Виктор Пономарев - Записки рецидивиста

• Название: Записки рецидивиста
• Автор: Виктор Пономарев
• Издательство: Центрполиграф
• Жанр: Современная проза
• Год: 1998
• ISBN: 5-218-00741-2

Колония для малолетних преступников, тюрьмы, зоны, лагеря… Вот этапы жизненного пути одного из соавторов этой книги. Три десятка лет, проведенных в местах лишения свободы. С одной стороны, его жизнь и поступки вызывают осуждение, а с другой — сочувствие и сострадание, потому что начало его криминальной «одиссеи» было предопределено суровыми обстоятельствами пятидесятых годов.

Книга написана без всяких прикрас, языком жестким, порой грубым. А разве иначе расскажешь о той среде, где происходят описанные в ней события?

---

— Понимаете, без документов меня на работу никуда не принимали. Приходилось жить за счет женщин легкого поведения.

— А на Кавказе как вы жили?

— Тоже за счет женщин легкого поведения.

Судья встала, злобно посмотрела на меня, сказала:

— Подсудимый Пономарев, как вам не стыдно. Вы что, хотите сказать, что у нас в стране все женщины легкого поведения?

— Гражданин судья, мне действительно было очень стыдно объедать несчастных женщин, таким тяжелым трудом зарабатывающих себе на жизнь. От стыда я и сейчас готов провалиться сквозь землю. Есть, конечно, исключения среди женщин. Вот смотрю я на вас и вижу: вы лично женщина хорошая и самостоятельная. Поэтому сказанное мной о женщинах к вам никакого отношения не имеет. И я даже горжусь тем, что меня судит такая хорошая женщина, а не какая-нибудь потаскуха. Жалею, что не встретил вас на свободе. Да, такая женщина могла бы стать радостью и украшением любого нашего зека. Правильно, ребята, я говорю? — сказал я, апеллируя к уголовникам.

Зал загудел, как растревоженный улей, раздались истеричные взрывы смеха «плановых» ребят, возгласы: «Правильно, правильно, Дим Димыч! Нам бы такую бабу на барак».

Судья, возмущенная таким надсмехательством, закричала срывающимся голосом:

— Пономарев! Прекратите немедленно! — ударила кулаком по столу и плюхнулась на стул.

И только когда женщина немного успокоилась и зал притих, начала задавать вопросы Генке. На вопрос о причине побега Циркач выдвинул такую версию:

— Бабушку жалко стало. Старая, больная, присмотреть за ней совсем некому было. Вот и побежал, у нее и жил.

В общем, «отломили» нам по три года в довесок к оставшимся срокам. На другой день из БУРа нас привели в зону, кинули в свой отряд и погнали на работу. Все началось сначала, все вернулось на круги своя.

Год я переписывался с Лидой. Она и фотографию свою прислала. А однажды письмо от ее сестры получил. Пишет, что Лида встречается с одним шофером-армянином, на автобусе работает, и хотят пожениться. А мне она просто мозги крутит.

Прочитал это письмо, и мне сначала не по себе стало. Но приняв вовнутрь «фуфырь» «Тройного» и поразмыслив немного, я написал Лиде: «Больше не пиши. Выходи замуж и живи спокойно. Обиды на тебя не держу. Мешать никогда не буду, даже если выйду на свободу». И все, на этом наша переписка закончилась.

По-прежнему я ходил на работу, только нас с Генкой, как побегушников, теперь постоянно проверяли на рабочем месте. Грудь долго болела, а иногда я харкал кровью.

Местные ташкентские ребята спрашивали:

— Кто это, Дим Димыч, так тебя отделал?

— «Волкодавы» в кабинете у Топоркова.

— О, мы его знаем отлично. До него Богданчик был, так того убили. А у Топоркова привычка такая была, сам он боксер. Наловят менты за ночь полный отстойник, а утром Топорков проводит воспитательную работу. Подходит к первому задержанному, говорит:

— Подымайся!

Человек поднимается с нар, стоит перед ним.

— Когда ты перестанешь попадаться мне на глаза?

— Да я, начальник, первый раз попал.

В это время Топорков бьет того под дых. Человек падает. Когда очухается, Топорков говорит:

— А ну, марш отсюда!

И так, пока всех задержанных не пропустит через кулак, но всех отпустит. Это у Топоркова называлось — конференцией.

Постепенно легкие у меня зажили, и через четыре месяца я уже чувствовал себя отлично.

В зону пришел новый этап, а с ним один крымский татарин Бахтияр. Окружил себя своими, создал блок и все ко мне присматривался Он оказался родственником Курбана, которому в «зарубе» (драке) я развалил «складником» пасть до самого уха, за что отсидел шесть месяцев БУРа в Бухаре. Я готовился ко всяким неожиданностям.

Город Навои сильно вырос. Мы строили в основном девятиэтажные дома, так было задумано проектом. Кончилась зима, снова пришло лето, жара и духота.

Один раз солдат на вышке от солнечного удара потерял сознание и упал. Сам упал на волю, а автомат отлетел в зону. Наш зек, пятнадцать лет сроку, в это время проходил мимо вышки. Подобрал автомат и пошел на вахту отдать солдатам и сообщить, что у вышки солдат без сознания лежит. Крикнул солдатам:

— Идите заберите своего товарища.

Те выскочили, увидели зека с автоматом, кинулись кто куда, попрятались, как крысы. Зек стал их уговаривать, никто не выходит. Тогда он бросил автомат и ушел. А вечером в жилой зоне его вызвали к начальнику лагеря. Подполковник Лабуня выслушал зека, отпустил, а сам написал рапорт в управление. Из управления бумага пошла в Москву, а оттуда в зону пришла другая бумага, в которой зеку «за благородный поступок» скинули половину срока.

Напротив нашей жилой зоны в двух километрах был аммиачный химзавод, не дававший нам скучать. Завод периодически поддавал аммиачок для взбадривания наших заржавевших мозгов. А один раз вообще преподнес зоне сюрприз. Только мы колонной подошли с работы к жилой зоне, подул ветерок с химзавода и обдал нас аммиаком с такой силой, что дышать стало невозможно. Люди падали на землю, каждый пытался сделать себе ямку в земле и в нее дышать. Собаки сильно рычали, катались по земле, периодически вздыбливаясь в воздух, будто их подбросило катапультой. К счастью, минут через пять все прошло. Зеков, пошатывающихся на ногах и с зелеными мордами, запустили в зону. На другой день мы узнали: на заводе случилась большая авария, прорвало аммиачные трубы, и погибло много людей.

А чтобы жизнь в зоне не казалась нам уж совсем медом, природа тоже срывала на нас свой гнев и плохое настроение. Бывало, разыгрывались такие песчаные бури, что по месяцу солнца не видели, кругом одни пыльные столбы. В такие дни сидишь в бараке, ешь хлеб и баланду наполовину с песком и поневоле начинаешь верить словам из песни «Лучше нету того свету…» Но буря проходит, жизнь расставляет все на свои места. Город должен стоять во что бы то ни стало, и мы строим, строим. В город приезжает люди, живут, работают, ходят на стадионы, в школы, больницы. Город живет. У нас в зоне в уголовном мире жизнь тоже идет, но у каждого по-своему.

2

Выдался тихий погожий день, мы вышли на работу. Обычное с утра у зеков занятие на работе: кто чифирь варит, кто анашу «шабит», кто морфий колет, кто водку или «фуфырь» пьет. Только после этого утреннего моциона приступаем к работе.

Я разжег большой костер для растопления гудрона, поставил котел, накидал в него смолы и сел покемарить немного. Смотрю, ко мне двое парней подходят — один спереди, другой сзади. Который спереди, в руках топор держит и, чувствуется, вмазанный. Я сразу сообразил: люди Бахтияра пришли меня убивать. Только чуть-чуть я повернул голову ко второму парню, первый занес над моей головой топор. Я, как сидел на корточках, кинулся ему под ноги. Руками захватил под коленки, а головой ударил в живот. Парень упал на спину, но второй успел длинной плотницкой стамеской садануть меня по чану, хотя, наверное, метил в шею. Стамеска удачно прошла по черепу сбоку, сняв приличный кусок скальпа и часть уха.

От боли и от злости я вырвал топор из руки парня и с такой силой опустил ему на голову, что развалил череп на две части до самого подбородка. Страшный хряск костей потряс тишину мало-помалу нарождавшегося погожего дня. Это, видимо, испугало второго парня, он кинулся бежать на вахту к солдатам, я за ним. Сильная боль в голове и кровавая пелена перед глазами затмили мой рассудок. Все было как в бреду или во сне. Я видел, как солдаты распахнули решетчатые ворота, чтобы пропустить парня. Но счастье и Фемида оказались не на его стороне. Метров за десять до ворот я настиг парня и всадил топор ему в затылок. Парень рухнул на землю. Не помня себя от боли и от ярости, я продолжал рубить лежащего парня. Придя немного в себя, я поднялся, бросил топор и медленно побрел к солдатам. Я был весь в крови, из длинной рваной раны на голове сильно текла кровь. Солдаты, видя мое невменяемое состояние, меня не трогали. Потом надели наручники, посадили в машину и отвезли в жилую зону. В санчасти меня перевязали, отвели и посадили в БУР. Только в камере я окончательно пришел в себя. Через три дня меня этапировали в Ташкент, в сангородок, и определили в сумасшедший дом.

Глава 3 «КИЧМАН» ДЛЯ СУМАСШЕДШИХ

1

Сангородок — это лагерь всех лагерей Узбекистана. В нем размещено несколько корпусов различных отделений. Есть хирургическое отделение, терапевтическое, гинекологическое, есть большой физкабинет для парализованных, а третий корпус самый «веселый»: здесь содержат буйнопомешанных, есть еще корпус для «тихих».

Меня определили в корпус для буйных. Локальная зона корпуса огорожена высоким железным забором с колючей проволокой по верху. Барак — самая обыкновенная камерная система. В камерах-палатах содержат по десять-пятнадцать больных, есть и одиночные камеры. Барак для женщин был расположен на одной территории с мужским, только прогулочные дворики разные. В них на час в день выгоняют больных на прогулку.