Максим Кронгауз - Русский язык на грани нервного срыва. 3D

• Название: Русский язык на грани нервного срыва. 3D
• Автор: Максим Кронгауз
• Жанр: Языкознание
• Год: 2013
• ISBN: 978-5-271-37661-0

Мир вокруг нас стремительно меняется, и язык меняется вместе с ним. Кто из нас не использует новые слова, и кто в то же время не морщится, замечая их в речи собеседника? Заимствования, жаргонизмы, брань – без чего уже не обойтись – бесят на и, главное, дают повод для постоянного брюзжания. Кто не любит порассуждать о порче языка, а после сытного обеда даже и о гибели?

Профессор К., претерпев простительное в наше время раздвоение личности и попеременно занимая позицию то раздраженного обывателя, то хладнокровного лингвиста, энергично вступает в разговор. Читать его следует спокойно, сдерживая эмоции. Прочтя, решительно отбросить книгу и ответить на главный вопрос. Кто же – русский язык или мы сами – находится на грани нервного срыва?

(DVD прилагается только к печатному изданию.)

---

Впрочем, названия видов спорта – особая статья (большинство из них заимствованы), но, как я уже писал выше, даже в хоккейном репортаже я спотыкаюсь на фразе: “Этот канадский форвард забил гол и сделал две ассистенции”. В статьях о боксе мелькают крузеры (тяжеловесы, буквально – боксеры крейсерского веса), проспекты (перспективные боксеры), челленджеры и контендеры (претенденты на титул чемпиона) и подобные, хочется сказать – уроды. Особенно мне понравилась фраза: “У челленджера была довольно легкая оппозиция” (имеются в виду предыдущие противники). Сначала я думал, что спортивные журналисты в принципе не умеют переводить иностранные тексты на русский, но потом догадался, что в этом есть особый профессиональный шик – употребить словечко, незнакомое большинству читателей и как бы подчеркивающее “посвященность” автора. Надо сказать, что болельщики с легкостью подхватывают эти слова и тем самым создают особый спортивный жаргон. Свой собственный жаргон есть у всех более или менее популярных видов спорта: тенниса, горных лыж и т. д. Более того, это было и раньше. Достаточно вспомнить старую моду на футбольных (гол)киперов, беков, хавбеков (хавов)… Сегодня из них употребителен, пожалуй, только форвард. Среди других футбольных терминов: корнер, например, окончательно вытеснен угловым, пенальти остался, а офсайд конкурирует с вне игры. Разница между прошлым и настоящим состоит в том, что сегодня терминология сплошь заимствованная и никакой угловой в принципе невозможен.

“Спортивный профессионализм” имеет и более широкие последствия. Именно в статьях о футболе появились загадочные манкунианцы и монегаски. Я помню, как яростно мы спорили с моим знакомым, утверждавшим, что манкунианцы – это болельщики футбольного клуба “Манчестер Юнайтед”. Действительно, это слово встречалось только в репортажах о матчах этого клуба и вполне могло бы быть аббревиатурой (Мапс + Un). На самом же деле манкунианцы и монегаски – это названия (на английском и, соответственно, французском языках) жителей Манчестера и Монако. По-русски они называются – манчестерцы и жители Монако (монакцы звучит плохо), но спортивные журналисты с непередаваемым шиком используют новые слова и, по существу, вводят их в обиход. В спортивной статье написать жители Монако уже просто неприлично.

Конечно, легко обличать спортивных журналистов. В действительности эти тенденции проявляются не только в спортивных статьях, просто здесь они чаще и заметнее. Сами по себе они довольно безобидны, ведь русский язык быстро осваивает некоторые из этих слов и помещает их в систему, а часть просто отбрасывает. Но вот последствия у них довольно неприятные.

Во-первых, заимствование становится почти единственным способом называния явлений, возникших за границей. Сегодня мы бы не стали переводить какой-нибудь корнер как угловой, а прямо заимствовали английское слово. Как вам, например, нравится термин из кёрлинга – свиповатъ (подметать лед перед скользящим по нему камнем)? Появись прыжки в высоту сейчас, мы бы называли их хай-джампингом и никак иначе. А прыжки в длину, соответственно, лонг-джампингом. Лень или самоуверенность конкретных людей, в данном случае – журналистов, фактически становятся “ленью языка”, который почти утрачивает внутренние механизмы перевода.

Во-вторых, из-за употребления новых и незнакомых слов возникают проблемы с пониманием текста в целом. Ведь эти слова, будучи по существу жаргонизмами, используются не только на каком-нибудь интернет-форуме любителей бокса или тенниса (где они вполне уместны). Они проникают в тексты, предназначенные, как говорится, для “массового читателя”. Но именно “массовый читатель” совершенно не обязан их знать. И получается, что любой из нас регулярно попадает в довольно неприятную ситуацию. Читая тексты (а также слушая речи), вроде бы предназначенные для нас (“массовых”), мы почти неизбежно спотыкаемся на незнакомых словах. Казалось бы, хорошим тоном для авторов статей было бы такие слова либо не использовать, либо объяснять. Но оказывается, что “хорошим тоном” (все-таки использую кавычки) стало, напротив, употребление как можно большего количества незнакомых слов без каких-либо комментариев, что должно свидетельствовать о профессионализме (или особой посвященности) автора.

Читатель, конечно, выкручивается как может. О том, что он все-таки может, я расскажу немного позднее.

Кто в доме хозяин

Судьба слов далеко не так безоблачна, как кажется на первый взгляд. Среди множества новых слов, появляющихся в последнее время в русских текстах, лишь некоторым удается закрепиться в языке надолго или даже остаться в нем. Другие же напоминают незваных гостей, которые, потоптавшись в передней, вскоре незаметно покидают отвергнувший их дом.

Причины тому, что слово не прижилось, бывают очень разные. Например, проиграло в конкурентной борьбе более удачливому сопернику с таким же значением. Или просто понятие, обозначаемое данным словом, оказывается несущественным, и экономный язык предпочитает передавать его описательно. Наличие слова само по себе очень сильное свидетельство важности того, что им названо. Важное понятие в языке, как правило, называется одним словом, а для неважного можно позволить многословие.

Приведу несколько примеров таких недолгих пребываний в русском языке. Еще примерно лет двадцать назад было заимствовано слово консенсус. Популярность его объясняется тем, что его полюбил Михаил Сергеевич Горбачев, старавшийся всегда и во всем достигать консенсуса. Речь первого лица государства в СССР и в России всегда была предметом подражания. Особенности речи генсеков, в том числе и их ошибки, воспроизводились сначала их ближайшим кругом, а затем распространялись и дальше. Так, вслед за Хрущевым партийные деятели стали смягчать согласный звук з в суффиксе — изм: марксизьм, коммунизьм. После ухода Горбачева с политической сцены быстро прошла мода и на консенсус, тем более что достигать с тем же успехом можно и согласия. Слово консенсус сейчас используется разве что пародистами или если мы иронически вспоминаем ушедшую эпоху, то есть фактически в языке не существует.

Не менее интересная история произошла с рядом слов, связанных с интернетом. В этой области действительно появилось много новых слов, без которых сегодня трудно обойтись, например, сам интернет, а также сайт, виртуальный, портал, веб-мастер, веб-дизайнер и т. д.

Некоторое время назад интернет-сообщество активно изобретало новые слова не для особых интернетных явлений, а для чего-то вполне привычного, но помещенного в сеть. В этом была явно видна попытка сообщества отгородиться от обыденной жизни, переназвать по возможности все, потому что нечто в интернете – это совсем не то, что нечто в старой реальности. Поэтому возникли такие игровые монстры, как уже более или менее привычная сетература (вместо сетевая литература) или более редкое – сетикет (вместо сетевой этикет). Существует также слово нетикет (от англ. net– сеть).

Уже тогда можно было предположить, что они не приживутся в языке, если только интернетное сообщество не отделится окончательно от реального мира. Потому что сетература уж слишком плавно перетекает в литературу, чтобы обыденный язык позволил себе иметь целых два слова для на самом деле одного понятия. И отдельного сетикета вроде бы тоже не существует. Если же надо подчеркнуть идею “сети”, то можно использовать и словосочетание. В конце концов так и случилось. Наиболее талантливые писатели из интернета перекочевали на бумагу и из сетераторов сделались обычными литераторами, а соответствующие слова потеряли актуальность.

Но самым увлекательным был поиск слова для самоназвания любителей интернета. Разнообразие вариантов здесь необычайно велико (среди них, так сказать, и народные, и авторские): сетяне, сетевые, сетенавты, сетевики, сетеголовые, новые нетские. Большая часть из них образована с помощью игрового приема и основана на довольно прозрачной и опять же игровой аналогии. Аналогия в языке вообще играет чрезвычайно важную роль. Сетяне устроены так же, как земляне или марсиане. Метафора понятна: интернет сравнивается с отдельной (от Земли) планетой, его пользователи – с ее обитателями. Звучит только чересчур пафосно. Примерно так же, как и сетенавты. Здесь, правда, метафора не планеты, но вселенной, а слово по аналогии с космонавтами и астронавтами называет мужественных путешественников в неведомое. Сетевики, наоборот, слишком жаргонно и подчеркнуто приземленно, да и закреплено, кажется, за конкретной специальностью. В новых нетских опять же слишком очевидна игра (новые русские), да и русско-английская гибридность помешала слову прижиться. Слово сетеголовые по своему устройству, пожалуй, самое сложное и отсылает к фантастической литературе: аналог – яйцеголовые. Наиболее нейтрально использование прилагательного сетевой в качестве существительного, но и оно встречается крайне редко.