Виктор Пономарев - Записки рецидивиста

• Название: Записки рецидивиста
• Автор: Виктор Пономарев
• Издательство: Центрполиграф
• Жанр: Современная проза
• Год: 1998
• ISBN: 5-218-00741-2

Колония для малолетних преступников, тюрьмы, зоны, лагеря… Вот этапы жизненного пути одного из соавторов этой книги. Три десятка лет, проведенных в местах лишения свободы. С одной стороны, его жизнь и поступки вызывают осуждение, а с другой — сочувствие и сострадание, потому что начало его криминальной «одиссеи» было предопределено суровыми обстоятельствами пятидесятых годов.

Книга написана без всяких прикрас, языком жестким, порой грубым. А разве иначе расскажешь о той среде, где происходят описанные в ней события?

---

— Пока мы тут будем хавать, — сказал Огонек, — ты, Сургуч, «замути покрепче» (завари чай). А мы будем базар держать и «двигать от страстей» (пьянствовать). Как, Дим Димыч, натурально я говорю?

— В натуре ништяк, Огонек, — ответил я.

Мы выпили, закусили. Огонек обратился ко мне:

— Ты как, Дим Димыч, случаем, «в шурш не кинулся» (не прекратил преступную деятельность)? А может, «окраску» поменял?

— Что тебе сказать, Огонек? «Скиф» (бродяга) я был и остался, только сейчас «безникому». Надо как-то домотать ссылку. «Проколка» моя пока у ментов в «белом доме» (помещении ОВД) на станции Пинюг. Когда я «орлом» (в бегах) был, мне Кнут предлагал идти в свою «вольную дружину». Я не подписался, чутье подсказывало — «спалюсь». Так и вышло. «Волкодавы» вышли на мой след и загнали к «хозяину».

— Знаю, знаю, Дим Димыч. Мне твой кент Матрос говорил, — сказал Огонек.

— Не понял. Какой Матрос? Не знаю такого, — ответил я.

— Ну как же, ученик твой лучший. В Баку он подвалился в твой «экипаж», — сказал Огонек.

— А! Витек-боксер? Так он у меня под кликухой Бульдог канал. Челюсть у него на полморды и висит, как у гиббона. Погоняло Матрос он, наверно, потом получил. Он в морском «прикиде» ходил и мечтал на «килькин» флот попасть.

— Во-во, Дим Димыч, он самый. Наш парень, решительный до предела. Чувствуется твоя школа. Он сейчас у себя в Брянске «мазу держит» (возглавляет банду). Было как-то у нас совместное дело. Он-то мне и рассказал за тебя, как вы «шерсть сдирали» с пухлых фраеров, как Бормана «сделали» в Ростове, — сказал Огонек.

А про себя я подумал: «Да, Витек, видно, не сложилась у тебя судьба, раз поканал ты по тропе преступной жизни. Что сделаешь, от судьбы и тюрьмы не уйдешь». А вслух сказал:

— Что было, Огонек, то было.

Так сидели мы, разговаривали. Сургуч купеческий чай принес, попили чаю.

— Так вот, Дим Димыч, у нас дело срывается из-за такого непредвиденного обстоятельства, как арест Рябого, — начал речь Огонек, и я понял — это уже базар в натуре серьезный. — Все было ништяк отработано, и вот те на. Клевое дело зависло. А ты тот человек, что нам нужен заместо Рябого, решительности тебе не занимать. А то, что ты сейчас в «командировке» на лесоповале, с одной стороны, и неплохо. Это во-первых. Сделаем дело, и ты «юзонешь» к своей любимой «Дружбе», только не с пустым «чердаком». А во-вторых, ты же не век будешь лес пилить. Кончится ссылка, и тебе будет куда ехать. Скажи, Дим Димыч. Воры слушают твое слово.

Я внимательно посмотрел на Огонька, Чехарду, Пегаса, на Сургуча, который за круглым столом участия в переговорах не принимал, а примостился у входной двери возле маленького столика. Огонек откинулся в кресле и сидел, полузакрыв глаза. На его темном худом с глубокими складками лице не дрогнул ни один мускул. Да, таким я помнил его по Ванинской зоне, только тогда он был гораздо моложе. Я вспомнил день, когда зарезали Пивовара. Нас тогда в камере БУРа сидело человек сорок «отрицаловки». Но только Огонек был коронованный вор в законе. И вот, когда в БУР ввалился Пивовар со своей кодлой «опричников» и крикнул: «Воры есть?» — Огонек спокойно поднялся с нар и сказал: «Я вор». О! Как давно это было. Лет пятнадцать с гаком. Я оборвал свои воспоминания, сказал:

— Огонек, твое предложение считаю за большую честь. Я подписываюсь.

— Вот и ништяк, Дим Димыч, — сказал Огонек, и слабая улыбка засветилась на его лице. — Я вот сейчас вспомнил Ванинскую зону. Ты тогда пацаном был. Наш пахан, слегка вольтанутый Ваня Фунт, не ошибся в тебе, большие надежды на тебя возлагал, даже признанным авторитетам в пример ставил. Мы-то посмеивались, но Ивану вслух не говорили, чтобы не обидеть старика. А старик прав оказался, как в воду смотрел. Слушай, Дим Димыч, ты в электричестве шурупишь?

— Обижаешь, Огонек. Я в зоне сварным работал. А если на столб залезть, так я без «кошек» на любой столб заберусь, — ответил я и рассказал, как я совсем недавно в Лунданке на проводах зимы в одних трусах на ледяной столб лазил, хромачи себе в подарок оторвал. Немного «прочесал» при этом. Рассказывал, как у меня трусы слезли и я членом и яйцами цеплялся за ледяной столб, как мне бабы потом их снегом оттирали, чтобы не отмерзли.

После моего рассказа все смеялись, держась за животы; Огонек так закашлялся от смеха. Тут услышали визг, повернулись к дверям. А это немой Сургуч катался животом по столику и визжал от смеха, как поросенок под ножом. Так на бедолагу подействовал мой рассказ.

— Ну, ты артист, Дим Димыч. Мастак «подливу гонять» (выдумывать). Райкин, и только. Скажи, Чехарда. А? А ты, Пегас, что молчишь? Одно я в калган не возьму, какие у вас на Севере бабы дурные. Они что, не знают, где такие драгоценные органы отогревать и хранить надо? — откашлявшись, сказал Огонек.

В это время мы услышали грохот. Повернулись, оказалось, что «самурай» от смеха упал со столика на пол и лежал, дергался.

Чехарда спросил:

— Дим Димыч, а еще что-нибудь из этой масти ты можешь отломить?

— Могу. Но только истории из своей жизни, — ответил я.

— Давай, Дим Димыч, чеши по бездорожью, — поддержал Огонек. — Давно мы так клево не балдели. И еще что-нибудь про баб припори.

— Витек Матрос знает за этот случай, — начал я рассказ. — Это когда я в бегах был. Играли мы в Баку мою свадьбу. Все чин чинарем было. Сидим на хате, шум, веселье. А тут менты нагрянули. Я в окно и ходу, а Витек тормознул их немного. «Волкодавы» опомнились и за мной. Дело ночью было. Загнали меня на еврейское кладбище. Я в один склеп нырнул, «лег на дно». Отдышался, слышу — храп. А это, оказалось, бомж один уже ночевал в могиле. Так я его чуть не прирезал не в хипиш. Потом скентовались, Федя его звали. У него бухалово оказалось, выпили с ним. Он и говорит мне: «Тут недалеко в могиле две бабы клевые ночуют. Пойдем, парень, к ним в гости сходим. У меня еще два вермута есть. Все ночь веселей и радостней будет». И мы поползли. Залазим в склеп: и точно — бабы на месте. На ощупь их надыбали. А бабы бухие в умат оказались. Федя пытался их растолкать, бесполезно. Пришлось самим обе бутылки дербалызнуть. После этого Федя полез на одну «чуму» и стал трахать. Я же особой охоты к сексу не испытывал, особенно в таких антисанитарных условиях, да еще неизвестно с кем. Я ведь и рожи-то своей соблазнительницы никогда не видел. Но все-таки лег на нее сверху, все лучше, чем на бетоне лежать. Стал уже отрубаться, засыпать, как вдруг мощный взрыв подбросил меня вверх. Баба подо мной такого «голубя выпустила», что я думал, уши у меня полопаются. Оно и понятно: резонанс в склепе офуенный. И голос раздался, как из преисподней: «Люська, что за мешок на меня навалили, твою мать! Ни вздохнуть, ни перднуть по-человечески». Тут я не выдержал, рассмеялся и сказал: «Да ты, сука, такие фугаски тут рвешь, что завалить в могиле может. Давай, Федя, кончай ночевать, слазь со своей ненаглядной и сваливаем отсюда, пока могила не стала братской». И как Федя ни упирался поначалу, но все-таки мы вылезли из этой газовой душегубки и уползли в свою могилу.

Мои собеседники снова держались за животы, Немой еще раз падал со своего столика.

— Так ты, Дим Димыч, «лохматый сейф» так и не вскрыл? — спросил Чехарда.

— «Фомича» своего пожалел. Не стал мочить в вонючей «чесалке», — ответил я. — Хотелось просто культурно с дамами посидеть, поговорить о музыке, о поэзии.

— Все, братва, харе, — сказал Огонек, немного придя в себя. — Плохо может кончиться, обоссымся или того хуже. А ты, Дим Димыч, «слазь с метлы» (прекращай врать) и «кочумай» (молчи). И так уморил до слез. А сейчас слушайте сюда, мне тут мысль хорошая подвалила. Завтра все «уходим в шурш» и открываем театр. В воровском мире свой Аркадий Райкин появился. Будем на гастроли ездить. Я уже и роли поделил. Я директор буду, Чехарда — бухгалтер, Пегас — конферанс, а Дим Димыч — заслуженный артист советских «кичманов». И погоняло ему дадим Пайкин-Хавкин. Ну как, братва, ништяк будет?

Тут Чехарда влез с вопросом:

— А кем у нас Сургуч поканает?

— А он у нас на сцене занавес делать будет. Тут ума много не надо, две извилины хватит: открыл — закрыл, открыл — закрыл…

Я сидел балдел, смеялся и думал: «Собрались головорезы, матерые головорезы со стажем, а ведем себя как дети».

Когда все успокоились, Огонек сказал:

— Так, братва, поскалились от души и харе. Не надо дело забывать. Хочу Дим Димычу дать информацию для размышления, как говорят менты. Такие классные «медвежатники», как Чехарда, у нас сейчас редкость. Их по пальцам пересчитать можно. А те, которые на пальцы не попали, так они у ментов на особом учете. Это, считай, потерянные для воровского братства специалисты. Кстати, Дим Димыч, ты сам-то волокешь что в «сандалях» (сейфах)?

— Не мой профиль, Огонек. У «старшего дворника» я чаще канал по «рубль сорок пять» и «рубль сорок шесть». Хотя приходилось после Ванинской зоны с одним «шнифером» брать сейф в Хабаровске, — ответил я.