Семен Луцкий - Сочинения

• Название: Сочинения
• Автор: Семен Луцкий
• Издательство: Berkeley Slavic Specialties
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2002
• ISBN: 1-57201-062-2

В настоящем издании наиболее полно представлено творчество Семена Луцкого (1891–1977) — поэта «первой волны» русской эмиграции. В «литературном Париже» Луцкий был знаком со многими «знаковыми фигурами» той поры: В. Ходасевичем, Г. Адамовичем, М. Осоргиным, А. Ладинским, Б. Божневым, В. Андреевым и другими.

В книге полностью воспроизводятся два прижизненных поэтических сборника С. Луцкого (1929 и 1974 гг.), и впервые публикуется большое количество ранее неизвестных стихов. Проза поэта представлена в разделе «Очерки». Также публикуются письма С. Луцкого, в частности к М.А. Осоргину и В.Л. Андрееву. Завершают книгу воспоминания о поэте.

---

Братья, повторяю — я, это мы, каждый из нас. И я знаю, что и молоту тоже больно бить брата, и он тоже кричит, а все же бьет, повинуясь слепой силе.

Но бывает и другое. Сколько раз я возмущался таким-то братом, его — на мой взгляд, не масонским образом мысли или поступком, сколько раз моя терпимость снижалась до того, что просто по-обывательски лопалось мое терпение, нервы не выдерживали, и я кипел и злился. Но вот этого брата постигла беда — физическая или душевная, он мучается, он страдает, и — волна жалости подымается во мне, и я, в этот момент, люблю его, кажется, больше всех других братьев, и все бы отдал, чтобы помочь ему или облегчить. Конечно, это бывает и по отношению к просто добрым знакомым и даже к чужим людям, ибо всякого Человека жалко, но никогда не бывает с такой страстной интенсивностью, как по отношению к брату. И в этот момент я грызу себя за то, что был к нему холоден, невнимателен, что никогда не старался подойти к нему по-настоящему. И я даю себе клятвенное обещание исправиться, стать подлинным Вольным Каменщиком. Но, увы, проходит время, брат успокаивается, успокаивается и моя жалость, которой нет более применения. И вот я снова становлюсь человеком прохладным к брату (хотя и горячим к Масонству) и снова из-за этой моей горячности к Масонству болезненно реагирую на «неисправимую натуру» братьев. Я как будто не замечаю, что моя собственная натура тоже неисправима, что я всегда и во всех ищу, требую от них того, чего сам не имею.

Но в редкие минуты прозрения я замечаю это, и тогда мне делается стыдно. Видите ли, братья, я как будто о себе только и говорю, но разве я задерживал бы Ваше внимание на моей особе, если бы не чувствовал, что, говоря о себе, говорю о нас, ибо почти все мы таковы.

Мы всего только люди, часто небольшого калибра, грешники и неудачники, мечтающие о святости, о крыльях, раздираемые внутренними противоречиями, мечущиеся между идеалом и профанством, придавленные к земле непосильным грузом жизни такой, какой мы ее видим, и не имеющие сил для жизни иной. Все мы грешные и все неудачливые Д<он> Ж<уаны>, обожатели Прекрасной Дамы, мы не всегда можем вынести пожатие земной, каменной Десницы. Незадачливые Д<он> К<ихоты>, мы погибаем и от отсутствия крыл и от удара крыльями ветряной мельницы, на борьбу с которой увлекает нас горячее сердце. Растерянные Гамл<еты>, мы мечемся между добром и злом, терзая себя вопросами, на которые нет ответа… Мы знаем, что ответов быть не может, но ставим их и терзаемся… И все-таки правы мы! Ибо если бы не было на свете Д<он> Ж<уанов> и Д<он> К<ихотов>, Г<амлетов>, то как обеднел бы мир. Если бы не было их бессонницы, их тревоги и их надежды. Ибо мы верим, что будет время и мы победим Каменную Денницу и обретем крылья и найдем ответы. И вера эта движет нами и заставляет двигать вперед и аморфный профанский мир. Мы, может быть, тот необходимый фермент без которого Человечество в лучшем случае стало бы пресыщенным муравейником. Или мы некий особый и тайный витамин М<асонства>, улучшающий духовное зрение и духовный слух Человечества. Вот кто мы! И после всего сказанного я все-таки ставлю себе и Вам, не могу его не поставить, тот же самый вечный вопрос — а все-таки, кто же мы? Сколько мы ставили этот вопрос! — не могу удержаться. Странное Человеческое общество, которое все время спрашивает себя, что оно собой представляет.

Многие говорят: «Мы — новая религия», и действительно, мы религия для многих людей, мы религия без догматов и без награды. М[ихаил] А[ндреевич][229] говорит о «союзе душ легком и свободном». Я согласен с тем, что это союз свободы, ибо по доброй воле выбрал его, но слово «легкий» решительно отвергаю. Ибо если легко назвать другом человека по личному выбору, по душевным и умственным качествам, по общности интересов, по взаимному благорасположению или услугам, то назвать человека братом оттого, что «таковым признают его братья», неизмеримо труднее. Его мне как будто навязал выбор других братьев, и я должен сделать над собой усилие, чтобы почувствовать его. Раньше всего я делаю акт воли: «Хочу, раз того хотят другие, чтобы ты был мне братом. Потом <пропущено> доверия и говорю — верю, что ты будешь мой брат. Потом, но, увы, не всегда, говорю от сердечных чувств и знаю, что ты мой настоящий брат. Не легок этот путь и не всегда успешен. Я знаю братьев, которые смотрят на Масонство как на тесный кружок друзей, и когда в профанском мире они находят других друзей, они от нас отходят. Это, по-моему, самая ошибочная и поистине опасная точка зрения. Или если тесный кружок друзей — вещь прекрасная, то не надо забывать, что таких кружков может быть много и что все эти маленькие державы могут враждовать одна с другой. Мой друг может быть врагом друга других людей, и не этого я и все мы хотим.

Если бы, не дай Бог, Масонство выродилось в тесный кружок друзей, то как Масонство оно бы погибло. Масонство — лаборатория духовных ценностей, о которых мы так часто говорим, да, но только отчасти в лаборатории не волнуются. Масонство — общество посвятительного познания — немного туманное, но отчасти прав<ильное> опред<еление>. Ибо к познанию себя и других мы стремимся, но не ради самого достижения этого познания, а ради будущего блага Человечества. Надо только условиться, в чем это благо. А посвятительный путь — если не придавать ему сомнительного значения благодати, есть путь постоянной работы над собой. Но и это не все. Как философское или научное общество мы довольно слабы в целом, хотя могут быть среди нас и философы и ученые. Мы слабы, говорю, но в одном смысле сильнее их. Ибо есть у нас некое мистическое стремление сорвать покров Майи Потаенной, почувствовать не лог<ическим>, а иррациональным путем, каким-то особым шестым чувством истинную тайну бытия, вырваться из нашего маленького мира трех измерений. Как филантропическое общество нам далеко до Красного Креста, до Армии Спасения, даже до Общества П<окровительст>ва жив<отным>.

Как политическая организация — мы ничто (к счастью, добавлю я), хотя и занимаемся политическими вопросами, то есть вопросами о том, как объединить людей на почве справедливости, зная, что политика чистая — это то, что скорее всего разъединяет людей. Словом, наша Прекрасная Дама — не синий чулок, не капитан Армии Спасения и не политическая агитаторша. Она совсем в другом плане, она в ином, четвертом, измерении. Масонству нет точного определения рационального и его не может быть. Ибо есть такое состояние, некий взлет, некий внутренний взрыв души. И если даже не взлет, то мечта о нем. Оно есть протест, тоска и тревога человеческой души вызванные <condition humaine>[230], оно есть поэзия человеческого сердца. Подите, спросите птицу, отчего она летит? Отчего поэт поет? И что значит поэт? И почему не отделаться от тоски <et inquietude>[231]. И все мы, Вольные Каменщики — поэты и крылатые, и иными быть не можем. Мы зовем людей к мечте и верим, что места осуществится, но мы не только зовем, мы и все силы вкладываем на то <sic>, чтобы этот момент приблизить. В профанском мире мы в рядах тех, кто борется за человека, за его свободную личность, за его права, мы участвуем в социальной борьбе наряду с прочими гражданами мира, но мы знаем, что когда Человечество достигнет идеального строя, когда прекратятся насилия, войны, эксплоатация человека человеком, мы и тогда все еще будем нужны Человечеству, не все еще, а особенно нужны, ибо тогда перед нами останется цель огромной важности, самая важная и великая и самая трудная. В чем эта цель? Она в том, чтобы победить в человеке его душевные язвы, сделать человека благородным. Крылатые слова покойного дорогого брата П[авла] Н[иколаевича][232], ставшие одними из предсмертных слов дорогого] М[ихаила] Андреевича], да, крылатые слова этих двоих настоящих поэтов Масонства — глубоки и истинны. Счастье человека, лучшее устройство его жизни — предмет скорее социальных и научных исканий (в которых и мы участвуем), благо человека — особая цель наших исканий, ибо будущее счастье человека может остаться неблагородным и в нем могут сохраниться в зависть, и честолюбие, и ревность, и недоброжелательство и истинного счастья не будет. Разве только голод, холод и насилье отравляют жизнь людей? Но в том-то и заключается одна из трагедий Человечества, что голодному и подневольному существу трудно говорить о братском чувстве к людям и трудно сознать его благородство. Если же об этом не говорить, то когда он достигнет благородства? Здесь истинный заколдованный круг. Благородство — это двойник братства. Оно не может терпеть неравенства, несправедливости, нищеты. Из благородства сами собой вытекли бы и прекрасный социальный строй, и справедливый уклад жизни. Но пока нет этого прекрасного социального строя и справедливого уклада жизни, пока человек задыхается от нищеты и эксплоатации, от несправедливости и от угнетения личности, заниматься только проповедью ему благ, это тоже класть камень в его протянутую руку[233]. И поэтому мы, Вольные Каменщики, как члены человеческой семьи должны принимать в профанском мире личное участие в борьбе за «счастье» человека. Другими словами, мы не только мечтатели. Но мы не должны забывать, что мы стремимся воплотить нашу мечту, что «счастье», то есть благополучие, это есть только необходимое условие для настоящего счастья-благородства, что если на этом остановиться, то человечество станет просто пресыщенным стадом и что все душевные язвы могут в нем сохраниться. Об этой последней цели — о благородстве, мы не должны никогда забывать и уже сейчас проповедовать ее словами, делами и личным примером — труден и извилист путь Человечества. И вопрос о правде и справедливости был извечным его вопросом. Это отразилось во всех религиях и философиях, в древних книгах Е<гипта и> Индии, в Кодской Хаммурапи[234], в Старом Завете. Позже, пророки провозглашали о любви к ближнему, любви, без которой немыслима ни правда, ни справедливость.