StEll Ir - История Любви. Предварительно-опережающие исследования

• Название: История Любви. Предварительно-опережающие исследования
• Автор: StEll Ir
• Жанр: Альтернативная история

---

Полз он долго – минуты три. Крашеный деревянный пол под ним поскрипывал в благодарность за эту приличествующую хорошему паркету натирку. Дополз Стёпка до красных тапочек на босу ногу бабы Ани и укусил бабушку за щиколотку.

– Ой, Стёпанька, щекотно! – Анна Свиридовна переступила полными розовыми ногами, складывая простыни на столе.

– Ты чего там орёшь? Тоже ранили? Потерпи, бабань, я сейчас… – Степан обернулся к Наташе и зашептал: «Это моя красноармейская боевая лошадка!.. Видишь – ранили?..».

И принялся усердно лизать место «ранения» и гладить ладошкой по пухлой икре. «Ты тоже лошадушку погладь! А то не пройдёт…», прошептал он Наташе. И Наташа принялась вместе с ним гладить «лошадушку» по другой мягкой ноге. Но у неё получалось гораздо нежней, чем, наверное, требовалось для исцеления в поле боя.

– Стёпушка, брысь, перестань! – Анна Свиридовна мотнула коленками. – Олечка, скажи ему!

– Стёпка, кыш! – Олечка шагнула от гладильного барабана, и Степан с готовностью молниеносно испарился от бабушкиных тапочек.

Но через минуту Олечка пошла выгружать очередную партию белья из стиральной машины, и затаившийся в «партизанском укрытии» Стёпка вновь оказался между бабушкиных ног. «Лошадушка моя, лошадушка… Не плачь, я совсем тебя вылечу!..», он бережно гладил бабушку по обеим ногам, и Наташа, замерев, увидела, что Стёпкины поглаживания поднимаются уже выше пухлых коленок бабы Ани, а сам Стёпка уже присел под край белого халата и с интересом смотрит куда-то вверх. Устав тянуться руками, он выпрямился и всем своим ростом как раз поместился под подолом.

– Стёпонька! – ноги баб Ани нервно вздрогнули. – Ты чего?

– О-ох! – раздался Олечкин возмущённый вздох от двери. – Стёпка, наглец!

Последние два слова Степан Громов выслушал уже под столом.

– Наташенька, пододеяльники, – послышался Олечкин дежурный оклик. – Вылезай и бармалея этого, если можешь, тащи!

– Она не может! – за Наташу ответил сам «бармалей». – Она у меня в плену!

И наполовину показавшуюся из-под стола Наташу страшная сила потащила за босоножек двумя руками обратно: «Куда бежишь, немецкий шпион? Скажи, вместе возьмём побежим…». Олечка рассмеялась и, нагнувшись, чмокнула Наташу в пытающийся вырваться из крепких лап красной контрразведки носик: «Ладно, Наташ, я сама. Книжку возьми, почитай там ему!». Так Наташа вновь оказалась в плену.

Маленькие ручонки отпустили, и она хотела уже было вынырнуть из-под стола за книжкой, но Стёпка вновь улизнул за край свисавшего одеяла в районе бабушкиных ног. Наташа чуть приподняла одеяло: Стёпка снова был уже у «бабани» под халатом в полный рост и что-то увлечённо тискал, переминаясь с ноги на ногу. «Стёпушко, ну ты что? Ласковый мой…», услышала Наташа шёпот бабы Ани и увидела, что полные ноги её стали широко на неестественную ширину. От нахлынувшего любопытства Наташа легонько зажмурилась. Проворно вытянувшись под столом на спине, она осторожно приблизила голову к Стёпкиным ногам, глядя вверх, и обмерла: баба Аня была без трусов! Быть может, для Стёпки часто ходившего купаться вместе с бабушкой это было привычное зрелище, но Наташу вид Стёпки рядом с голыми большими булками попы Анны Свиридовны заставил испытать знакомый чарующий щёкот в животике. Большая баб Анина писька была слегка растопырена и зияла алой щелью, как влажным ртом, в обрамлении густой поросли чёрных волос спускавшихся большим треугольником из-под голого живота. Увесистые половинки прижимались к Стёпкиным щекам, и Стёпка постоянно крутил между ними головой. Он, совсем уже не помышляя ни о каких лошадушках, мял и лизал горячие булки бабаниной задницы, то и дело зарываясь носом в их податливое мягкое тесто и норовя поднырнуть бабе Ане под низ. Анна Свиридовна ещё складывала бельё на столе, но наклонялась к пододеяльникам и простыням всё сильней и дольше, замирая над краями некоторых из них по добрых полминуты.

Стёпка, видимо, вдоволь намялся бабушкиных ягодиц и потянулся ручонками к влажно-алой пизде. Большие выпуклые губки пришлись размером как раз по его ладошкам. Он покопался некоторое время в густых волосах и потянул губы в стороны, раскрывая темнеющий щелью рот бабушкиного влагалища. Наташа увидела вздувшийся крупный «ягодный» клитор бабы Ани. Анна Свиридовна окончательно замерла, почти привалившись грудью на стол, и коленки её чуть согнулись, раскорячиваясь вширину. Стёпка потянулся башкой и достал губами до клитора. Он втянул весь его к себе в рот и стал сосать упоённо, как телушок под мамкиным выменем. Анна Свиридовна тихо заахала. Рядом показались стройные босолапки Олечки и замерли у стола возле раскоряченных ног бабы Ани. Наташа стала тихонько поглаживать начинающие дрожать икры женщины. Стёпка тихонько зачмокал от удовольствия, и баба Аня шёпотом взвыла в голос: «Стёпушко… А-а-а!.. А!.. А!.. Хороший мой… ласковый!.. Стёпушко… Ааааааххх!.. Ай… Ай!.. Ай!!! Ой… Уй! Ух!!! Ух..ханькааааааа!..». Стёпка довольно замотылял головой, не отрываясь от клитора, а баба Аня, чуть приседая в коленках, забилась большой белой попой над ним в одолевших её страстных чувствах…

Выбирался Стёпка из-под бабушкиной пизды раскрасневшийся, мокрый и довольный донельзя. Наташа тут же утащила его под стол и целовала, целовала, целовала в мокрое горячее лицо, а он никак не мог понять, что это и только тихо захлёбывался в объятьях свалившейся на него ласки от своего лёгкого детского счастья…

А второй случай произошёл уже весной, когда Наташа была на каникулах, и баба Аня отпускала всех дежурных чуть ли не на весь день. Они забегали по несколько раз за всё своё дежурство в прачечную, больше для утешения собственной совести, но весенний воздух никак не оставлял им сил на большее.

В самой прачечной тем временем наблюдался лёгкий демографический кризис – Олечка Громова ушла в декретный отпуск, и временная замена её ещё только подбиралась. Помочь пока Анне Свиридовне Олечка попросила мужа своей двоюродной сестры Катюши Серёгу Любимого. Сама Олечка замужем в это время не была, что, впрочем, в детском доме особо никого не волновало, благо в случае необходимости в воспитании молодой маме всегда нашлась бы профессиональная помощь. А Катюша была геологом. А Серёга известным артистом. И Катюша пропадала в геологоразведочной партии месяцами, оставляя Серёгу буянить и показывать номера на улицах их пригородного посёлка. Работал Серёга в поселковом клубе киномехаником, и в детском доме признавал авторитет лишь за двумя сотрудниками – за собратом по синематографии Васей Пасей и за прачкой Анной Свиридовной, приходившейся ему ни много, ни мало, а самой что ни на есть родной тёщей.

Тем утром Наташа уже отпросилась у Анны Свиридовны «на полчасика» и спешно помогала забрасывать бельё в свою наверняка последнюю за этот день загрузку. Как раз пришёл Серёга, и Наташе хоть немного было спокойней на душе – по крайней мере не приходилось оставлять Анну Свиридовну совсем одну.

Серёга же этим утром был какой-то слегка не в себе: почёсывал ухо, задумчиво смотрел на сушильный барабан, чуть не наступил на тазик с водой, а под конец, вообще, произнёс исполненную какого-то глубокого чувства непонятную фразу – «Маманя, вы можете, к примеру, понять, такое что – невтерпёж!». Впрочем, Наташе было уже не до Серёгиных странностей, наполовину она уже была на сверкающей весенними солнечными лучами улице. А через несколько минут она оказалась на этой улице уже вся.

«Ой, блин!», о том, что она не переобулась, а поскакала на покрытый зеркалами солнечных луж асфальт дорожек в мягких сменных тапочках, Наташа вспомнила только через четверть часа, когда дорожки повели шумную девчачью ватагу к пацанячьему костру на берегу. Делать было нечего, Наташа скинула тапочки, нимало не заботясь о здоровье, и побежала в прачечную обратно, разнося солнечные зеркала вдребезги голыми пятками.

Она уже готовилась постучать (Серёга завёл какую-то аномальную моду запирать двери на ключ!), но дверь оказалась открытой, и Наташа влетела в прачечную. Полёт её прервался через три шага и обернулся широко распахнутыми глазами и прижатыми к груди ладошками: баба Аня стояла сильно загнутая на подоконник между двумя вьющимися традисканциями, халат её был распахнут и закинут на спину, из распаха его свисали два больших наката грудей. А Серёга держался за крепкую талию и просто “чихвостил” бабу Аню под зад…

Наташа замерла в двух шагах, в упор глядя на огромную бабы Анину задницу и вколачивающую в неё задницу поуже Серёги. Серёга обернулся с перекошенным от страсти лицом, но произнести ничего не смог – только зевнул лишний раз безмолвно распахиваемым ртом, отвернулся опять и с силой снова наддал. А баба Аня, вообще, не замечала уже ничего вокруг, только охала в такт глубоким Серёгиным погружениям и с третьего на четвертый сильно подбрасывала навстречу ему мягкий перекатистый зад. Шлёпался Серёга с непристойным оглушающим треском и шум от сношения стоял, наверное, во всём купальном домике. Когда баба Аня начала жалобно подвывать, поддавая сильней назад зятю, и ведёрные сиськи её совсем уже безумно запрыгали, ударяясь о панель радиатора под окном, Наташа почувствовала, что ей самой до жути стало тесно в маленькой щелке. Она стиснула сильно ноги, потом ослабила чуть и ощутила всю промокшую влажность трусов. Серёга озорно крякнул «Эх-ха!!!» и загнал бабе Ане “под сердце”. Зад его забился в мелких конвульсиях, не отлипая от мокрой от пота большой попы, руки крепко стиснули бабы Анину талию и шумный вздох, схожий с паровозным спуском пара, огласил комнату. «Ой… уух… Серёженька!.. А… ий… ууухххХ!», забилась баба Аня под ним и обессиленно выдохнула: «Аааа…ххх!»…