Анатолий Афанасьев - Посторонняя

• Название: Посторонняя
• Автор: Анатолий Афанасьев
• Издательство: Вече
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1994
• ISBN: 5-7141-0201-0

---

— Зачем же вы так, Сергей Иванович? Я второй год работаю. Может, еще опыта не хватает. Но зачем же при всех носом в грязь? Это по меньшей мере неэтично. Да и демагогией отдает.

— Неэтично? — весело переспросил Певунов. — А ты как хотел? Чтобы я тебе на ухо нашептывал? Этика, браток, это когда людей от дела попусту не отрывают.

Молодой, длинноногий Трофимычев смотрел на него в упор, в глубине его красивых глаз Певунов различал сиреневые искры ненависти.

— Ты про меня плохо не думай, — сказал Певунов. — Я тебя уважаю. И за то, что злиться умеешь, — уважаю.

Он протянул руку, и Трофимычев как-то судорожно ее пожал.

В управлении уже не было ни души. Если бы Зина знала, что он вернется, она бы дождалась. Певунов прошел в кабинет, зажег свет, достал из шкафа коньяк, налил рюмку и, морщась, выпил. С улицы в открытое окно проникали звуки вечернего гулянья: смех, музыка, истеричные машинные гудки. В тишине и прохладе кабинета хорошо было задержаться на минутку. «Еще денек сбросил», — отчитался сам перед собой Певунов. Он не смотрел на часы и так знал: половина восьмого. Дотянувшись до телефона, набрал домашний номер. Подошла Алена:

— Папочка, здравствуй!

— Как делишки, козленок?

— Папа, ты приедешь ужинать? Ой, мама такой плов отгрохала! Пальчики оближешь.

— Плов — это отлично. Скоро буду.

— Правда? — Дочь спросила прокурорским тоном.

Свободной рукой Певунов налил себе вторую рюмку. Наконец-то зажгло в желудке.

— Не зарывайся, Аленушка.

— Мы тебя ждем, папочка!

«Что со мной творится?» — обратился к себе Певунов. Туда, где ждали родные любимые люди, ему вовсе не хотелось ехать. А ведь он бы пропал без них — тут нет сомнений. «К старости человек так или иначе обязательно сходит с ума, — подумал он спокойно. — Вот и я малость рехнулся. Ничего страшного. Говорят, сумасшедшие — самые счастливые люди».

Коньяк закружил голову, и ему стало смешно. Он знал, что никакой он не сумасшедший, — все намного проще. Он поглядел на себя в маленькое, настенное зеркальце, расчесал поредевшие волосики на висках и, подмигнув своему отражению, доверительно, вслух заметил:

— Большая ты сука, Сергей!

В начале девятого Певунов медленно прогуливался возле кинотеатра «Авангард». Иногда навстречу попадались знакомые, и он важно кивал в ответ на приветствия. Он не смотрел по сторонам и не оглядывался. Голова его чуть клонилась на грудь, как у больного.

Лариса вынырнула откуда-то сбоку, молча пошла рядом. Певунов на нее не взглянул. Это было, конечно, нелепо. Но он не мог заставить себя посмотреть девушке в глаза. В молчаливом согласии они дошагали до укромного скверика возле набережной, и здесь Певунов опустился на скамейку. Лариса почему-то не садилась, стояла близко, он чуть не упирался лбом в ее бедро, затянутое клетчатой юбкой.

— Ну? — спросил Певунов. — Говори, чего надо?

Услышал звонкий смех.

— Ох, мамочка моя родная, не могу! Как на казнь пришел. Да что с вами, дорогой Сергей Иванович?!

Певунов поднял голову, и навстречу ему покатился синий мерцающий блеск. Он не смалодушничал.

— Сядь, Лариса. Не паясничай. Скажи, что тебе нужно. У меня мало времени.

Лариса стала серьезной. Присела поодаль.

— Простите, Сергей Иванович, но мне показалось… Простите, что побеспокоила, разве я не понимаю… государственные заботы, обязанности перед обществом, а тут глупая девчонка со своими капризами…

— У тебя закурить нет? — спросил Певунов. — Я свои на работе оставил.

Лариса изумленно вскинула ресницы, быстро раскрыла сумочку, протянула пачку «БТ». Певунов прикурил, дал огоньку и Ларисе, жадно, облегченно затянулся легким табаком.

— Сегодня немцев принимали из ФРГ, — поделился он с ней, как со старым приятелем. — Интересные люди. Один в шортах. Полтора часа проговорили, а о чем — так и не понял. Такое соревнование — кто кому приятней улыбнется и первый зубы заговорит.

— У вас хорошая улыбка, — сказала Лариса.

Овладев разговором, Певунов окреп душевно.

— Все-таки что тебе надо? Какая-нибудь помощь?

Лариса подвинулась ближе, глаза ее смотрели доверчиво. Ему остро захотелось протянуть руку и сжать ее плечо.

— Мне правда неловко, Сергей Иванович, но вы показались мне доброжелательным, симпатичным человеком. Вот я и решилась. Знаете, я учусь на экономическом факультете, на третьем курсе. Там требуют, чтобы студенты работали по профилю, иначе не допустят до экзаменов. Может, у вас найдется для меня работа?.. Я на многое не претендую.

Певунов ясно представил, как звонит кадровику, дотошному и вкрадчивому Зильберману, и просит его устроить на службу синеглазую наяду с фигурой Софи Лорен. «Она вам кем приходится, Сергей Иванович?» — подобострастно поинтересуется Зильберман, не упустит случая. «Никем, — отвечает Певунов. — Знакомая просто». «Ах так, — делает вид, что смущен своей бестактностью Зильберман. — Конечно, мы ее пристроим, Сергей Иванович, не беспокойтесь!» И пристроит. А себе в талмудик поставит лишнюю галочку.

— Работу, разумеется, подобрать можно, — пробубнил Певунов. — Но почему именно у нас? Есть же предприятия…

— В нашем городе торг — самое солидное предприятие.

«Верно», — отметил Певунов. Он вспомнил, что в бухгалтерии, кажется, не хватает двух человек.

— В бухгалтерию пойдешь… ну, на первых порах?

— Как прикажете.

— Приказывать тебе будет Василий Петрович — главный бухгалтер, — Певунов усмехнулся. — Уж этот прикажет — ужом завертишься.

— Вы меня за пустышку принимаете и ошибаетесь. Я из здоровой рабочей семьи произошла. Работы не боюсь. Белоручкой никогда не была.

— А где же твоя рабочая семья?

— Папа два года как умер, мама в деревне живет.

Певунов прикурил вторую сигарету, хотя в горле и так першило.

— Чего замуж не выходишь, такая красивая? Хороший муж — жить легче.

Она взглянула на него откровенно вызывающим, дерзким взглядом.

— Мне мальчишки не нравятся, Сергей Иванович. Бывало, да, увлекалась… но это так, игры на свежем воздухе, от избытка сил. Пустяки. Не то.

— Пойдем чего-нибудь перекусим, — предложил Певунов. — Здесь неподалеку закусочная, там вкусные готовят сардельки.

Лариса встала нехотя, взяла его под руку.

— А вы не боитесь, что нас увидят?

— Нет, сказал он, — этого я не боюсь.

4

Нина Донцова обживалась в Москве непросто. В ней самой что-то стронулось с места и перевернулось. Замужество, рождение детей — казалось бы, решающие события в жизни женщины — не повлияли на нее так, как переезд в Москву. Смешливая, озорная девушка осталась в городе на берегу вечного моря, а в Москве поселилась взрослая, опытная женщина, которая частенько отпускала детям звонкие затрещины и без видимой причины ворчала на своего доброго мужа. У нее начались мигрени, часто болела поясница, все это она переносила мужественно, никому не жаловалась, только искренне недоумевала, каким образом болезни сумели проникнуть в ее доселе нерушимый организм. Нина сходила к терапевту в районную поликлинику, тот выписал ей направления на всевозможные обследования, хмуро присовокупив, что дело может оказаться достаточно серьезным. Нина плюнула на предостережение и никуда не пошла. Зачем ей лишние хлопоты, если она и так знает все про себя. Она здорова, только душа у нее тоскует.

На новой работе Нина — вот тоже чудно — долго ни с кем не могла подружиться. Столичные продавщицы мало чем отличались от прежних Нининых товарок, и все-таки была между ними какая-то неуловимая дистанция, которую сразу не перешагнуть. Может быть, она вообразила себе эту дистанцию. Иногда ей казалось, новые коллеги смотрят на нее с легким презрением, как на выскочку. Ей казалось: и резвые девчушки, и искушенные женщины знают нечто такое о жизни и о работе, что ей не дано знать. Когда они обращались к ней приветливо или раздраженно, она в голосах чувствовала стеклянный холодок. Ее это мучило, и однажды она пожаловалась мужу. «Меня никто не любит! — сказала она. — На работе на меня смотрят косо, будто я шпионка». «Почему?» — удивился Мирон Григорьевич, а скорее изобразил доброжелательное удивление. Разве можно представить, что его Нину кто-то способен не любить. «Наверное, потому, что я пришлая. Думают, у меня есть тайные знакомства». «Ах ты моя крошка, ах ты моя выдумщица!» — засюсюкал Мирон Григорьевич, и Нина с досадой оттолкнула его руки.

Наконец она сошлась довольно близко с Клавой Захорошко, продавщицей галантерейного отдела, пухлой, томной девушкой лет двадцати трех. Клава пришла работать в магазин после Нины, у нее здесь тоже не было знакомых, может быть, этим и объяснялась их скороспелая дружба, потому что ничем иным объяснить ее было нельзя. Клава Захорошко принадлежала к породе спящих красавиц, глаза ее, когда она стояла за прилавком отдыхая, были полузакрыты, уголки губ опущены, и все лицо имело сладкое выражение близкого сна. Соответственно плавными и замедленными были движения ее большого, полного тела. Клава была по-своему привлекательна, но весь вид ее выражал такую незамедлительную готовность уснуть, что редкий покупатель, особенно из числа молодых людей, решался обратиться к ней с вопросом. И правильно делал, потому что дождаться ответа от Клавы Захорошко было немыслимо. Она никогда никому не грубила, не произносила сакраментальных фраз типа: «Вы что, не видите, я занята!» или «У меня же не десять рук, гражданин!» — она лишь взглядывала на бестактного покупателя умоляюще-беспомощным взором, и этого хватало, чтобы ошарашенный любопытчик осознал неуместность и бесцеремонность своего вопроса. Несмотря на свое полусонное состояние, Клава Захорошко (вскоре Нина это узнала) побывала замужем, но неудачно, теперь была одинока и находилась в ожидании новой счастливой судьбы. На вопрос, чем же не угодил ей муж, Клава отвечала протяжным: а-а! — и красноречиво крутила пальцем около виска. Уход чокнутого мужа Клава скорее всего проспала. При всем при том Клава была образованной, начитанной девицей. Она знала толк в поэзии, читала философов Канта и Шопенгауэра, любила при случае процитировать Монтеня и потрепаться о потоке сознания в новейшей прозе. «Какая у тебя память! — восхищалась Нина. — Тебе обязательно надо учиться». «А-а, — Клава лениво поводила рукой, — все, что мне надо, я уже выучила». — «Но ведь тебе скучно работать за прилавком?» — «А где не скучно?» На это Нина не знала, что ответить. Один раз она привела новую подругу домой, познакомила с мужем. За ужином распили бутылочку шампанского, Клава раскраснелась и начала приставать к Мирону Григорьевичу с просьбой растолковать ей добиблейскую теорию сотворения мира, а также разницу между душой и духом. «Ну и продавщицы пошли!» — только и смог сказать Мирон Григорьевич, когда Клава ушла. Нина всерьез обиделась. «А ты думаешь, мы чурки с глазами, клуши бестолковые? Так ты оказывается, думаешь?» — «Что ты, Нинуля, что ты!» Но было уже поздно, и между ними разразился один их тех зловещих семейных скандалов, для которых не требуется особых причин. Скандал подействовал на Нину отрезвляюще, и несколько дней она была нежна с мужем и детьми.