Барбара Хэмбли - Кровавые девы

• Название: Кровавые девы
• Автор: Барбара Хэмбли
• Жанр: Городское фэнтези

1911. Назревает война, и кайзер пытается привлечь себе на службу вампиров. Джеймс Эшер, профессор Оксфорда и бывший тайный агент Его Величества, вынужден отправиться в холодную российскую столицу — и не один, а в компании своего старого знакомого дона Симона Исидро. Но Эшер не знает, что движет испанским вампиром. Желание остановить того безумца, что вознамерился вернуть бессмертным возможность ходить при свете дня? Или же дон Симон хочет найти женщину, которую некогда любил?

---

Мы нечасто пускаемся в путь, как-то сказал ему Исидро; ведь легчайшее прикосновение солнечного луча может испепелить нас. Странствующий вампир всегда предвещает неприятности и перемены. Если не считать споров из-за владений между хозяевами, все мы ненавидим перемены.

«Отсюда и та поспешность, — подумал Эшер, — с которой Исидро покинул меня в Берлине». После встреч с хозяевами Вены и Парижа он понял, что те готовы убить любого смертного, сопровождающего вампира-чужака, — как из желания сохранить свое существование в тайне, так и в качестве предупреждения вторгшемуся на их территорию наглецу.

Если им повезет, Исидро еще до следующего рассвета отыщет хозяина Санкт-Петербурга и обо всем с ним договорится.

Эшеру же пока что надо было найти своих хозяев.

Он слишком давно покинул Петербург и теперь не знал, сумеет ли восстановить былые контакты в самом посольстве. Учитывая текущее состояние международных отношений, за элегантным особняком на Невской набережной обязательно должны следить немцы; к тому же после южноафриканского провала он не был уверен, что посольские аналитики сумеют правильно распорядиться полученными от него сведениями. Поэтому после позднего завтрака, состоявшего из кофе и булочек, он направился в довольно неприглядный район к северу от канала, где человек, известный соседям как Эрвье, держал табачную лавку.

— Боже правый, Эшер, вы ж сами на себя не похожи! — воскликнул предполагаемый швейцарец после ухода единственного покупателя и обычного вступления, состоявшего из вопроса о виргинских сигаретах.

Эшер подмигнул ему из-под пенсне:

— Тяжелые времена…

— Тяжелые времена, черти б его драли, — ответствовал Эрвье, которого при крещении записали как МакАлистера. — Не такие уж тяжелые, а то б вы были таким же лысым, как я, — он провел рукой по гладкой розовой коже головы. — Стоит тут с шевелюрой, которой школьник позавидует! Я слышал, вы распрощались с конторой.

Эшер посмотрел ему прямо в глаза:

— Правильно слышали, — ответил он, выделяя слова интонацией. — Мне с Уайтхоллом оказалось не по пути, и не то чтобы я об этом сожалел.

— Так значит, в Петербург вы приехали, чтоб здоровье поправить?

— Именно.

— Ну да, зима в заполярье — самое подходящее для этого время. Где вы остановились?

— Сообщения для меня можно оставлять у Флякова, — все, кто работал в Санкт-Петербурге, быстро понимали, что половина канцелярских лавок, кафе и газетных ларьков города принадлежала мелким буржуа, которые за пару копеек готовы были передавать записки хоть самому дьяволу. Заведение Флякова на Вознесенском проспекте располагалась достаточно далеко от «Императрицы Екатерины», чтобы в случае чего можно было заметить слежку. Но даже у немцев не хватило бы денег для того, чтобы установить наблюдение за всеми почтовыми ящиками города. — Там меня знают как Вебера.

Эрвье не стал спрашивать, каким именем Эшер представился хозяевам гостиницы. Он уже давно работал на Департамент.

— Кто главный в посольстве? — спросил Эшер, на несколько минут с удовольствием вернувшись к знакомой скороговорке: что из себя представляет новый начальник? Кто в городе работает на немцев? Русские работают лучше, чем в девяносто четвертом (напрасная надежда)? Тайная полиция все так же путается под ногами? Революция все еще зреет, или Дума положила ей конец? Он не рискнул спрашивать о немецких ученых — одному богу известно, насколько неуклюжим будет расследование, проведенное департаментом, и к каким результатам оно приведет, — но все же порадовался возможности проверить обстановку.

— А как здешние дела выглядят из Лондона? — в свою очередь спросил торговец табаком. — Из посольства мне приходят кое-какие сведения, но сильно урезанные, а все дипломаты словечка не скажут против старушки Англии — такие уж у них правила. Мне все кажется, что они врут.

— Они идиоты, — резко ответил Эшер. — И они вам врут. Всем нам врут. Британия строит новые боевые корабли, и Германии тоже позарез нужны такие же. Немцы обзаводятся девятидюймовыми орудиями, и Франция в лепешку расшибется, чтобы их заполучить. А всем, кто говорит, что война между нашими коалициями будет подобна Армагеддону, что такой войны еще не бывало, в ответ раздается: мы должны защищать интересы страны, или — да хранит нас господь! — Dem Deutschen gehört die Welt… мир принадлежит немцам. Фразу «Нам нужна территория, пусть даже населенная другими народами, с тем, чтобы мы могли формировать их будущее в соответствии с нашими нуждами» сказал немец,[6] но Асквит[7] или эти придурки в Парламенте могут смело повторить ее. Война делает людей сильными, и да не даст нам бог дожить до времен, когда исчезнет благородное искусство битвы! А если вы хотите мира — или говорите, что было бы неплохо обойтись без этого благородного искусства, — то вы социалист, дегенерат или продались немцам. Простите, — добавил он, покачав головой. — Поездка через Францию и Германию всегда так на меня действует…

— Это все их газеты, — Эрвье успокаивающе накрыл руку Эшера своей лапой, заросшей рыжими волосами. — Понятно, что по большей части они несут чушь, но убедить их в этом не получится… И врут нам или нет, вот только если немцы на нас нападут, мы все равно будем сражаться, сами знаете. Так что нам остается?

Эшер прошептал:

— В самом деле, что? — он сжал руку Эрвье. — Спасибо.

— Что-нибудь еще, что мне надо знать?

— Ничего, что я мог бы рассказать прямо сейчас.

Он выдержал пристальный взгляд ярко-голубых глаз. Эрвье чувствовал пробелы в рассказе, но он сам состоял на секретной службе и потому понимал Эшера как никто другой.

— Что ж, во имя короля и отечества.

— Во имя короля и отечества, — Эшер отдал честь старшему мужчине, затем поглубже натянул отделанную мехом шапку, пряча под ней лысую макушку, и вышел из душной лавчонки в холодное серебристое сияние улицы.

Что нам остается? Эшер уступил дорогу похожему на огромный тюк старой одежды торговцу, над которым боевым штандартом возвышался шест с разноцветными варежками. Эти слова тяжелым колесом проехались по его душе. Но все же хорошо, что хоть кто-то из прежнего департамента знает о его прибытии в город — и начнет наводить справки, если Эшер сам не объявится. Странным образом он снова почувствовал себя самим собой.

Отвращение, испытываемое им при мысли о поездке с Исидро — о том, кем и чем тот был, — изменилось, хотя и не стало более понятным. Вампир забирал жизни у отдельных жертв, правительства Германии, Англии и Франции собирались заняться тем же самым в большом масштабе, но разве это оправдывает грех убийства?

Или делает сотрудничество с этим существом более — или менее — безнравственным, чем с Министерством иностранных дел?

Он не знал.

Во имя короля и отечества.

Эшер ненавидел эти слова.

4

В семь часов Эшер сменил рубаху и нацепил на предплечье под рукавом небольшие ножны, которые некогда по его заказу изготовили в Китае. Сейчас вместо обычного клинка в них лежал серебряный ножик для писем, наточенный так остро, насколько позволил мягкий металл. Неподалеку от Инженерной академии Эшер нашел кафе, где на рубль можно было пообедать разными закусками и борщом и запить все это отдающим дымком караванным чаем.[8] В дальнем конце маленькой комнаты дышала жаром старомодная изразцовая печь, но рядом с окнами было так же прохладно, как ранним весенним утром в Оксфорде; и все же Эшер занял столик под одним из окон, чтобы можно было видеть прохожих, в морозных вечерних сумерках спешащих через площадь перед Михайловским дворцом. Гимназистки с длинными светлыми волосами, выбивающимися из-под шапочек и шарфов, шли бок о бок с изнуренными работницами швейных, табачных и обувных фабрик. К северу от реки — на Выборгской стороне, как говорили местные, — и к востоку от застроенного еще в восемнадцатом веке центра города Петербург полукольцом окружали заводы, производящие ружья, боевые корабли, форму, палатки и пуговицы для крупнейшей армии мира. Вокруг этих заводов, за ними и между ними раскинулись трущобы, самые большие, грязные и бедные во всей Европе.

Интересно, за те семнадцать лет, что он не видел эти трущобы, они изменились так же мало, как и центр города? Немощеные улицы, застроенные убогими бараками, постепенно захватывали пригороды; воздух и грязный снег под ногами там одинаково воняли угольным дымом и помоями. Даже сюда долетал этот запах.

А в центре возвышались конторы тысяч государственных учреждений, ведавших делами церкви и губерний, управлением железными дорогами и армейским снабжением, школами, финансами и еврейским вопросом. Служащие в наглухо застегнутых шинелях, ежась от холода, торопились поскорее сесть на трамвай. В воздухе за ними тянулись облачка пара. По тротуару шныряли студенты с плохо отпечатанными листовками в руках, призывая к демонстрации или революции. Старики торговали вразнос горячими пирогами, чаем, фартуками, ножницами, зонтиками и поношенной обувью. Малоприметные серолицые тени из Третьего отделения тайком записывали все, что видели.