Василий Казанский - Из моих летописей

• Название: Из моих летописей
• Автор: Василий Казанский
• Издательство: Московский рабочий
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1971

В книге «Из моих летописей» не случаен подзаголовок «Лесные были». В ней В. Казанский рассказывает о том, что случалось с ним, что слышал и видел он, работая во многих краях Советского Союза.

Рассказы В. Казанского отражают в первую очередь характер жизни самого автора, его любовь к русской деревне, природе средней полосы России, к простым труженикам нашей страны, крестьянам-колхозникам, лесникам, охотникам… Писатель, приглядываясь к жизни и быту людей, познал и многие виды богатой российской охоты, характеры охотничьих собак, повадки зверей, птиц.

---

Показав в сценах выезда и движения весь комплект псовой охоты, постановщики затем расставили действующих лиц на звериные лазы. Старый граф выезжал на дрожках на оставленный ему лаз. Кроме шута Настасьи Ивановны его сопровождали два борзятника с борзыми (Чекмарь и Митька). С этого кадра начиналась съемка охотничьих сцен; впервые борзых вели артисты — «чужие». А владельцы поэтому страдали:

— Ох, попадет Русалка под Митькину лошадь!.. Ох, переломают ей ноги!

— Ох, как бы Чекмарь не сунул своих собак под колесо дрожек!..

Но все обошлось благополучно, а дальше пошло легче… В этой сцене определились борзые старого графа. Нужно было учесть это, чтобы и в других сценах при графе были те же собаки. Так же закрепились за «экранными хозяевами» и борзые Николая Ростова, его стремянного и Наташины.

Как ждет охотник зверя на лазу — в этом сказывается весь его характер.

Поэтому и сцены «На лазах» сделаны в фильме по-разному.

В опушке за елочкой и золотой березкой укрылся со сворой Николай Ростов. Его стремянный с запасными собаками скрыт еще глубже, но ничто не помешает быстро показать борзым зверя и мгновенно сбросить их со своры. Молодой Ростов знает, где стать. «Тонко езду знает», — говорит о нем Чекмарь. Николай сидит на своем рыжем донце и молит бога послать на его лаз матерого волка… А подлинная хозяйка его борзых — Г. В. Зотова (у Николая на своре, кстати, лучший в СССР по экстерьеру псовый кобель) терзается:

— Ведь под Николаем — конь с придурью. Ох, как бы не переломал ноги Загару!..

Но тревоги излишни. Артиста (не ездока), которому трудно справляться с капризной лошадью, снимают, лишь пока он молится, и нижняя рамка кадра проходит выше воображаемых борзых, и их, конечно, в этот момент под конем нет. А когда дело дойдет до спуска борзых и скачки за волком, то на лошади будет уже дублер артиста — отличный конник. Под ним конь не задурит!

Впрочем, собаки сами для себя создают опасные положения. Хотя они правильно приняты (то есть нанизаны) на свору, законно надетую борзятником через правое плечо, и спусковой конец ремня он все время держит наготове, неопытные борзые, меняясь местами, путают свору. Пока оператор готовится, консультанту нужно глядеть в оба и живо переставлять собак на правильные места.

Проще с Наташиной сворой. У нее всего две собаки, а две не запутаются. Да и пускать их не придется: Николай распорядился поставить Наташу у дубов, в том отвершке, «где никак ничего не могло побежать».

Старый граф на лазу знает порядок. Он неплохо замаскировался… да и заболтался… А прозеванный волк уже подскакивает к той опушке, у которой стоит граф (в опушке спрятался, конечно, и дрессировщик, к которому стремится зверь). А вот и Митька, пускающий собак тогда, когда скакать за волком уже безнадежно. Особый кадр: Данила выносится за гончими из кустов, «обкладывает» графа последними словами и мчится дальше…

Пока борзятники напряженно ждут на лазах, стая в лесу варом варит. Голоса гончих полны злобы и страсти. Рев бушующего гона то приближается, нарастая, то как будто затухает, глохнет, удаляясь, то вновь бурно вспыхивает в неожиданной близости…

Звуки гона записывались отдельно от съемки и получены были так: на полянке егеря держали на сворах два десятка гончих, а перед собаками играющий Данилу московский охотник Земляков проводил живую лисицу. Видя лису и, конечно, чуя ее возбуждающий запах, гончие «гнали» на глазок и ревели, захлебываясь, а звукооператоры тем временем записывали…

Выдумок и «секретов производства» было немало, и они очень помогли яркости кадров. Облегчала съемку и современная техника. Очень обогащались кадры при съемке с крана, движущегося вертикально и горизонтально, позволяющего смело углубить и расширить перспективы и наполнить картину еще более увлекательным содержанием.

Удачно применялась кинокамера на конце длинной подвижной стрелы. С помощью такого приема напуск гончих снят в перспективе, да еще с прослеживанием скачки собак по полю. Благодаря этому зритель может полнее почувствовать силу множества собак с их неистовой охотничьей страстью, объединенных в одно целое упорной работой людей. Использование той же стрелы, а также и вертолета помогло работе над сценами скачки борзых и всадников за волком.

Или вот: Николай Ростов на своем лазу, моля бога о волке, обращает взоры к нему. Стрела с кинокамерой следует за его мыслями к облакам, а когда глаза Николая и камера опускаются к земле — там прямо перед охотником стоит крупный зверь (использован переярок необычайно рослый). Тут надо отметить исключительную настойчивость режиссеров и операторов: сколько раз кинокамера, спускаясь от облаков к земле, встречала зверя то стоящим задом к аппарату, то заглядывающим в яму, где спрятался дрессировщик, — и все же сцена была снята!

В сцене поимки волка борзыми действовал прибылой волк. Матерого и переярков дрессировщики не дали для травли, опасаясь, что обученные звери отобьются от рук после полученных неприятностей Встреча борзых с прибылым — небольшим, сравнительно нестрашным зверем — была весьма желательна и владельцам собак.

По Толстому, травля должна завершаться в водомоине, то есть рытвине, промытой вешними водами. К сожалению, эта сама по себе труднейшая сцена была осложнена выбором места в болоте. И без того борзые не решались брать волка, а в таких условиях еще более терялись — мудрено оказалось сделать этот кадр. И вообще с волками было нелегко: просто ли приторочить живого волка к седлу на современную манежную лошадь! Все-таки удалось найти покладистого коня, который вынес эту процедуру если не вполне спокойно, то, во всяком случае, достаточно терпимо. И съемку притороченного к седлу зверя удалось выполнить крупным планом — это немалый козырь.

Эпизод псовой охоты в романе Л. Н. Толстого занял сравнительно небольшое место по отношению к роману в целом, но он нужен был автору, конечно, не только для того, чтобы показать, как в начале XIX столетия тешилось дворянство. Писатель искал и видел в этих картинах проявление духа народного. Стоит лишь вглядеться в образ ловчего Данилы, простого русского человека. Как смело и горячо вырывается у него брань по адресу графа, которому сам Данила принадлежит, как вещь! А как лихо он принимает матерого волка! И разве после этой правдивой и яркой картины не становятся как-то еще естественнее и понятнее сердцу героизм и подвиги солдат Отечественной войны 1812 года, совершаемые с той же простотой, что и отчаянная (а для него самого заурядная) работа ловчего Данилы?

Кроме того, сцена охоты в «Войне и мире» обогащает новыми и своеобразными чертами образы Наташи и Николая и дает столь колоритный и поэтический портрет дядюшки Ростовых.

Участвуя в съемках, я думал: пусть картины охоты Ростовых станут своего рода памятником псовой охоте, одному из замечательных украшений русского прошлого.

Удаль

Шли очередные Саратовские испытания борзых по вольному зверю.

А делается это дело так: борзятники, то есть охотники с борзыми собаками, развернувшись в линию, идут или едут верхами на лошадях по полям и ведут борзых на ременных сворах. Судьи, обязательно на лошадях, едут позади этой «равняжки». По вскочившему с лежки русаку или лисице ближайшие к зверю борзятники пускают своих собак. Резвость борзых и ловлю ими зверя оценивают судьи, скачущие за травлей.

Неприветлив был этот последний день октября. Сердито нависало над степью тяжелое, сумрачное небо. Сплошные серые облака упорно и бесконечно ползли и ползли с северо-востока — из студеного угла. Выбитые скотом жнивья пожухли, остатки стерни клочьями прилегли к земле, попадались растрепанные кучки соломы. Уныло костыляли под ветром растопыры-перекатихи. Участки непаханой степи, покрытые седым, сизоватым полынком с островками темно-рыжих бурьянов, лежали скучные, неживые; лишь по краям лощин да неглубоких балок шевелились под ветром бесцветные космы ковыля. А ветер, несильный, но неотвязно-упорный и холодный дул и дул ровно и бесстрастно.

Зверя было мало, и километр за километром равняжка двигалась полями без травли. Пешие борзятники грелись ходьбой, но худо приходилось верховым и особенно судьям, обязанным весь день торчать в седлах, на своем «высоком» посту, слишком подверженным недобрым ласкам ветра. Если бы скакать за травлей! А то — шаговая езда часами и часами… Застынешь!

Еще тяжелее и томительнее казались испытания оттого, что псовые борзые двух саратовских питомников, для которых все и устраивалось, работали плохо. Нудно тянулось время! Невесело я раздумывал о том, как долго еще придется терпеть, пока удастся дать работу всем борзым: и четырем группам по три собаки, и дуй: им в равняжке, и паре Щурихина, бредущей в резерве позади судей и ожидающей освобождения места в равняжке. Дотемна придется мыкаться!