Николай Андреев - За Русь святую!

• Название: За Русь святую!
• Автор: Николай Андреев
• Издательство: Эксмо
• Жанр: Историческая проза
• Год: 2009
• ISBN: 978-5-699-36905-8

Февраль 1917 года. Мятеж в Петрограде подавлен верными престолу войсками. Петроградский Совет разгромлен, Александр Керенский погиб в бою. Худшая страница русской истории зачеркнута и переписана набело.

Не будет ни бессильного Временного правительства, ни большевистского переворота, ни похабного Брестского мира. Весной 1917 года русская армия — впервые с начала войны в избытке снабженная всем необходимым, не разложенная пораженческой пропагандой — готовится к решающему наступлению на всех фронтах, а Черноморский флот — к Босфорской десантной операции.

Мы поднимем русский флаг над древним Царьградом! Мы вернем кресты на Святую Софию! Мы омоем сапоги в Одере и Эльбе и будем печатать шаг по мостовым поверженного Берлина — под гром торжественных салютов, под ликующую медь победных маршей:

«Смело мы в бой пойдемЗа Русь святую!..»

---

Пока рука Кирилла выводила строки, его губы напевали песню. Она пришла из той части памяти, которая принадлежала полковнику Сизову…

Пройдет совсем немного времени, и ее станут петь все, кому дорога прежняя Россия. Хотя бы часть ее…

Мы, дети России великой,
Припомним заветы отцов,
Погибших за край наш родимый
Достойною смертью бойцов.

Теперь же грозный час
Борьбы настал! Коварный враг на нас напал,
Напал на нас!
И каждому, кто Руси сын,
Кто Руси сын!
На бой кровавый путь один.

Вспоили вы нас и вскормили,
Отчизны родные поля,
И мы беззаветно любили
Тебя, святой Руси земля!

Теперь же грозный час
Борьбы настал!
Коварный враг на нас напал,
Напал на нас!
И каждому, кто Руси сын,
Кто Руси сын!
На бой кровавый путь один!

Приюты наук опустели:
Добровольцы готовы в поход.
Так за Отчизну к заветной цели
Пусть каждый с верой идет!

Теперь же грозный час
Борьбы настал!
Коварный враг на нас напал,
Напал на нас!

ГЛАВА 2

Кирилл только под утро, перед самым восходом, закончил письма. Их было не так уж и много на самом-то деле, но слова трудно давались ему в ту ночь. Как избежать всех острых углов, но одновременно дать понять, что надвигается буря, которой еще не было равных в истории? Как не показаться сумасшедшим — и между тем твердо и уверенно говорить, о чем ты думаешь?

Однако Романов… Или Сизов? Или оба? Хотя какое это уже имело значение? Ведь теперь был только один человек. И помыслы его были направлены только на одно дело…

Однако Кирилл, несмотря на трудность задачи, все-таки верил в успех задуманного дела.

Это было свойство новой личности, доставшееся от Сизова, — упрямство, движение к цели во что бы то ни стало. Без целеустремленности, понимания важности цели Кирилл Владимирович никогда не стал бы работником ГРУ, а после и КГБ. Юность сделала его двуличным: на службе и даже в кругу друзей (немногочисленных, по правде говоря) не было человека, более преданного делу строителей светлого будущего и партии. Сослуживцы шутили, что только четыре человека могли бы похвастаться тем, что знают «Капитал» наизусть: Маркс, Энгельс, Ленин и, конечно же, Кирилл Сизов. Правда, в знании последнего было все-таки несколько больше уверенности. Как-никак у Ильича уже не получилось бы проверить на память «Капитал». Как, собственно, и у Карла с Фридрихом…

Но глубоко внутри Сизова, где-то там, под самым сердцем, всегда прятался романтик. Да, белые тоже не были идеальными людьми. Во всяком случае, не все. Многие были готовы пойти на подлость, предательство, низость, выказать трусость. Многие презирали красных, называя их быдлом и мародерами, копошившимися в чреве рухнувшей страны, а потом переходили на сторону презираемых по самым разным причинам. Иные не видели в причинах успеха большевиков ничего, кроме поддержки Германии. А ведь не понимали, что народ шел за обещаниями изменить опостылевшую жизнь, шел из ненависти к «барам», из-за многовекового презрения «чистеньких» к «черни»…

Да, большевики тоже были по-своему правы, идя на переворот. Однако Сизов не мог признать полной правоты за теми, кто подбросил дровишек в тлевший огонь ненависти. Кирилл презирал тех, кто призывал к превращению войны империалистической в войну гражданскую — войну брата против брата, отца против сына, войну против своего же народа. Сизов ненавидел тех, кто ратовал за поражение своей страны или спокойно разъезжал в пломбированном вагоне, благосклонно предоставленном правителем государства, с которым Родина ведет борьбу. Меньше, чем изменой, это трудно было назвать.

Двуличие, двойная жизнь нелегко давались Кириллу. Продвижение по карьерной лестнице, устремление к сокрытым тайнам истории, хранившимся в архивах, желание докопаться до правды, понять суть Гражданской войны — и постоянные депрессии. Упадки настроения, которые еле-еле удавалось скрывать, ссылаясь на усталость от работы. Тогда Сизов с головой уходил в свое дело, в работу с агентурой, карьеру. «Топил» себя в повседневности, лишь бы отвлечься от тяжелых мыслей и темных чувств.

После развала Союза это стало делать намного проще. Как-то уж очень легко в стране оказалась целая прорва либералов, монархистов, «извечных» противников коммунистической власти, боровшихся против произвола партии прямо на работе, в мягких креслах «высоких» кабинетов…

Как грибы после напоенного радиоактивной пылью дождя, вырастали все эти либеральные, анархические, даже монархические движения и кружки. И все-таки стало еще горше: свобода превратилась во вседозволенность, вседозволенность — в безнаказанность, а безнаказанность — в анархию и кровь. Это до боли напоминало зарождение коммунистической власти. Только никакой войны, которую почти удалось выиграть, не понадобилось для краха государства. Правильно сказали на Западе: «Всесильное Политбюро подняло руки кверху и просто сказало: „Мы сдаемся“».

Именно после той разрухи Сизов все более укреплялся в своей правоте: красный путь был неправильным. Хотя бы методами, которыми он создавался. Красным он стал от крови, а не от чего-либо еще. И вот теперь он рухнул, через семьдесят лет, оставив тысячи проблем. И все-таки… все-таки Кирилл с необыкновенной теплотой вспоминал былые времена, когда никто не предлагал брать столько суверенитета, сколько можно унести, оружие не превращалось в хлам, заводы — в руины, а стадионы — в рынки…

К вечеру второго февраля Великий князь Кирилл Романов вернулся домой. Там встречала своего контр-адмирала Даки, Виктория Федоровна, самая красивая женщина, которую когда-либо встречал Кирилл Романов. Сизов, впрочем, не очень оценил внешность немки… Надо было поработать над окончательным соединением двух разумов… Катарсис не решил всех проблем…

— Я так ждала тебя! Где ты был, Кирилл? По городу все чаще ходят глупые слухи о недовольстве. Будто бы бунт назревает: чернь решится пролить благородную кровь. — Внезапно Даки замолчала. — Что с тобой, тебе нехорошо? Ты какой-то другой сегодня…

— Даки, не беспокойся, все хорошо. Просто я окончательно понял, что Господь не зря сохранил мне жизнь в грохочущем аду «Петропавловска».

Сизов решил, что речь Кирилла слишком уж пафосная. Но — что поделаешь? Ведь все-таки Романов говорил правду… А пока Кирилл радовался возвращению к Даки, его посланцы с письмами уже спешили в самые разные уголки империи…

Выглядевший старше своих лет человек в вице-адмиральской форме нервно ходил по своей небольшой каюте.

Сейчас на лице, словно состоявшем из одних нервов, особенно были видны морщины, залегшие в уголках рта, оттененного синевой коротко выстриженных усов и бороды. Глаза устремились куда-то вдаль, к желанной и неблизкой цели. Вместе с поистине ястребиным, очень крупным носом это делало вице-адмирала похожим на птицу, на орла.

Как человек, адмирал подкупал собеседников искренностью, честностью и прямотой. Он, будучи скромен и строг к себе, отличался добротой и отзывчивостью к другим. Чистота души Колчака находила выражение в его невероятно редкой, обворожительной улыбке, делавшей обычно строгое лицо адмирала по-детски привлекательным. Правда, многие замечали во флотоводце лишь нервного скандалиста, не желая понять истинной сущности Колчака. Может, тому способствовал образ жизни вице-адмирала, не особо способствовавший общению с кем-либо, кроме своих матросов и офицеров.

Александр Васильевич был замкнутым, кабинетным человеком. Чтение книг — вот что было одним из его любимейших способов времяпрепровождения. Очень часто Колчак становился угрюмым, неразговорчивым, а когда говорил, то терял равновесие духа, обнаруживал крайнюю запальчивость и отсутствие душевного равновесия. Но он легко привязывался к людям, которые постоянно были возле него, и говорил с ними охотно и откровенно. Умный, образованный, Колчак блистал в задушевных беседах остроумием и разнообразными знаниями и мог, нисколько не стремясь к этому, очаровать своего собеседника. Может, именно потому подчиненные готовы были ради него в огонь и в воду…

Раздался стук в дверь каюты.

— Прошу, — бросил вице-адмирал.

Дверь не без скрипа отворилась, и на пороге возник молодой, лет тридцати, офицер, подполковник. Худощавый, в очках, он немного суетился, отдавая честь. Кто бы мог подумать, что это начальник штаба Морской дивизии: впечатление строевого офицера он совершенно не производил.

— Не до формальностей. Как обстоят дела в дивизии? — перешел сразу к делу вице-адмирал. Сейчас Колчаком овладело душевное волнение, производившее не самое благостное впечатление.