Юрий Штеренберг - Истории, связанные одной жизнью

• Название: Истории, связанные одной жизнью
• Автор: Юрий Штеренберг
• Издательство: Voordston Publisher
• Жанр: Критика
• Год: 2010
• ISBN: 978-0-557-38971-1

---

Лиля Лисицкая. Главной ее особенностью было то, что она училась в какой-то балетной школе. Ну и конечно, фигура у нее была соответствующая. Почему-то считалось, что я ухаживаю за ней. Из-за этого случилось запомнившееся мне столкновение. Я спускался на коньках по Газетному переулку, когда неожиданно на моей трассе появился мой соперник, и я что-то почувствовал. Ни секунды не раздумывая, я двинул ему кулаком в лицо.

Он упал, а я едва устоял на коньках. Вокруг сразу же собралась толпа ребят, настроенных явно против меня. Но откуда-то появился известный в нашем районе “урка”. Он неожиданно стал на мою сторону, и этого оказалось достаточным, конфликт был исчерпан.

Три сестры Фирсовы: Люба была чуть старше меня и своих сестер, Мили и Вали. Жили они с матерью, которая торговала на базаре. Ничего особого я бы о них не написал, обычные девочки того времени. Однако у нас с семьей Фирсовых был конфликт, судебный конфликт. Во время нашей эвакуации они захватили нашу квартиру, а когда мама с Инной вернулись в Ростов, отказались ее освободить. Суд был справедливый, и нам квартиру вернули. Запомнился один эпизод “внесудебного” разбирательства. Фаня, моя двоюродная сестра, ей тогда был 21 год, зашла во двор, подбоченилась и покрыла Фирсовых таким отборнейшим матом, от которого получили огромное удовольствие не только она сама, но и все при сем присутствовавшие.

Виктор Сысоев. Семья Сысоевых появилась в нашем дворе в середине 30-х. Виктор учился в одном классе с Инной. С самого начала войны Виктор был мобилизован, а в конце войны со слов его матери, тети Усти, он исчез. Появился он через несколько лет после войны – возможно, был в лагере. Эту тему он ни с кем не обсуждал. Стал мрачным, неразговорчивым. Со своей одноклассницей, Инной, при встрече даже не здоровался. С матерью поступил очень жестоко или глупо. У нее случился сердечный приступ, а он, это видели соседи, пешком, не вызывая скорую и не взяв такси, повел ее в больницу, где она сразу же скончалась.

Витя Орлов. Был достаточно занудливым мальчишкой. Окна комнаты его приемных родителей выходили на балкон нашей квартиры. Отец был бондарь, и мы, ребята, могли часами наблюдать за его умелой работой, в результате которой появлялась новенькая бочка. Однажды на работе ему прорубили голову топором, он остался жив, но только было страшно смотреть на огромную яму у него на голове. О причине покушения во дворе не знали. После войны семья Орловых в нашем дворе уже не жила.

Вера и Маня Бершадские. Семья Бершадских бежала от голода на Украине в самом начале 30-х. Жили они в подвальном помещении, прямо под нами. Отец, Антон Антонович, работал милиционером, а при немцах служил в полиции. Каким-то образом он потерял ногу и, возможно, поэтому не был подвергнут репрессиям. Почти сразу же Бершадские выписали из своей деревни Таню – Татьяну Андреевну Колесниченко – которая, с перерывом на время войны, прожила в нашей семье няней более 30 лет. За это время выросли Инна и я, родилась и выросла дочь Инны, Мариночка. Таня стала нам родным человеком. В конце жизни она вышла замуж, заимела собственный дом на Нахаловке – одном из районов Ростова. Сестры Вера и Маня Бершадские, особенно младшая Маня, были самыми активными участницами нашей дворовой жизни. Манька была хулиганистой, боевой, как мальчишка. Жива ли она сейчас – я не знаю, но знаю, что Вера умерла совсем недавно.

В том же подвале жила семья Гришиных. У них было четверо детей. Старшая Вера – красивая замужняя женщина жила отдельно. Далее шли Мария, старая дева, Юра и Тамара. Юра и Тамара были в нашей компании. Дядя Трофим, пожалуй, был самым старшим жителем нашего двора. Он пережил войну и еще жил долго, хотя вся жизнь у него прошла в подвале.

Лебедевы. Из оставшейся после строительства нашей кухни довольно большой части сарая, где размещались выделенные для каждой семьи маленькие сарайчики, Лебедевыми была отстроена нормальная квартира со всеми удобствами. Я не знаю, кем работал дядя Миша Лебедев, но он был владельцем редкой по тем временам собственности – автомобиля. Этот автомобиль постоянно находился в нашем дворе. Очень редко Лебедев собирал несколько ребят и катал нас на своем автомобиле. Можно себе представить, какое это было удовольствие. Жену звали Наталией Александровной, она дружила и с моей мамой, и с Инной. Обе их дочки, Инна и Лена, были красивыми девочками, но красота Леночки проявилась уже значительно позже – она родилась за год до войны. Инна выбрала редкую для женщины специальность – морскую, окончила какой-то мореходный институт в Таганроге.

Мария, Вовка и Валя Королевы (вы заметили, сколько было в нашем дворе Марий и Инн?). В конце двора, в выгородке за общественным туалетом, в бывшем производственном помещении “Санитас”, проживала семья Королевых. Из бывших крестьян, приехали из какого-то центрального района России, наверное, бежали от коллективизации. Очень активные ребята. Половое воспитание, знакомство с матом в основном шло от этой троицы.

Рос я общественным мальчиком – для меня двор и улица были немыслимы без компании мальчишек и девчонок. Я даже представить себе не мог одиночное препровождение времени, несмотря на то, что наши отношения далеко не всегда были мирными и бесконфликтными. Иногда, правда, возникало выяснение национального происхождения – это были первые уроки, но и они оказались важными элементами подготовки к будущей советской жизни. Я тоже не всегда был безобидным. Часто я предлагал своему товарищу Сене, без которого я вообще не помню своего детства, подраться или побороться. Я был сильнее его, и поэтому он обычно благоразумно находил причину отказа. Чаще всего это было отсутствие песка, который бы мог смягчить падение во время драки. Запомнился один трагикомичный случай. Мы были еще совсем маленькими, четырех-пятилетними, во всяком случае, далеко дошкольниками. Я привязал к дужке детского ведерка бечевку, насыпал в ведерко песок, все тот же песок, и начал это сооружение раскручивать. Как сейчас помню, что страшно удивился, когда увидел, что ведерко вдруг полетело и еще больше удивился, когда увидел, что оно “благополучно” остановило свой полет на шапочке Сени. В замедленном кино вижу, как Сеня падает, поднимается и молча бежит по направлению к своему крыльцу, поднимается по ступенькам и только после этого раздается оглушительный рев (потом, в других случаях, эта последовательность повторялась – конечно, Сеня, помимо обиды и боли, демонстрировал и неплохие артистические данные).

Хочу вспомнить о своих вокзальных впечатлениях и о наших поездках на Юг. Оказаться на вокзале – это было большое счастливое событие. Это значило, что мы куда-то едем. Но, честно говоря, я не знаю, что меня больше возбуждало: новые места, которые мне удастся повидать, или сама поездка. Мы выходим для посадки в поезд на перрон. Почему-то мне кажется, что это всегда было вечером или даже ночью. Люди снуют с чемоданами, узлами, свет перемежается с мраком, крики, свистки. Мы обязательно проходим мимо страшного чудовища – паровоза. Он не просто живет, он угрожает, он шипит, кряхтит, пышет жаром и злобой, неожиданно выпускает пар, чем-то лязгает, бросает вперед слепящие снопы света. Я стараюсь держаться от него, как только можно дальше, но он завораживает, я не могу от него оторвать взгляд, крепко держа за руку папу. Наконец, мы подходим к нашему вагону, поднимаемся по ступенькам и о счастье – мы садимся на наши полки, и я, конечно, у окна. Свисток, и начинается замечательная мелодия – перестук колес. Мы поехали.

До школы я смутно помню две поездки: в Ессентуки и в Нальчик. Первая была, по моим подсчетам, в 1929, а вторая – в 1930. В Ессентуках мы жили где-то в районе железнодорожной станции, под нашим балконом проезжал маленький паровозик (такие паровозы назывались “кукушками”), а я “управлял” движением и махал флажками. Здесь проявилась удивительная цепкость детской памяти: в парке был какой-то дедушка, скульптура, и я любил сидеть у него на коленях. Потом много раз спрашивал у мамы и у Нонны, бывавших позже в Ессентуках, что это за дедушка, но они не знали. И вот спустя более чем полсотни лет я оказался в этом парке и с радостью нашел маленькую малозаметную скульптуру “дедушки”, того самого, который остался в памяти трехлетнего ребенка. Нальчик мне запомнился замечательной прозрачной горной речкой и Волчьими Воротами, я это место боялся – а вдруг появятся волки. Наша семья была в полном составе, но в памяти у меня почему-то выделился главным папа.

Перед войной

У меня сложилось впечатление, что для некоторых людей одними из важных событий прожитого года являются поездки на отдых или интересные деловые поездки. Я легко вспоминаю почти любой год прожитой жизни, и главной “зацепкой” для моей памяти является то, что я сказал выше.

Лето 1934 я вместе с папой и мамой провел в Горячем Ключе. Этот выезд из Ростова был для меня знаменательным потому, что несколько лет до него, а что значит несколько лет для восьмилетнего человека, меня никуда не вывозили – почему, не знаю. Кроме того, в том году я шел в первый класс. Мы жили в санатории, главным врачом которого был Абрам Слободкин, муж моей тети Ривы. Горячий Ключ находится в самом центре Северного Кавказа, с характерными для этого района природой и людьми. Добраться тогда до Горячего Ключа было непросто. Мы приехали в Краснодар поездом, но на автобус сесть нам не удалось, и мы добирались до места на. волах: “Цоб-Цобэ”. В санатории проводил время с однолетками, купался в горной речке, впервые почувствовал, что такое Кавказ. Запомнилась одна история. На территории санатория, на хоздворе, рядом с водопроводным краном, я обнаружил большое осиное гнездо. Сколько их там было – сосчитать невозможно. Недолго думая, пристроил к крану какой-то шланг и стал поливать гнездо водой. Осы в строгом порядке поднялись вверх и эскадрильей пошли на меня. Я бросился бежать, но меня нагнали. Несколько дней потом я не мог ни двигаться, ни сидеть, но все говорили, что дешево отделался.