Всеволод Иванов - Избранные произведения. Том 2

• Название: Избранные произведения. Том 2
• Автор: Всеволод Иванов
• Издательство: Государственное издательство художественной литературы
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1954

В настоящее двухтомное издание я включил часть произведений разных лет, которые, как мне кажется, отображают мой путь в советской литературе.

В первый том входят повести «Партизаны» и «Бронепоезд 14–69», три цикла рассказов: о гражданской войне, о недавних днях и о далеком прошлом; книга «Встречи с Максимом Горьким» и пьеса «Ломоносов».

Второй том составляет роман «Пархоменко» о легендарном герое гражданской войны.

---

— Бросьте вы всю эту отвратительную символику. Говорите проще!

— Вы стали раздражительны, Штрауб. Это для нашей профессии не годится. Терпение и спокойствие — два главных качества, которые…

…ставит нам Добрая Заокеанская Мать?

— Ну да. Так вот, одна из главных целей последней военной кампании против большевиков — соединение на берегах Днепра войск Врангеля и Польши. Эта цель достигнута? Нет. И не достигнута, несмотря на то, что мы отвели Конармию от стен Львова; несмотря на то, что французское правительство назначило руководителем польской армии своего любимого генерала Вейгана; несмотря на то, что мы, американцы, послали в Севастополь, в штаб Врангеля, дипломатическую и военно-морскую миссии адмирала Мак-Келли; несмотря на то, что мы снабжаем врангелевские армии…

— Я все это отлично знаю. Отчего же, по-вашему, поляки не соединились с врангелевцами?

— Оттого, что мы плохо действуем в тылу большевиков.

— Опять!

— Да, опять.

— Вы сами находитесь в тылу большевиков! Себя и вините. Я — человек маленький. Меня даже к разговору с Пилсудским не допустили.

— Берегли вас. Пилсудский на вас гневался, а он — страшен в гневе.

Штрауб захохотал:

— Я видел на шоссе, как этот страшный в гневе пан удирал от большевиков. Бросьте, Ривелен. Мы сейчас с вами — анархисты, люди «духа освобожденного»; давайте говорить правду. Что вы от меня хотите?

— Хочу, чтоб вы меня познакомили с Аршиновым. Я должен передать ему партию оружия и денег, во-первых. А, во-вторых, он должен поддерживать все ваши начинания, Штрауб, в Гуляй-поле.

— Ага, я еду, значит, к Махно? Почему не к Врангелю? Почему не к полякам?

— Поляки скоро заключат мир с большевиками. Полякам — плохо.

— Несмотря на Вейгана?

— Да, они могут заключить плохой мир. И вы, вы, Штрауб, виновны в этом плохом мире.

— Я?

— Если б вы оставались у Махно, он вел бы более правильную политику: он должен был напасть на большевиков, когда мы их оттянули от Львова. А он — мямлил, занимался «прямыми действиями», то есть бандитскими налетами. Сейчас нужно поторопить его! Он должен вышибить советский клин между Врангелем и поляками. Врангель и поляки должны соединиться во что бы то ни стало! Вот почему мы считаем, что вам, Штрауб, необходимо вернуться в государство «анархического строя», в Гуляй-поле.

— Веру Николаевну вы тоже направляете туда?

Ривелен пожал плечами:

— Она ваша супруга, как я ее могу куда-либо направлять?

— А я хочу знать: направляете вы ее или нет?

— Что с вами, Штрауб? Вы не в себе.

— Не в себе! Я ее люблю и желаю знать: действительно ли она близкий мне человек, или она более близка американской разведке?

— А зачем вам это? Любовь и разведка — две вещи разные.

— Вы находите?

— Я нахожу, что в моем возрасте, Штрауб, непристойно разговаривать о любви. Мой возраст не верит в нее; он больше верит в доллар. И, право, эта вера верней. Что и вам советую.

Он взглянул в коридор и, указывая на приземистого человека в пенсне и длинных сапогах, спросил:

— Аршинов?

— Аршинов, — ответил Штрауб вставая. — А вы мне так и не скажете ничего, Ривелен?

— Голубчик, вы хотите, чтоб я измерил глубину дамской любви! Ах, Штрауб, если мы будем заниматься этими проблемами, мы никогда ничего путного не сделаем. Давайте отложим этот вопрос до соединения врангелевцев и поляков. Господин Аршинов? — сказал он еле слышно в коридор. — А это я, Таган, слышали?

Аршинов побледнел и, поспешно снимая потное пенсне, поклонился. Ривелен, улыбаясь, тихо прошептал Штраубу на ухо:

— Загордились они там, у Махно. Слышал, что Таган его зовет, а идти не хотел. Прошу вас, проходите сюда, в читальню, господин Аршинов. Здесь пусто, и мы поговорим по душам, открыто, как и подобает честным анархистам. Я еще в Америке о вас слышал, господин Аршинов. Широкий, признаюсь, у вас ум, такой широкий, что и забывает часто, чьи деньги расходует. Наши денежки, наши!..

Глава двадцать восьмая

Когда наступательное движение армий барона Врангеля стало угрожать возможностью соединения врангелевского фронта с фронтом белополяков, ЦК РКП (б) 2 августа 1920 года поручил И. В. Сталину сформировать Реввоенсовет, сосредоточить силы на врангелевском фронте и уничтожить его войска.

Красная Армия двинулась на Врангеля.

Войска Врангеля пытались пробиться на правый берег Днепра. Десанты Врангеля высадились на Дону и в Кубани. Но этим войскам не удалось попасть на правый берег Днепра, и десанты их были уничтожены как на Дону, так и на Кубани. И войска Врангеля начали медленно откатываться к Крыму.

Организуя новый фронт, Сталин приказал Конармии идти в Крым.

Если мы в воображении своем пытаемся восстановить молнию, она неизбежно появляется перед нами в виде огненно-пылающего зигзага. Таков и путь Первой Конной — этого гигантского огненного зигзага, рассекающего тучи вражеских полчищ. Всмотритесь в карту. Молния бьет в кавалерию генерала Мамонтова под Воронежем, сверкающе чертит сквозь банды Деникина путь свой к Бахмуту, сжигает в Донецком бассейне корпуса Шкуро и Улагая, пронзает армии белых под Таганрогом и Ростовом и от Майкопа вдруг летит на запад, чтобы, пройдя сквозь проволочные заграждения и окопы, вспыхнуть в тылу польской армии, пронестись через Ровно, спалив по дороге неприступные знамена польской крепости Новоград-Волынск, загрохотать возле Львова и от Грубешова, завершая зигзаг, ударить в степи северной Таврии, в черные полки генерала Врангеля.

Двадцать восьмого октября Конармия остановилась на высоком берегу у Бреславской пристани, дабы форсировать Днепр, а затем выполнить важнейшую оперативную задачу фронта: отрезать Врангелю пути отхода в Крым. Командарм Фрунзе уже теснит «черного барона». Перед войсками лежат суровые снега Таврии. Но до весны ждать нельзя. Надо делать последние усилия и бить врага. Страна не может ждать. Городское население, как говорят итоги всероссийской переписи, уменьшилось на треть. В Москве до войны было девять тысяч промышленных заведений, теперь — только две тысячи пятьсот шестьдесят. Поля лежат непаханые. Махновцы грабят деревни.

Ждать до весны никак нельзя. Нужно гнать врага из страны.

Холодно. Из степи несется и гудит ветер, махая каштановым суглинком вперемешку со снегом. Конармия идет по мосту, везут ее и в барках и на крошечных пароходиках. На берегу горят костры. При свете костра видно, как отделилась от берега барка. У борта последний раз мелькнули штыки красноармейцев, сидящих на соломе, и труба кухни. Подъехав к мосту, всадники спешиваются и берут коней под уздцы.

Ворошилов и Буденный стоят на высоком скате Днепра. От реки несет зимой. Они стоят молча и слушают. Мост гудит от топота. К костру подбежит красноармеец, погреет руки и скроется в медленно текущей толпе. В барку погружают обоз.

— Обозов-таки много, — говорит Буденный.

— А еды мало! — продолжает Ворошилов. — Коней — и тех нельзя есть, одни кости остались.

Река чувствуется, но ее не видно. Падает мокрый снег. Мост гудит, как громадная струна: у-у-уу! На пароходик втягивают что-то большое и тяжелое, — судя по шуму, должно быть, артиллерию. У костра показывается вороной конь и на нем высокий всадник. Всадник наклоняется и что-то говорит греющимся красноармейцам.

— Пархоменко? — полувопросительно говорит Ворошилов.

— Он! — отвечает Буденный.

И они снова молчат и думают. Всадник отъехал, подводы на мосту как будто пошли быстрее, и мост гудит уже по-другому: а-а-аа! Ворошилов кивает в сторону моста:

— Пархоменко идет!

— Он! — отрывисто бросает Буденный.

Какая пронизызающая, холодная тьма жидкого, водяного цвета! И в эту тьму мимо пурпурных костров по мосту нескончаемой вереницей идут всадники, орудия, зарядные ящики, продовольственные летучки: Когда к костру подбегает красноармеец, его шинель на мгновение делается грязно-зеленой, как плохое стекло, а лицо — кирпичное, грубого цвета. Он говорит:

— Дайте огоньку! — взяв уголек, он, подкидывая его в ладонях, закуривает и спрашивает: — Это что же, такая погода до самого Севастополя определена?

— Ничего, возле Нахимова погреемся.

Другой берет уголек молча, и тогда веселый спрашивает его:

— Какой губернии?

— Волынской.

— А мы из Екатеринбурга. У нас еще холоднее. Нет, наши места куда страшней!

— У вас, известно, каторга!

— Эх, поговорил бы я с тобой, да некогда, барона гнать надо…

Свет близкого утра медленно наполняет реку. Видно понтонный мост, лодки. Перила на борту пароходика горят чистым синим цветом, а труба у него веселая, желто-зеленая. Поднимается солнце. Оно окружено хризолитовой короной. Оно щедро освещает Таврию, где море степей может перейти, но не скоро переходит в море воды. По ней вольно ходят теперь снега, и хотя нет ни балок, ни рек, негде прятаться врагу, но негде и согреться.