Вера Новицкая - Веселые будни. Дневник гимназистки

• Название: Веселые будни. Дневник гимназистки
• Автор: Вера Новицкая
• Жанр: Детская проза
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-91921-038-2

Проказница Муся только-только поступила в петербургскую гимназию, она поглощена новыми впечатлениями и с удовольствием записывает их в свой дневник. Перед читателем во всей полноте разворачивается повседневная жизнь гимназисток младших классов — их радости и переживания, интересы и шалости. Автор этой светлой и доброй книги — русская писательница конца XIX — начала ХХ века Вера Новицкая (Махцевич).

---

Хотя вся эта компания и сидела еще у нас, но в семь часов я все-таки отправилась к Любе. Там никого не было, кроме меня. Мы с Любой пошли в ее комнату. Не очень красивая. Там спит она и ее шестилетняя сестра Надя.

Игрушек у Любы совсем нет, кукол тоже, она говорит, что уж целых два года, как больше не играет, a ей теперь одиннадцать лет, она старше меня.

В соседней комнате спят ее оба брата, Саша, девяти лет, и пятилетний Коля.

Дети эти так себе, не особенно мне понравились. Саша каждую минуту из-за всего петушится и готов поссориться, a Надя ужасно кривляется, только малюська Коля миленький — толстый и большеглазый.

В чем я Любе страшно завидую — это, что ее держат как взрослую: она смотрит за младшими детьми, и если б вы знали, как они ее слушаются! Ужасно она с ними строго разговаривает. Она же садится за самовар, наливает чай, нарезает булки, накладывает варенье. У нее ключи от шкафа с печеньями, конфетами, наливками. И так это она аккуратно делает, прелесть! Если бы мне поручили шкаф со всякими вкусностями, я бы не утерпела, понемножку-понемножку то того, то другого пощипала бы, a она нет, ей это даже и в голову не приходит. Очень она хорошая девочка.

В половине десятого за мной прислали, и мамочка даже ничего не дала мне толком рассказать, живо-живо послала спать.

Батюшкины хитрости. — «Кумушки»

A батюшка-то наш хитрющий-прехитрющий. Вызвал меня вчера по Закону Божьему, я ему Иова [20] с шиком отрапортовала, «двенадцать», конечно, поставил. Сегодня, не успел хитрюга этот в класс войти, как сейчас же:

— А ну-ка, чернокудрая Мусенька, может, сегодня соблаговолите мне что-нибудь про пророка Иону рассказать?

Хорошо, что я вчера урок все-таки выучила, а то бы скандал вышел. A он еще дразнится:

— И какой этот батюшка нехороший, второй день подряд бедную деточку мучает.

Опять «двенадцать» поставил. A Таньку Грачеву все же подцепил: ее тоже вчера вызывал, она и лапки сложила, да на сегодня книжки и не открывала.

— Слабо, Танюша, слабо, кралечка моя, — говорит. — В будущем на батюшкино добродушие не надейтесь, a чтобы этот прискорбный случай крепче в головке остался, мы для памяти в журнал «семерочку» поставим. Нечего делать, видно, придется Татьянушку в третий раз побеспокоить, a то четвертная отметка неважная выйдет.

Страсть милый наш попинька, a Таньке — поделом.

Ермолаева нас на Законе тоже насмешила. Ответила батюшке новый урок, a потом он ее и спрашивает:

— Куда был послан пророк Иона проповедовать?

Она не знает, a соседка ее, Романова, шепчет:

— В чужие страны.

— По Туркестану, батюшка, — не дослышав толком, ляпает наша толстушка.

Батюшка рассмеялся, a про нас-то и говорить нечего.

— В другой раз, Лизочка, вы не верьте своим ушам, a верьте лучше глазам. Да в книжечку до урока загляните, a то уж больно новые вещи вы сообщаете — вот я живу-живу, a про это еще и не слыхивал.

Потом Ермолаевой проходу не давали, то одна, то другая пристает:

— Слушай, Ермолаша, a хорошо бы по примеру Ионы по Туркестану попутешествовать!

Но та и сама смеется. Ужасно она добродушный теленок, но пошалить иногда тоже умеет.

Вот на русском так у нас настоящий скандал приключился.

На четвертой и пятой скамейке сидят наши самые долговязые, да ленивые. Надежда Аркадьевна их «кумушками» называет, потому что они вечно трещат и о чем-то торгуются. Вот кумушки-то и влетели.

Была диктовка. Мало того, что красавицы эти все время советовались да друг к другу в тетрадку заглядывали, — они лучше придумали: разыскали преспокойно в книге кусочек, что диктуют, да и списывают. Даже не слушали, прямо до конца все и списали, да на беду перестарались, одну фразу лишнюю и всадили.

Взяла Барбоска тетради, просматривает и говорит:

— Дети, разве я диктовала вам эту фразу? — уж не помню какую.

— Нет, — говорим.

— Так отчего же она у Марковой написана?

Маркова ни жива ни мертва стоит, как рак вареный красная. Барбос допрашивает, а она молчит, глазами хлопает.

Просматривает Ольга Викторовна другие листки, a у Липовской, Андреевой и Зубовой то же самое.

Тут за них и принялись. Четыре соседушки — «кумушки» и у всех-то одинаково — значит, друг у друга списали. Ну a первая-то откуда взяла?

Заглянула Барбоска в книгу, a фраза эта там целиком так и сидит. Влепили им преисправно по единице за диктовку и по «девятке» за поведение, да еще длиннющее замечание в дневник написали.

Вот Барбоска зла была! Да и Евгения Васильевна тоже, вся красная-красная. Они обе предобрые, шали́ сколько хочешь, никогда по-настоящему не рассердятся, так только, больше страху нагнать. Но за ложь обе просто из себя выходят, Женюрочка чуть не дрожит вся. Да оно и правда, ведь это уже не подсказка, a совсем гадость.

Не любят этих красавиц в классе, дерзкие, распущенные, бранятся.

Ну, и подняли же они рев! Два урока, не переставая, хныкали, но на рукоделии опять разгулялись, благо учительница отметки выставляла.

За рукоделие-то мне «семь». Не знаю, отчего моя работа какая-то серая, неаппетитная, a ведь руки у меня не грязней, чем у других. Надо будет домой взять простирать.

A мадемуазель Линде третий день не приходит. Неизвестно, она ли больна, или с сестрой что приключилось.

Четвертные отметки. — Приятный сюрприз

Раздавали нам четвертные отметки. Я четвертая ученица: съехала немного, поступила-то ведь третьей. Это все противные письменные работы, и ведь обидно, что настоящих ошибок никогда не бывает, a напишешь какое-нибудь «какшляешь» вместо «кашляешь» — ну и до свидания, мои «двенадцать»!

Баллы у меня хорошие, «девяток» не водится, только рисование и рукоделие совсем швах — по «семерке».

Так мне совестно перед Юлией Григорьевной, так бы хотелось ей угодить, но чем больше стараюсь, тем хуже выходит.

Как-то недавно сказали нам принести на урок рисования яблоко и кисть винограда. Уж это вы можете мне поверить, у всякой что ни на есть разини и растеряхи и то и другое оказалось. Велела Юлия Григорьевна положить их на парту и рисовать.

Я обрадовалась. Ну, думаю, это нетрудно: большой круг, a рядом много маленьких кружочков один на одном. Но это только так казалось…

На самом деле яблоко у меня вышло чересчур круглое, потому что я его по бумажке обвела. Знаете, как вместо циркуля устраивают? Проткнуть две дырочки, в одну булавку вставить, a в другую карандаш — и вести. Потом я не знала, куда тень класть, и положила с обеих сторон.

A виноград… Когда я его нарисовала, мне почему-то припомнилась задача из учебника: на заводе ядра уложили так, что в первом ряду было одно ядро, во втором два, в третьем — три, в четвертом — четыре и так далее. Сама не знаю, отчего мне представилось, что ядра эти были уложены именно так, как мой несчастный виноград. Только в задаче они наверняка покруглее были, потому что виноград я раньше яблока рисовала и от руки — не догадалась еще циркуля устроить, вот кружки не очень круглые и вышли.

На французском пришел инспектор раздавать аттестации. Отчего-то мне вдруг так страшно стало, боюсь, да и только, уж меня и Надежда Аркадьевна успокаивала. A ждать ведь долго, пока он в списке до буквы «С» дойдет.

Наконец.

Посмотрел, внимательно все высмотрел и говорит:

— Хорошо, Старобельская. Очень даже хорошо, только, пожалуй, в Академию художеств вас не примут, а? Как думаете?

Сам улыбается, весь свой миндаль так на показ и выставил, a глаза смеются.

Люба — двенадцатая ученица, Полуштофик — восьмая, Тишалова — восемнадцатая, Танька — десятая, Юля Бек — двадцать пятая. Зернова, конечно, первая, a Сцелькина тоже первая, только с другого конца.

Мамочка и папочка очень довольны остались моими отметками и сейчас же со мной честно расплатились. У нас по условию за каждое «двенадцать» на неделе гривенник [21] полагается, a за каждое «двенадцать» в четверти — полтинник. Их у меня оказалось целых три, a потому я и с мамочки, и с папочки по полтора рубля получила, да еще по полтиннику за все остальное вместе, итого четыре рубля — целый капитал.

A тетя Лидуша что выдумала! Она знает, как я давно мечтаю попасть в оперу, ведь никогда в жизни не была, вот она мне сюрприз и устроила — раздобыла билет на «Демона» [22]. Завтра едем. Я страшно рада!

«Демон». — Мои мечты

Господи, как в театре хорошо было! Я до сих пор еще в себя не могу прийти.

Народу собралась там тьма-тьмущая, потому что в этот день был манифест… то есть… Нет, ерунда какая! Манифест это совсем другое, это, кажется, что государь говорит или пишет, когда у него наследник рождается или он женится, — на радостях, одним словом… (Кажется, не напутала?)

Ну, a оттого, что «Демона» давали, чего ж царю уж так особенно радоваться? Он его ведь, должно быть, видел. В этот же вечер был… как его?.. Да, бенефис (ужасно похоже!) того самого актера, который Демона изображал.