Наталия Терентьева - Училка

• Название: Училка
• Автор: Наталия Терентьева
• Жанр: Современная проза
• Год: 2013
• ISBN: 978-5-17-080131-2

Ее жизнь похожа на сказку, временами страшную, почти волшебную, с любовью и нелюбовью, с рвущимися рано взрослеть детьми и взрослыми, так и не выросшими до конца.

Рядом с ней хорошо всем, кто попадает в поле ее притяжения, — детям, своим и чужим, мужчинам, подругам. Дорога к счастью — в том, как прожит каждый день. Иногда очень трудно прожить его, улыбаясь. Особенно если ты решила пойти работать в школу и твой собственный сын — «тридцать три несчастья»…

Но она смеется, и проблема съеживается под ее насмешливым взглядом, а жизнь в награду за хороший характер преподносит неожиданные и очень ценные подарки.

---

Я же очень хорошо жила. От одиночества не тосковала. С моим прекрасным образованием — филфак МГУ — я находила отличную работу. Четыре года работала в серьезном журнале редактором, написала еще одну книжку — теперь уже про Андрюшку и его любовь, даже кто-то умудрился снять фильм по этой книжке. Книжка была так себе, наверно. Фильм еще хуже. Ничего в моей жизни они не изменили. Ни денег, ни славы, ни какого-то другого занятия, еще более интересного. Я не тосковала, но я ощущала пустоту. Одной работы мне было мало. Не хватало чего-то другого. Я поняла, что изменить это может только ребенок.

После второго замужества и быстрого развода я стала смотреть на мужчин более внимательно. И чем внимательнее я смотрела, тем меньше они мне нравились. Я не встречала ни одного, с кем бы я хотела завтракать, ужинать каждый день и растить общих детей. И, подумав, я решила родить ребенка от Андрюшкиного друга, хорошего, здорового, порядочного человека, скучного, правильного, бедного. Неженатого и мечтающего о семье. Пресного учителя физики, по совместительству работающего в какой-то фирме инженером-техником. Он не умел и не умеет чистить зубы, забывает об этом, плохо одевается, читает свежие газеты, задает нелепые вопросы. Зачем спрашивать, люблю ли я его. Нет, не люблю. Я долго думала и замуж за него выходить не стала. Очень мне это трудно было объяснить моему брату. А надо было — я не могла остаться совсем в одиночестве, лишь с двумя подружками, занятыми своими семьями, и с алиментами от физика. Андрюшка — мой лучший друг.

— Ты — самая подлая тетка из всех, кого я встречал, — сказал мне мой брат и не разговаривал со мной полгода.

У меня же теперь росли девочка Настя и мальчик Никита. От физика я умудрилась родить двойню. Физик приходил к нам сначала каждый день, когда дети были маленькие, потом устал, стал приходить реже. Потому что ночевать я его не оставляла, и раздражал он меня чрезвычайно, особенно своей схожестью с моими детьми. Его присутствие мешало мне их любить. Поэтому я решила ограничить его приходы субботами. В субботу у моих детей будет полная семья. Так я объявила и ему, и детям, и Андрюшке, который через полгода привык к своему новому состоянию — дядя двоих малышей, родных по крови, — и стал образцовым дядей, а мне опять — лучшим другом, критиком, советчиком, утешителем. Правда, утешать меня ему было не в чем.

Работала я теперь дома. Пробовала что-то писать для разных журналов, переводила худо-бедно с немецкого и даже с английского технические в основном статьи, советовалась иногда с физиком, давала ему возможность проявить себя. Сама вспомнила все английские слова, которые так плохо знала, приехав первый раз за границу. Что-то редактировала, корректировала, подтягивала чужих детей по русскому языку… Денег категорически не хватало. Но их не хватает всегда. Физик устроился в хорошую фирму, неожиданно стал получать больше, баловать детей, дарить мне дорогие и ненужные вещи, даже оплачивать нам летний отдых на далеких теплых морях.

Первый раз он попытался поехать с нами сюрпризом. Мы сели в самолет — и увидели своего папу. Дети обрадовались безгранично. Я же поняла — или сейчас или никогда. И четко ему объяснила, когда самолет приземлился в далеком теплом городе Варна:

— Я тебя не люблю и не полюблю никогда, понимаешь? Так вышло. Нет любви. Совсем не люблю.

— А я тебя люблю, — сказал физик и прижал к себе детей. — И никого больше не полюблю.

— Ну и дурак, — пожала я плечами. — Жизнь уходит.

— У тебя тоже жизнь уходит! — попробовал поспорить со мной отец моих детей.

— У меня жизнь не уходит, а идет, не путай. Никита и Настя, рты закрыли, руки мне дали и — вперед!

Так мы и жили в то лето (и потом — когда сюрприз неизменно повторялся, с вариациями) — я с детьми в одном номере, их отец Игорь — в другом. На Игоря, вполне симпатичного, заглядывались девушки и женщины, отдыхающие одни. А он таскался за нами, мешал, грустил, вздыхал, скребся ко мне ночами, посылал дурацкие эсэмэски. Пару раз я заходила к нему в номер, и чем счастливее становился он от близости со мной, тем тошнее было мне. Жаль, конечно. Ведь некоторые так живут. Безо всякой любви, но не страдая при этом. Мне же жить с Игорем можно было только через отвращение и страдание. Мне не нравилось в нем все. Как пахнет его кожа, как аккуратно причесана седеющая бородка, как он складывает руки на отсутствующем животе и преданно смотрит на меня, как смеется, когда я говорю ахинею, как ласково обнимает, как будто ему одиннадцать лет и у него нет ни сил в руках, ни нормально мужской наглости, ни опыта (опыта у него и правда нет, благодаря мне). Не нравилось, как он ест, аккуратно пережевывая еду, как пьет маленькими осторожными глотками, как замирает под натиском маленького Никиты, очень рано почувствовавшего себя в нашей семье единственным мужчиной. По субботам приходит папа, но мужчина вообще-то — он, Никитос.

И Никитос смело говорил Игорю:

— Отвянь!

Получал от меня за это подзатыльник, искренний, возмущенный, но в следующий раз так же пытался самоутвердиться за счет своего мягкого, хорошего, нелюбимого мамой, то есть мной, отца.

Настя любила отца больше. Заглядывалась на него, могла забыть про еду, запихнуть в рот кусок, начать жевать, потом положить его за щеку (не выплюнешь, а прожевывать — долго, мешает слушать) и внимать рассказу Игоря. Доброму, милому, незамысловатому, ненавязчивому. Мы с Никитосом хохотали, а Настя огорченно смотрела и на нас, и на Игоря.

— Ну не могу я с тобой жить, понимаешь? Давай дружить.

— Я же мужчина, Анютонька…

Какими только нежнейшими именами не называл меня Игорь! Бесполезно было говорить ему, что они меня раздражают. Что мне нравятся — теоретически — мужчины брутальные, жесткие, хамские, у которых нет времени, ласкательных суффиксов, и от которых любимая женщина уйти просто так не сможет в соседний номер. Она уйдет только тогда, когда он отвернется и захрапит.

Но это только теоретически. Встречая в жизни хамоватого мачо, тяжело передвигающего большие ноги, медленно поворачивающего голову в мою сторону, нагло оценивающего меня с ног до головы, я испытываю не трепет, а отвращение.

Глава 2

К сорока двум годам я поняла — что-то со мной не так. Или в начале жизни, в юности, что-то сложилось не так. Но теперь уже разбираться в этом бесполезно. Всем кажется, что у меня в жизни — полный бардак. А я — довольна и спокойна. Но ведь что-то они такое видят? Почему все время что-то советуют подружки? Почему Андрюшка любит начать разговор издалека и, не дойдя до сути, махнув рукой, отступиться. Тема одна — что-то я делаю в жизни не так. Но что? У меня растут дети. У детей есть хороший отец. У отца даже нет другой семьи — большая редкость среди моих подруг. У меня есть работа — так, чтобы перебиться, чтобы не зависеть полностью от нелюбимого отца моих детей. Со временем я стала называть его бывшим мужем, чтобы детям было понятнее и удобнее со сверстниками. Игоряша, как услышал однажды, обрадовался и стал с тех пор называться просто мужем. Сам себя называть, среди новых знакомых. Старые все, конечно, знали, осуждали меня и жалели Игоряшу. Другие мужики — бегают, а этот — сидит дома, читает, детей любит, а она… То есть — я. А я… Жила-жила и вдруг остановилась.

Как-то в один прекрасный день я отвела детей в школу, они уже ходили в третий класс. Пришла домой. Включила компьютер. Посмотрела на статью, которую я перевела с немецкого, — об устройстве литий-ионного аккумулятора. Это очень важно, очень нужно. И несколько российских физиков, прочитав, что «анод, представляющий собой медную проволоку, покрытую никелево-оловянным сплавом, и катод — кобальтид лития — закручены в пустотелую гибкую пружину, что наделяет аккумулятор совершенно уникальными свойствами», схватятся за голову, закричат «Ура!», побегут дальше — улучшать, додумывать, делать мир еще удобнее. И наш Игоряша, может быть, тоже что-то придумает на досуге. Я сделала понятным это для них, с грехом пополам переведя на русский с немецкого то, что мне на обоих языках самой непонятно.

Я занимаюсь нужным делом. Я, возможно, начну писать детскую книжку о том, как моя Настька попадает в мое же детство. Я обещала это Никитосу. Настька к идее отнеслась с неожиданной прохладцей и недоверием. Никитос же, нимало не обидевшись, что в мое детство отправится не он, а Настька, все приносит и приносит мне новые идеи — что же там будет с Настькой в семьдесят девятом году, куда она должна попасть.

Обычное дело — я люблю больше Никитоса. Он мальчик. Я никуда не денусь от тайного закона всех семей. Если у мамы сын и дочка, она сына любит больше. И точка! Я это говорю себе открыто, я с этим борюсь, но ничего поделать не могу. Мне обидно за Настьку, она моя плоть и кровь, она нежная, добросовестная, чистоплотная, заботливая, но люблю я больше балбеса Никитоса, который может прийти с физкультуры в одном носке, который не глупее сестры, но оценки получает ниже, дерется, встает посреди уроков и выходит побегать в коридор и вообще весь непредсказуемый, сложный, не всегда мне понятный. Не то, чтобы неразвитый… Нет. Просто развивается как-то не так, не в ту сторону.