рыбачки и министерши, крестьянки и губернаторши.

И вот однажды старый Закир поехал с сыном в Стамбул на рыбный базар. Накануне был богатый улов, и старая фелюга почти по самый борт осела в воду — столько рыбы они везли на базар…

Причалив к галетской пристани, отец и сын сразу попали в окружение перекупщиков. Турки, армяне, греки окружили их шумной толпой. Начался торг, исконный турецкий торг, с бранью и шутками, клятвами и криками. Джемиль не принимал участия в торге — это делал его отец.

Наконец, весь улов был продан, Закир тщательно подсчитал выручку и потом долго прятал ее в старый кожаный кошель, которым владел еще дед Джемиля.

— Сын мой, — сказал, наконец, Закир, щурясь от июньского солнца, — теперь мы пойдем на базар, я решил кое-что приобрести…

— Пойдем, отец, — произнес Джемиль, очень любивший стамбульский базар за его многолюдье, веселый шум и все цвета радуги, которыми отсвечивали на лотках, в палатках и на возах, запряженных флегматичными ишаками и унылыми тощими быками, ткани и рыбы, медные и жестяные кастрюли и чайники, цветистые ковры, шали и фрукты.

Закир и Джемиль перешли мост, переброшенный через Золотой Рог, и очутились на базаре. Здесь кричали, торговались, смеялись, плакали, божились и пели тысячи людей. Тучи мух носились над бараньими тушами, распятыми, в мясных рядах. Рыжие стамбульские кошки, обнаглевшие от сознания своей неприкосновенности (до сих пор в Турции кошки рассматриваются как священные животные), стаями носились под ногами прохожих. Доносились обрывки турецкой, греческой, армянской речи. Терпкий запах свежих фруктов и овощей смешивался со зловонием тухлой рыбы и начинающего разлагаться мяса.

Закир сразу направился в тот ряд, где торговали коврами, шелком и парчой. Он выбрал большую шаль, игравшую, как море в часы заката, всеми цветами радуги. Она была синяя и золотистая, и перламутровая, и зеленая, и оранжевая. И были на ней вышиты измирским мастером цветы и рыбы, каких не бывает, и диковинные птицы, каких еще никто не видал. Почти всю выручку за богатый улов отдал Закир за эту шаль, и подивился Джемиль этой покупке отца — право, она была ему не по средствам.

— Кому вы купили такую дорогую шаль, отец? — спросил Джемиль. — Жене инспектора рыбного надзора или дочери жандармского офицера? Но ведь мы ни разу не нарушили лова и не подписывали то Стокгольмское воззвание, за которое положена тюрьма?

Старик молча взглянул на сына, и его добрые, старые глаза утонули в морщинах улыбки. Но он ничего не ответил на заданный ему вопрос, а сын не решался его повторить, потому что если отец не ответил на первый вопрос, невежливо задавать ему второй.

И только в море, когда на горизонте уже показались дымки поселка и все вокруг было розовым от заката — и вода, и парус, и далекие берега, — Закир сам вернулся к вопросу, который задал ему Джемиль.

— Тебе уже достаточно лет, сын мой, — произнес Закир, привычно управляя парусом, надувшимся от ветра, как огромная подушка, — чтобы стать хозяином фелюги, мужем своей жены, отцом своего сына. У тебя крепкие руки, зоркий глаз, смелое сердце. Море бережет тебя, Джемиль, шторм не опрокидывает твоей фелюги, буря щадит твои паруса. И сказано пророком: «Когда юноша становится мужчиной, пусть изберет себе жену по сердцу, подругу для ложа своего, и нежную мать для потомства. И не следует мешать ему в этом, ибо таков закон жизни…»

Сказав это, Закир смахнул слезу, сделав, однако, вид, что это озорной ветер занес ему в глаз соленые брызги моря. Сделал он так потому, что не положено сыну видеть слабость отца своего и его слезы, даже если это слезы радости. Таков закон предков.

Джемиль молчал, ибо знал другой закон: не должен сын спорить с отцом своим, особенно если ему не хочется спорить. Джемиль молчал, но еще никогда так не билось его сердце: ни тогда, когда год назад он едва не утонул, оказавшись один» в море во время двенадцатибалльного шторма, ни тогда, когда он впервые поцеловал Хайшет и ощутил тепло ее нежных, покорных губ.

Уже в гавани, куда доносился стук костей из кофейни, где играли в нарды рыбаки, Закир отдал сыну новую шаль и тихо сказал:

— Сегодня ты отнесешь эту шаль матери Хайшет, Джемиль, И поцелуешь руку ее отца, И поблагодаришь родителей своей невесты. Можешь идти смело, потому что я уже с ними говорил, а с Хайшет ты, кажется, успел, мошенник, сговориться без меня…

И, хлопнув сына по спине с такой силой, что у того зазвенело в ушах, старый Закир изобразил на своем лице строгость и легко пошел по крутой тропинке вверх к своему дому.

2

В тот же вечер Джемиль и его родители собрались в доме Хайшет. Хорошие вести, как, впрочем, и дурные, разносятся быстро. И многие рыбаки, узнав о помолвке, пришли поздравить родителей невесты. Хайшет, розовая от смущения и счастья, сидела в углу со своими подругами. Джемиль, как положено древним обычаем, сидел за столом со стариками и пил с ними зеленую скверную водку «раки». Он часто поглядывал в сторону любимой, и каждый раз она вспыхивала от его взгляда, но тут же одним движением ресниц напоминала, что не приличествует жениху ломать старый обычай и уходить от почетной беседы со стариками.

А беседа эта текла, как медленная, но полноводная река. Говорили обо всем понемногу. О море, об уловах, о ценах на кефаль и бычки, о кознях «перекупщиков, от которых не стало житья. О том, что жизнь непрерывно дорожает и становится все более трудной. О том, что американские советники и офицеры уже открыто командуют в Турции, наводнили ее рынки скверными товарами, за которые дерут втридорога. О том, как одна за другой закрываются турецкие фабрики и в городах умирают от голода безработные, а их дочери и сестры попадают в публичные дома Стамбула, откуда их потом сотнями продают в притоны Аргентины и Бразилии.

За столом сидели все свои, и потому разговор становился все более откровенным. Закир, к словам которого всегда прислушивались его земляки, коснулся главной темы, одинаково волнующей турецких рыбаков и канадских лесорубов, французских докеров и английских шахтеров — всех простых людей на земле. Он заговорил об угрозе войны, о черной туче, нависшей над миллионами людей.

— Наш инспектор и жандармский офицер, — говорил Закир, — все время твердят, что Россия хочет завладеть всем миром и что русские — наши враги. В Стамбуле я даже видел большую карту, на которой показано, как коммунисты хотят разделить Турцию на две советские республики — Эгейскую и Черноморскую.

— Что ты думаешь об этом, Закир? — спросил отец Хайшет.

— Я думаю, — ответил Закир, — что если бы это было правдой, то инспектору и жандарму не приходилось бы ежедневно твердить нам об этом. Недаром есть старая поговорка: он сказал один раз — и я ему поверил; он повторил это снова — и я усомнился; он начал уверять меня в третий раз — и я «понял, что он лжет…

— А карта? Ты ведь сам сказал, что видел эту карту? — зашумели старики.

— Я видел ее в Стамбуле, а не в Москве, — улыбнулся Закир. — Кто знает, где печатали эту карту: в Москве или в Нью-Йорке. Потому что сказано было в древности: если хочешь поссорить соседей, скажи одному, что другой зарится на его финики… Чего только не брешут у нас о Москве! Вспомните хотя бы историю с этим скворцом…

Тут все засмеялись, потому что история действительно была смешной. Стамбульская газета «Хуриэт» однажды сообщила, что в Стамбуле разоблачен «очередной агент Коминформа» и что у этого агента обнаружено кольцо с надписью: «Москва—155 099», что означает номер этого московского шпионя. Поднялся страшный шум — подумать только! Москва имеет столько шпионов! — но потом выяснилось, что этот агент — скворец, окольцованный одной московской орнитологической станцией, изучающей перелеты птиц.

Между тем мать Хайшет с поклоном подала гостям маленькие стаканчики с крепким кофе.

— Да извинят уважаемые гости ваш бедный дом, — произнесла она, опустив глаза, — но сахара нет. Придется пить кофе с бекмесом…

И она подала бекмес — густо сваренный, как мед, виноградный сок.

— Не смущайтесь, хозяйка, — сказал Закир, — ибо сахара нет во всем поселке. И хорошо, что его нет, поскольку третьего дня в меджлисе депутат Али Дилемре заявил, что сахар не так уж нужен для здоровья, так как слоны, например, обходятся без сахара, а они куда сильнее человека. Да благословенна будет мудрость наших депутатов…