StEll Ir - История Любви. Предварительно-опережающие исследования

• Название: История Любви. Предварительно-опережающие исследования
• Автор: StEll Ir
• Жанр: Альтернативная история

---

И всё бы ничего, если бы Леночка не придумала ещё и, видимо в заслуженное наказание на бесспорное моё нахальство, загнать меня после ужина в душ. Горка оладиков чувствовала себя во мне как небольшой, но проглоченный целиком, арбуз, когда я отбрыкивался и отфыркивался от щипучего как положено шампуня, а Леночка, смеясь, намыливала мои схожие с колючей проволокой вихры. Отмыв мне башку и до границ моей гордой неприкосновенности меня самого, Леночка сказала «Халат вот оденешь! Давай, выбирайся быстренько», и вышла из ванной. Я скинул свои семейные труханы, которым до анархистского флага не хватало только весёлого Роджера на заднице, быстро домылся, вытерся кое-как и потянулся за халатом. Не скажу, что меня приводила в восторг идея нахождения в этой мягко-инфантильной оболочке из ткани, я, конечно, был бы против, если бы Леночка предусмотрительно не сбросила практически всё моё шмотьё в тазик с горячей водой. Но замер я с открытым ртом не от необходимости облачения в это странное для меня одеяние. Только тут до меня дошло, что Леночка оставила мне халат – свой! Ну да, когда бы она принесла другой? Она же не выходила… Меня словно током прошибло от голых пяток до головы, когда я представил Леночку в лифчике и трусиках выскакивающую под моё фырканье из ванной. А любил я её платонически. А он видимо тоже. Потому что этот друг встал во весь рост и закачался под животом. Ё! Я взглянул на себя в изумлении и мне стало противно находиться с собой наедине… Я выскочил быстро из ванны, нацепил халатик и, честное слово, чуть не расплакался: этот хуй торчал, как безумный из-под последней пуговицы халата и скрываться не намеревался! Выхода не было. Впрямую. Я решил, что в ванной запрусь и буду здесь спать. Я потянулся к двери и обнаружил, что защёлка на ней отсутствует изначально. Но, видимо, я перешёл всё-таки некую грань отчаяния, да к тому же пришла мысль упаковать этого друга в мокрые трусы, так что он вдруг резко скинул свой пыл и скрылся в разрезе. «Примотаю к ноге!», пригрозил я мысленно вслед ему и вырулил, наконец, на оперативный простор.

♀

Конечно я хотела его. До дрожи в животе, до задержки дыхания и до ломоты в коленках. Я хотела его, как мужчину, и боялась его, как ребёнка. Я хотела его с того самого первого сентября, когда его покрытая цыпками ладошка дрожала в моей руке, а я объясняла потешающемуся классу, кого в подарок я им привела. Похоже, я хотела его всю жизнь…

Но всё это моё яростное неистовство, жажде подобное, очевидно и принимаемо мною лишь сейчас, по прошествии многих счастливых лет моей жизни. Тогда же, если бы мне довелось хотя бы один раз догадаться о глубинной мотивации совершаемых мною поступков – я, наверное, не вынесла бы и просто-напросто умерла б сразу же от стыда. И хоть, с одной стороны, я никогда не была зажата рамками псевдоприличий и всевозможных предрассудков, но, с другой стороны, я была ещё не настолько смела, чтобы видеть мужчину в том, что мне симпатично и мило, подобно плюшевому мишутке из детства. К тому же этот плюшевый мишутка был и в самом деле ребёнком, да ещё и моим теперь учеником.

В принципе я могла простить ему всё, потому что он был какой-то до глубинного классического идиотизма добрый. Нет, исполнитель из него, конечно, был на первых ролях, и за два неполных месяца моего над ним классного руководства я узнала, например, что ребёнок может на спор разбить раковину в туалете своей головой, или съездить на хвосте у товарного поезда в соседнюю область «за сигаретами». А вот девочек он не обижал. И учителей не обижал – даже когда был очень раздосадован и излагал кому-нибудь из педсостава в ответ на нотацию собственную концепцию, в голосе никогда не проскальзывало злости. Скорей возмущение, гнев праведный, а вообще-то, кажется, по большому счёту ему просто было всё равно. Учиться, как и пытаться хорошо себя вести, он, по моим предварительным сведениям, бросил ещё в самом начале школы. Так что ожидала я от моего Вовочки, конечно, всего, но беспокойство этим во мне можно было вызвать лишь внешнее, дежурное, на педсовете, к примеру, при разборе очередного из его подвигов. Поэтому стайка вспугнутых и всё ещё чем-то встревоженных старшеклассниц, передающих мне дневник и учебники «этого Бондарчука», вызвала лишь улыбку у меня, которая, впрочем, была спешно заменена на строго нахмуренные брови, когда девочки объяснили причину изъятия у этого чудовища его служебной документации. Бог ты мой, он подглядывал за девочками! Без нахмуренных бровей здесь никак было не обойтись – иначе я рисковала рассмеяться тут же и открыто. Почему-то мне и в голову пока не приходило, что этот детёныш птеродактиля с затаённым светом в серых глазах оказывается способен уже на донжуанские выходки. Эта мысль не давала покоя мне по дороге домой, я всячески отгоняла её, мотивируя поступок Вовочки то невероятной случайностью (покупаться нечаянно перепутал-зашёл и уснул!), то детской наивностью (опять на спор влез невесть куда!), но объективности ради следует признать мысль моя не удовлетворялась этой иллюзией хлеба для бедных. Мысль утверждала, что Вовочка… Да, специально пошёл и подсматривал. Причём я осознала вдруг, что скорей всего эта мысль ни для кого бы, кроме меня, и не стала бы предметом раздумий и мучительных сомнений. Рассердившись вконец, я прогнала вообще все мысли тогда, что сразу же превратило моё усталое возвращение с работы в лёгкую освежающую прогулку. А увидев этого троглодита чуть ли не обнимающимся с грозой ему подобной шпаны – дядей Игнатом, нашим участковым – я уже запросто сообщила ему о том, что мне известно его сегодняшнее сокрушительное фиаско и сказала придти и забрать у меня постыдно рассеянные по полю боя трофеи. И лишь дома уже, разуваясь и вешая сумочку в прихожей, я вдруг осознала, что пригласила его, моего ужасного, но милого и симпатичного Вовочку, к себе в гости…

Состояние лёгкого шока сменилось волной несильного приятного волнения. Всеми силами я некоторое время старалась удержать себя от обычных моих романтических порывов, но почему-то Вовочка, этот шкодный угловатый подросток, который должен был заскочить всего на какую-то минуту за учебниками, этот мой ученик-переросток волновал меня всё сильней и сильней. Ах да, я же должна буду вынести ещё ему дежурное порицание в виде строгого выговора перед возвращением книжек и дневника. Но эта мысль сразу мне не понравилась и показалась настолько чуждой всему моему лёгкому настроению, что я тут же решительно отстранила её. Вместо всяких глупых наставлений мне захотелось просто поговорить с ним, узнать хоть немножко больше о нём с его не поддающимся дрессировке существованием. Вряд ли, конечно, он пойдёт на задушевные беседы с охотой. Судя по его характеру, он скорей предпочёл бы дежурное порицание оперативному вмешательству в его личную жизнь. Но вмешиваться не сильно-то и хотелось, не захочет, так не захочет. Будет жаль, конечно, но мне всё равно уже некуда было девать моё тихо перешёптывающееся внутри ощущение маленького праздника сегодняшним вечером и, стоя под душем, я вспомнила вкусные мамины оладушки и выйдя из ванной принялась за поиски апельсинового варенья…

Что стоило мне придать себе непринуждённый вид, наспех стерев с лица радость растерянной от полученного подарка первоклассницы – передать трудно. Но всё получилось и мне, кажется, даже удалось симулировать визит гостя, которого позвали, но потом нечаянно позабыли о том, когда я разглядывала Вовочку стоявшего на пороге и делано не признавала его очертаний. Дальше же он оказался ребёнком настолько, что я и не предполагала даже. Детскость его поведения заставила меня полностью позабыть о причине его ко мне и приведшей-то собственно. Никакие подглядывания просто в голове не укладывались стоило лишь взглянуть в эти изредка распахивающиеся глаза. Я металась по кухне, пытаясь скрыть от него наверняка обидевшую бы его улыбку, а Вовочка сидел робко на табурете в своём костюме вернувшегося из сражения со стихией пожарного и периодически выдавал сентенции до крайности контрастировавшие с его видимой робостью. Я, конечно, догадывалась, с чьим появлением в классе мои малыши стали при моём появлении на подходах к классной комнате выкрикивать «Леночка идёт!», но услышать своё уменьшительно-ласкательное прозвище из первоисточника оказалось как нельзя более занятно. Я даже чуть не испугалась грубой фамильярности, когда услышала от Вовочки его непроизвольное обращение, но стоило лишь ещё раз взглянуть на его вид растрёпанного и ничего не понимающего щенка, чтобы смех вновь начал подбираться украдкой изнутри. Поэтому своё предложение об именовании меня Еленой Сергеевной я вносила из пустой формальности, уже понимая, что Леночка я для него столь же естественно, как он для меня Вовочка. И мне понравилось моё имя-прозвище в его исполнении. Как это ни странно больше всего это его «Леночка» напомнило мне обращение ко мне отца. Тонкостью, чем-то непонятным, интонациями что ли, потому что так ведь и в школе среди педсостава и до школы меня называли многие, мама даже в том числе, но именно так, одновременно глупо, тепло и весело получалось всегда только у папы и вот, оказывается, у Вовочки. Я согласилась называться Леночкой, но вечер сатиры и юмора на том не окончился, а вошёл, видимо, в решающую фазу. За попытку накормить этого глупого скворчонка я получила признание в любви, неожиданной экспрессией своей чуть не повергшее меня в кулинарный шок, а после ужина Вовочка с удовольствием поделился со мной целым рядом несуществующих подробностей своего жития-бытия. В завершение же вечера школьных друзей он видимо рассердился на что-то и сказал, что никуда не уйдёт сегодня вообще. А я подумала, что вовремя приобрела в комиссионке раскладушку на случай нечаянных гостей, иначе одному из нас пришлось бы спать на матрасе, прямо на полу. Безоговорочно загнав его в душ, я вымыла этого ребёнка, испачканного до состояния чёртика, и усадила рядом с собой учить уроки на завтра.