Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 8 2012)

• Название: Новый Мир ( № 8 2012)
• Автор: Новый Мир Новый Мир
• Жанр: Современная проза

Ежемесячный литературно-художественный журнал http://magazines.russ.ru/novyi_mi/

---

Пытаясь загрузить себя по уши, стахановски обрушивая пласты памяти, мыслей, чувств, Павел в первые дни являл миру невиданный энтузиазм и пару предложений шефу высказал. Например, запомнились слова Максима, что в город к ним гоняют самолеты со сплошным бизнес-классом. И вспомнились страдания несчастных волейболистов, которые не умещались в кресла и понуро торчали в проходе в полусне, как подвешенные для копчения рыбины. Волейболистов — в просторные кресла “АРТавиа”. Пусть летают только этой компанией. Заключить договоры с их клубами. Чего проще. Наверное, если оформлять карты клиентов на всех игроков, скидку можно сделать...

— Нет, — сказал Максим, слушавший увлеченного Пашу с отстраненным, чуть даже жалостливым взглядом. — Скидки мы не делаем (если бы и захотели — Москва не позволит). Да и вообще... Спортсмены не клюнут, я это точно знаю. У нас билет вдвое, да фактически втрое дороже, чем у конкурентов на линии. Спортклубы на это не пойдут. Да им просто спонсоры впаяют нецелевое расходование, и все. Сейчас там с этим жестко...

— Но втрое дороже! Кто за эти деньги будет у нас летать?

— Лета-ают, — с шикарной, купеческой интонацией протянул Максим. — У нас, брат, не сто процентов, конечно, но заполняемость хорошая... Фактически все самые обеспеченные люди города — у нас.

Паша почувствовал себя двоечником на уроке экономики. Причем дебилом.

— А дело тут вот в чем. — Учитель упивался этой ролью. Взял красную папку и, с ощутимыми воздушными волнами, потряс ею. — В этих самых статейках. Ну, точнее, в самих катастрофах, аварийных посадках, бесконечных... Уже до чего дошло: я всю жизнь летаю, но вот осенью полетел в Египет, и я сижу и жопой чувствую эти десять тысяч метров, жевать не могу толком... Люди, которые делают реальные какие-то дела, не могут не летать, страна-то у нас большая. Но многие из них боятся. И за полную, абсолютную безопасность, по сути — за гарантию, они готовы не то что втрое — в десять раз переплатить. Ферштейн?

— Как-то не очень, — признавался Паша. Хотя фантастики тут нет, думал он далее. Если новые самолеты... Какой-нибудь сверхопытный экипаж... И все-таки...

— И все-таки! Что значит “абсолютная гарантия”?

— Это значит только то, что наши клиенты знают: наше воздушное судно не может пострадать. Никогда. Ни при каких обстоятельствах, — отчеканил Максим.

— Как так?! Кто может дать такую гарантию? С чего, откуда?! А если... я не знаю... ураган?

— Павлик, ты не кипятись, — с приглушенной насмешливостью осадил Максим: его учительство да тон Совинформбюро закончились. — Сам скоро все поймешь. Ты пока вот посмотри, как мы с Элечкой работаем... Да, Элечка? Дадим мальчику мастер-класс? — и непристойно гоготал.

Мастер-классов, однако же, не было. Иногда приходили клиенты: мужчины средних лет, порой с женами. Максим увивался. Мужчины заполняли бланки, отвергая предложенную ручку, получали пластиковые карты клиента, билеты здесь без этого не продавались, что было, наверное, аналогом этакого британского, этакого джентльменского клуба. Паша смотрел чуть с иронией... Мужчины, действительно, выкладывали приличные суммы, иногда это были наличные, и если случались пачки пятисоток, то они мертвенно розовели на срезе, как лучок. А пятитысячные купюры Паша видел и вовсе впервые, и роскошная блондинка Эля бесхитростно определила их как “цвет дерьма”.

Вечерами все-таки уставал и плелся домой под сутулыми фонарями. Поднимался ветер, фонари мелко трясли головами в огненных снопах метели, назидательно. Звонил мобильник.

— Ты куда пропал? — нарочито дурашливо вопрошал Игорь.

— Очень много работы, — ледяным тоном отвечал Паша. Обиды его сплавились в странный клубок, он вроде обижался и на Игоря и на себя... И на Наташу?

— Заходи ко мне? Пива попьем. — Игорь срывался и на вовсе жалкую интонацию.

— Я устал сегодня. — И Паша нажимал “отбой”, даже не прощаясь...

Во дворе рычала раненая “Волга”, и надо было помогать выталкивать, взмокая под шарфом. Но это-то чушь. Вытаскивать себя за волосы гораздо тяжелее.

 

V

 

Как они познакомились? Паша любил вспоминать тот день, несмотря на промозглое осеннее моросение, под которым торчали и мокли много часов как колхозные овощи, несмотря на общее идиотство происходившего.

Активистом Паша не был. Еще в школе героически сопротивлялся, когда его пытались вытащить вперед, поручить стенгазету — для полночного колдовства с плакатными перьями — или впихнуть в запуганную, насильно согнанную команду КВН. Но на девчачьем факультете сопротивление оказалось бесполезным. Паше приходилось выходить тут и там, и на “Студенческой весне” он, обалдевший, не узнавал свой голос, а тогда — осенью четвертого курса — деканат погнал его, да и не его одного, на очередное массовое действо.

Молодежь с транспарантами мокла на площади.

Не сразу выяснилось, что собравшимся надобно изображать движение студенческих стройотрядов. Тогда в области возник бзик возрождения стройотрядов, а так как в реальности их не было (в лучшем случае — еще не было), то “учредительный съезд” на чернильной от дождика площади пришлось имитировать кому попало. Массовка собралась и бешено полоскала сырыми знаменами в лучших традициях фильма “Заговор обреченных”. Гуляли фляжки и усмешки. И ждали, очень долго, неизвестно чего. Ведущий, артист драмтеатра, которого терзали — судя по мимике — непонятные страсти, тоже выдохся и уже в третий раз повторял, как Путин с заработков в стройотряде купил свой первый “запорожец”. (Как будто был второй.)

Паша даже и не помнил, как завязался разговор с Наташей, симпатичной активисткой из политеха, облепленной волосами: от пакета на голову отказывалась категорически. Через полчаса они уже весело хлебали ядовитый алкогольный коктейль из баллона, кем-то щедро протянутого; через час орали вместе и фанатично, как фашисты, на разрыв гланд. Толпа разучивала и репетировала кричалки: “Энергия и труд молодых — региону” и, что звучало совсем уж чудовищно, “Вечно молода ты, область моя”.

Когда наконец увалень-губернатор пошел на сцену и под это включили музыку из “Звездных войн”, Павел и Наташа в хохоте просто повалились в объятия друг друга...

Потом еще шатались и умеренно пили, сначала компанией, потом уже и вдвоем...

Потом Паша чуть простыл... А когда позвонила Наташа и они встретились (и он обмирал от волнения), он удивился ее русым волосам: тогда, под дождем, они казались почти черными.

И теперь, спустя два года, увязая в воспоминаниях, он шагал по сугробам по окраине города. Здесь в основном частный сектор, серые, сцепившиеся рогами сады (а летом — зеленое море, ароматы, насекомые носятся в воздухе, и не успеешь выйти из распаренного автобуса, как в тебя что-нибудь хитиново треснется).

Наташа давно в Штатах, но Паша, конечно, не забыл дорогу к ее дому, к пятиэтажке, торчавшей, как крейсер.

Он обещал ее маме быть к двум и, похоже, не особо опаздывал.

Да, Наташа попросила. Сама заварила кашу... Ведь знала же, что уедет в Штаты (надеялась, по крайней мере), а все равно летом затеяла суетный ремонт в собственной комнате. Ну а поскольку уютная квартирка, окруженная морем яблонь и косеньких крыш, была совершенно типичным бабьим царством, помогал, конечно, он, Павел. То есть сам ремонт-то делала немая малярша. А он двигал столы, диваны, шкафы. И Наташина мама благоговейно наливала ему добавки борща. А уж как привередливо Наташа выбирала обои! Они таскались по магазинам до изнеможения, Наташа звонила маме ежеминутно, а то и фоткала образцы на телефон, чтобы переслать файлом mms ; маменька не могла разобраться, как файл открыть; и то была коллективная истерика.

Наступила новая осень, и все стало зря. Обои, наклеенные, кстати, очень хорошо (а уж потолок немая свирепая баба скребком тесала так...), хозяйку комнаты уже не трогали. Ударившись в перелеты-переписки, битвы с ведомством Кондолизы Райс, она уже совершенно не интересовалась оборванным на финишной прямой ремонтом и готова была ночевать, как на вокзале, в комнате с как попало развернутой мебелью. Там и прощались. Расставание — и так муторно, а от забрызганной, со следами любви (малярши к своему делу) пленки на шкафах было муторно втройне. Предметы в комнате расшвыряло, как при крушении, отчего казалось, что Наташа спешно покидает тонущий корабль, а остающихся вот-вот зальет тоскливой ледяной водой.

Анна Михайловна тоской той захлебнулась. Мнительная, болезненная, нелепая, сейчас одна в тишине квартиры, с тупенькими толчками кухонных часов... Понятно, что терпеть еще и этот раздрай, мгновенный снимок отъезда единственной дочери, выше ее сил. Ну а кто еще вернет шкафы на их законные места?.. Наташа попросила. И Паша шагал через парк, который, кстати, помнил с детства.