Василий Ряховский - Евпатий Коловрат

• Название: Евпатий Коловрат
• Автор: Василий Ряховский
• Издательство: Центрально-Черноземное книжное издательство
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1990

---

— Освежи уста, добрый молодец, и поешь. Оплошал ты, гляжу я…

Ратник осушил корец, покрутил укутанной в тряпицы головой и склонился на скрещенные руки:

— Не идет мне еда на ум, воевода…

Евпатий помолчал, глядя на могучие плечи ратника, обтянутые пестрядинной рубахой. По виду ратник был ему однолеток, но трудные раны сделали лицо его темным и потушили свет очей.

— А на Ранове что приключилось, не слыхал ли? Рязанцы мы исконные, и по всяк день терзает нас печаль о родном городе. Стоит ли он?

Ратник поднял голову, отхлебнул из свежего корца добрый глоток:

— Стоит ли Рязань, мне не ведомо, а что побито войско рязанское, видел я воочию.

Нечай плотно придвинулся грудью к столу и не спускал с темного лица ратника своих горячих глаз. Замятня запустил пятерню в непролазную бороду да так и не ослабил пальцев. В глазах его, больших и круглых, отражались желтые языки лучинного огня.

Ратник опять склонился на скрещенные руки:

— Погибли и наш князь Всеволод, и муромский Давид, и коломенский Глеб. Всех порубили неверные в неравном бою. Дорого заплатили мы за поражение и не спасли Руси…

Он смолк, и темная влага проступила на серой тряпице, покрывавшей его голову.

Переглянувшись с Евпатием, Нечай бережно положил ратника вдоль скамьи и начал разматывать жесткие тряпицы на голове его и на груди.

Евпатий приказал хозяину избы истопить баню. Нечай и Замятня от несли в горячую баню впавшего в беспамятство ратника и наложили на его рана травы и наговорные коренья, что возил с собой в дорожной суме конюший для пользования больных коней.

Утром полк поспешил своим путем-дорогою, и рязанцы так и не узнали, оправился ли от ран пронский тот ратник.

На виду Дубка — было то под вечер, и синие тучи висели над белой землей, теряя редкие и легкие хлопья снега — наехали на Евпатия черниговские сотники, и старший сказал ему, опустив глаза к седельной луке:

— Притомились наши воины, воевода. Многие вовсе выбились из сил и потерялись в пути. Что мы сделаем для Рязани этой малой силой? И тебе поможем ли? Отпусти ты нас в обратный путь, пожалей животы наши…

Посмотрел Евпатий на хмурые лица своих ближних, окинул глазом воинство, что сбилось в тесный круг и ждало ответное его слова. Чужая сторона, нехоженные дороги и недобрые вести повергли черниговцев в уныние. Уныние же — плохая украса воину.

И грустно стало Евпатию.

— Понимаю, что тяжко вам, — сказал он сотникам. — Думайте сами, русские люди. Решите — в обратный путь, я не поперечу вам, со мной пойдете — поклонюсь вам от лица всей рязанской земли. Надобен там теперь всякий человек на коне и с мечом в руках. Не смирилась и никогда не смирится перед пришельцами наша земля.

И отъехал Евпатий к небольшой кучке рязанцев, ставших вокруг Замятни.

Над Дубком, поднимавшимся своими крышами выше черты заснеженных лесов, как и три месяца назад, во множестве летали галочьи стаи. В придорожных кустах и на всхолмках, предвещая близость жилья, стрекотали чернохвостые сороки. Из лесной овражины донесло вдруг зловещий крик филина.

Черниговский сотник вновь подъехал к Евпатию и медленно слез с коня. Держа в одной руке повод, он другой прикоснулся к стремени Евпатия:

— Воины наши бьют челом тебе, воевода. Счастливой дороги, и дай тебе бог увидеть порог родного дома. А нас ты прости. Ответ мы будем держать перед князем нашим Михаилом Всеволодовичем.

Сотник отступил на два шага и вытер рукавицей обиндевелые губы своего коня.

Понял Евпатий, что стыдно старому воину взглянуть ему в глаза. Он коротким движением руки вздыбил коня и направил его в сторону Дубка. Все рязанцы поскакали за ним вслед.

Дон переходили по льду. Молодой лед был чистый, он трещал и зыбко прогибался под конями, потому всадники вели коней в поводу.

В Дубке Евпатий дал воинам срок попоить коней да засыпать в торбы овса и ячменя. Еду для себя воины взяли за пазуху и в переметные сумы: Евпатий дорожил каждой минутой.

На второй день к вечеру отряд рязанцев достиг Рановы.

Будучи мальчиком, видел Евпатий разорение земли княжеской усобицей; возмужав, сам ходил воевать мещеру, мордву и мерю, видел пожары в лесных стойбищах, черные пепелища на месте сел. Но того, что нашел на берегах Рановы, не видел он от роду.

Подобно прожорливой саранче прошла орда по селам и деревням. Ни одного дыма не поднималось к небу, и сколь ни принюхивались всадники, ниоткуда не доносило до них запаха жилья. На месте селений, домовитых и крепких строением своих кондовых домов, которые совсем недавно проезжали они, лежали безлюдные пустыри.

Пепел пожарищ замело снегами, но из-под снежного покрова то там, то здесь из обвалов высовывались замерзшие, с обломанными пальцами руки, ноги; в одном месте из кучи снега высовывалась мертвая голова, и застекленевшие глаза, как бы вопрошая, смотрели на путников, в другом на ветвях обгорелой березы висел человек, повешенный за ноги. По пустырям бродили ожиревшие от человечины страшные псы; они вскидывали на проезжающих пустые, мертвые глаза и валко отбегали в сторону.

Замятня понукал коня и наезжал на Коловрата, искоса взглядывая ему в лицо.

Евпатий сидел на коне прямо, словно одервеневший, и смотрел вперед через уши коня. На брови и на бороду ему пал густой иней.

Серые глаза Евпатия потемнели от тяжелого раздумья.

Сердцем чуял Замятня, что потрясен его воевода разорением русских сел. Старый воин знал Евпатия с малых лет и всегда любил его за чистое сердце и за верность слова. Никогда не проходил Евпатий мимо чужих страданий и всегда помогал людям в беде.

— Не кручинься, свет-Евпатий! — говорил Замятня и трогал плеткой локоть Евпатия. — На пустом месте воевали нехристи, а под стенами Рязани остановятся. Устоит наш город, поверь мне!

Евпатий благодарно взглядывал на сурового воина.

Замятня еще более горячился:

— Не дадим мы поганым над Русью тешиться. Перебьем их всех до единого!

— О том думаю и я, друг мой Замятинка, — отвечал ему Евпатий и вновь понукал притомившегося коня.

К месту побоища рязанцев с татарами они подъехали под вечер.

На скованную морозом землю пала тишина. Алый отсвет заката скользил по синим гребням снегов. Кубовые облака стояли на позеленевшей синеве высокого неба и не таяли. Под копытами коней снег от мороза позванивал. Приречные ивы клонились долу и потрескивали, роняя обитые морозом сучья.

Над речной впадиной низко летало черное воронье. Вороний клекот был зловещ и гулок. На снегах мелькали неуловимые тени: то пробегали пожиравшие падаль волки.

Евпатий остановил коня на речной круче, под одиноким дубком, и снял с головы тяжелый шлем. Глядя на него, обнажили головы и остальные всадники.

Далеко, насколько хватал глаз, видны были следы великого побоища: кучи тел, чуть припорошенные снегом, кони, задравшие ноги, поваленные арбы и изодранные полотнища шатров…

Русские воины лежали вперемешку с татарами. Татары и в смерти не расставались со своими луками. Поднятые полукружья луков похожи были на расставленные заячьи силки.

— Не обманул нас ратник тот, — проговорил Евпатий, и скупая слеза упала с его дрожащих ресниц.

Кони храпели и били копытами, чуя волков.

Закат быстро меркнул. На поле ложилась холодная синь ночи. В вышине вспыхнула первая звезда.

Стоит Русская земля!

Проню переходили в сумерках, и ночью пологим взъездом поднялись на рязанские высоты.

Чуя дом, кони шли ходко. Превозмогали многодневную усталость, всадники расправили затекшие члены.

Ночная тьма покрывала пригороды и посады. Ни одного городка не видели путники, и нигде на них не взлаяли сторожевые псы.

Евпатий ехал, опустив голову на грудь. Он не хотел видеть те разрушения, мимо которых проходил отряд. Даже думать о том, что татары не пожалели город и опустошили его так же, как придорожные рязанские и пронские села, было ему невмоготу.

На выезде из посада, в том месте, где уцелевшая бревенчатая дорога подходила к городскому рву, всадники увидели впереди качающееся пламя факела. Кто-то шел им навстречу, виляя и припадая к земле. Потом факел погас, и на пути никого не оказалось. Кони шли, увязая в снежных заносах: битая прежде в том месте дорога была теперь непроезжей.

Ехавший впереди Нечай натянул вдруг поводья и раздельно произнес:

— Вот и место ворот, Евпатий.

Перед всадниками возвышался заснеженный холм. На месте высоких бревенчатых стен с проемами для нижнего боя и с узкими оконцами для стрельцов торчали обгорелые пни. Вереи ворот были выдраны с землей и валялись, наискось преграждая мост через ров.

Ничего не сказал Евпатий своему конюшему. Конь пересек мост, миновал воротный проем. И тут только Евпатий натянул повод: налево от ворот его взор всегда встречал приветливый огонек родного дома, в небо возносился расписной конек высокой крыши, и манило в дом резное крыльцо.