Литтон Стрэчи - Королева Виктория

• Название: Королева Виктория
• Автор: Литтон Стрэчи
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1999
• ISBN: 5-222-00723-5

В книге английского автора Л. Стрэчи рассказывается о жизненном пути легендарной королевы Виктории (1819–1901), владевшей британской Короной более шестидесяти лет. Полное ярких политических, любовных и бытовых сюжетов повествование знакомит нас со многими выдающимися событиями и людьми европейской истории XIX века.

Издание рассчитано на широкий круг читателей.

---

Однако предстояло сделать еще один важный шаг. До сих пор, как объяснила герцогиня епископам, принцесса находилась в неведении относительно ее предполагаемого государственного положения. «Она знает, что монарх должен жить для других, и знакома с его обязанностями, так что, когда Ее невинный разум осознает ожидающую Ее судьбу, Она примет Ее с полным осознанием возлагаемой на нее ответственности, и следует надеяться, что прочность Ее принципов не будет поколеблена высотой ее будущего положения». Было решено, что в следующем году принцесса будет просвещена по этому вопросу. Затем последовала хорошо известная сцена: урок истории, заранее вложенное в книгу гувернанткой генеалогическое древо королей Англии, удивление принцессы, ее расспросы и, наконец, осознание ею фактов. Когда девочка, наконец, все поняла, она помолчала немного и затем сказала: «Я буду хорошей». Эти слова представляли собой нечто большее, чем обычное заявление, нечто большее, чем выражение навязанного желания; они, с их краткостью и эмоциональностью, их эгоизмом и скромностью, были естественным итогом главенствующих принципов жизни. «Я много плакала, узнав об этом», — призналась Ее Величество много лет спустя. Несомненно, в присутствии других, даже ее дорогой Лейзен, девочка себя сдерживала, а потом забивалась в какой-нибудь уголок, подальше от материнских глаз, и облегчала непривычно волнующееся сердце, прикрывшись носовым платком.

Но избежать материнских глаз было не так уж просто. Ни утром, ни вечером, ни днем, ни ночью нельзя было укрыться от материнского взора. Ребенок вырос в девочку, девочка — в девушку, но по-прежнему она спала в материнской спальне, и по-прежнему у нее не было места, где она могла бы побыть или поработать в одиночестве. За каждым ее шагом неусыпно наблюдали: до самой коронации она никогда не спускалась с лестницы, чтобы при этом кто-нибудь не держал ее за руку. В доме царили простота и порядок. Часы, дни и годы протекали с медленной размеренностью. Куклы — бесчисленные куклы, каждая безукоризненно одета и имя каждой пунктуально занесено в каталог, — ушли и уступили место музыке и танцам. Пришел Таглиони, дабы придать ее фигуре грацию и осанку, и Лабраче, дабы развить ее высокий сопрано на примере собственного глубокого баса. Официально назначенный преподавателем декан Честерский продолжал свои бесконечные уроки Священного Писания, тогда как герцогиня Нортамберлендская, официальная гувернантка, с важностью присутствовала на каждом уроке. Несомненно, особых успехов в свои школьные годы принцесса добилась в языкознании. В первую очередь она, естественно, изучила немецкий, но вскоре последовали английский и французский, так что фактически она свободно владела всеми тремя, хотя познания в английской грамматике остались несколько неполными. В это же время она освоила разговорный итальянский и бегло ознакомилась с латынью, Тем не менее читала она сравнительно мало. Это занятие ей не нравилось, отчасти, вероятно, потому, что предлагаемые ей книги были либо очень скучными проповедями, либо стихами, которые она не вполне понимала. Романы были под строгим запретом. Лорд Дурхем уговорил мать дать ей что-нибудь из рассказов мисс Мартинью, иллюстрирующих истины политической экономии, и они пришлись ей по душе; но вызывало опасения, что удовольствие ей доставил сам рассказ, и в действительности она так и не поняла теорию товарно-денежных отношений или природу ренты.

Ей не повезло только в том, что в годы отрочества она была окружена чисто женским обществом. Не было ни отца, ни братьев, которые могли бы нарушить мягкую монотонность ежедневной размеренности — импульсивностью, некой даже грубостью, беззаботным смехом и воздухом свободы внешнего мира. Никогда принцессу не звали громким раскатистым басом; никогда она не ощущала своей нежной щекой прикосновения грубой щетины; никогда не взбиралась на стены с мальчиком. Визиты в Клермонт — эти маленькие счастливые погружения в мужское общество — прекратились, когда ей было одиннадцать и принц Леопольд покинул Англию, дабы стать королем Бельгии. Она все еще любила его. Он все еще был «моим вторым отцом или даже первым, ведь он действительно мне как отец, которого у меня не было». Но теперь его отеческая любовь ощущалась слабее и через холодный поток писем. В конце концов женские обязанности, женская элегантность, увлеченность, тонкость полностью поглотили ее, и ее плотно закутанной души едва ли достигали юмор и фантазия — эти два великих источника, без которых не может обойтись истинная жизнь. Настоящим центром мира принцессы была баронесса Лейзен — Георг IV перед смертью пожаловал ей этот титул Ганноверского дворянства. После замужества Феодоры и отъезда дяди Леопольда в Бельгию баронесса осталась вне конкуренции. Принцесса отдавала матери должное уважение, но сердце ее принадлежало Лейзен. Разговорчивая и сообразительная дочь ганноверского пастора, отдав всю привязанность своей царственной воспитаннице, получила в награду бесконечное доверие и страстное обожание. Девочка готова была броситься в огонь за своей «драгоценной Лейзен». Она заявила, что «лучшего и преданнейшего друга» у нее не было с самого рождения. На каждой странице дневника, который принцесса начала вести в тринадцать лет и куда она ежедневно заносила все свои успехи и радости, можно найти следы баронессы и ее всепроникающего влияния. Юное создание, взирающее на нас со страниц дневника, самораскрывающееся с искренней чистотой, откровенностью, простотой, чуткостью и религиозной решимостью, само вполне могло быть дочерью немецкого пастора. Предметы радости, обожания и восхищения она неизменно выделяла подчеркиванием и восклицательными знаками. «Прогулка была очаровательна. Почти все время ехали рысью. Милая маленькая Рози держалась великолепно! Домой вернулись в четверть первого… Без двадцати семь мы выехали в оперу… Вышел Рубини и спел арию из „Анны Булены“ просто великолепно. Домой вернулись в полдвенадцатого». В ее комментариях прочитанного явственно чувствуется влияние баронессы. Как-то раз, по ошибке, ей позволили взять томик воспоминаний Фанни Кембл. «Весьма грубая и странная книга. Судя по стилю, писательница очень груба и не слишком хорошо воспитана, поскольку в книге так много вульгарностей. Очень жаль, что женщина, наделенная таким талантом, как миссис Батлер, не обратила на это внимания и опубликовала книгу, в которой так много ерунды и бессмыслицы, что это может только повредить ее репутации. Я не ложилась до двадцати минут десятого». Письма мадам де Севин, которые баронесса читала вслух, пришлись ей больше по вкусу: «Сколько в ее стиле подлинной элегантности и естественности! Сколько в ней наивности, ума и очарования». Но наивысшее восхищение она приберегла для книги епископа Честерского «Исследование Евангелия от св. Матфея». «Это очень хорошая книга. Как раз, как я люблю. Очень простая и понятная и полна правды и доброты. Она совершенно не похожа на эти заумные книги, в которых спотыкаешься на каждом абзаце. Лейзен дала ее мне в воскресенье во время причастия». За несколько недель до этого состоялась ее конфирмация, и вот как она описала это событие: «Я чувствовала, что конфирмация — это одно из самых торжественных и важных событий моей жизни, и, я уверена, она окажет просветляющее воздействие на мой разум. Я глубоко раскаялась во всем дурном, что когда-либо совершала, и поверила, что Господь Всемогущий укрепит мое сердце и разум, и я оставлю позади все плохое и последую лишь достойному и правильному. Я поняла, что непременно должна стать истинной Христианкой, и должна утешать мою дорогую Маму во всех ее печалях, испытаниях и заботах, и быть прилежной и любящей дочерью. Также я должна слушаться дорогую Лейзен, которая столько для меня сделала. Я была одета в белое кружевное платье и белый креповый капор с венком белых роз. Я приехала в кабриолете с Мамой, а остальные ехали за нами в другой карете». Читая дневник, кажется, что держишь в руке маленький и гладкий кусочек хрусталя, без единого помутнения, блесток и столь прозрачный, что виден он насквозь.

И все же для проницательного взгляда чистота не может быть абсолютной. Дотошный исследователь способен и в нетронутой почве отыскать первые слабые признаки нежданной жилы. В том монастырском существовании, которое они вели, визиты были будоражащими событиями, а поскольку у герцогини было немало родственников, случались они не так уж редко. Дядюшки и тетушки часто заезжали из Германии, да и кузены тоже. Когда принцессе было четырнадцать, она обрадовалась приезду двух мальчиков из Вюртемберга, принцам Александру и Эрнсту, сыновьям сестры ее матери и правящего герцога. «Оба они чрезвычайно высоки, — писала она, — Александр очень симпатичен, а у Эрнста очень доброе лицо. Они оба чрезвычайно дружелюбны». Их отъезд наполнил ее сердце сожалением. «Мы видели, как они садятся в баржу, и потом некоторое время наблюдали с берега, как они уплывают. Они были так дружелюбны, и так приятно было их принимать. Они всегда были довольны, всегда в хорошем настроении. Александр всегда заботился обо мне, когда мы катались на лодке, и всегда ехал рядом, когда мы ездили верхом; да и Эрнст тоже». Спустя два года приехали другие два кузена, принцы Фердинанд и Августус. «Дорогой Фердинанд, — писала принцесса, — вызывал всеобщее восхищение в любой компании… Он такой непосредственный, всегда держится с достоинством. Они оба такие милые и очаровательные. Августус тоже очень дружелюбен, и к тому же весьма неглуп». Она так и не смогла решить, кто же из них симпатичнее. Но вскоре после этого приехали еще два кузена, которые тут же затмили всех остальных. Это были принцы Эрнест и Альберт, сыновья старшего брата ее матери, герцога Сакс-Кобургского. На этот раз она описывает принцев с большими подробностями. «Эрнест, — отмечала она, — так же высок, как и Фердинанд с Августусом; у него темные волосы и красивые темные глаза и брови, но рот и нос не слишком хороши. Лицо у него доброе, честное и интеллигентное, и фигура очень хороша. Альберт того же роста, что и Эрнест, но крепче, и очень красив. Цвет волос у него — почти, как у меня, большие голубые глаза, прекрасный нос и очень милый рот с великолепными зубами, но очарование его лица — в его выражении, которое просто восхитительно; c’est a la fois[8] полно доброты и симпатии и очень умно и интеллигентно». «Оба кузена, — добавила она, — добры и хороши, и значительно опытнее Августуса. Они прекрасно говорят по-английски, и с ними я тоже говорю на этом языке. 21 июня Эрнесту исполнится 18 лет, а Альберту 26 августа будет 17. Дорогой дядя Эрнест подарил мне очаровательного лори. Он такой смирный, что его можно держать на руках и даже положить палец ему в клюв, или вообще делать с ним что хочешь, и он даже не кусается. Он больше маминого серого попугая». Чуть далее: «Я села между моими дорогими кузенами на софу, и мы рассматривали рисунки. Оба они прекрасно рисуют, особенно Альберт, и оба жить не могут без музыки. Они вообще любят все время чем-то заниматься, я думаю, любой может брать с них пример». Когда, после трехнедельного пребывания, пришло время юношам и их отцам возвращаться в Германию, расставание получилось печальным. «Это был наш последний счастливейший завтрак с моим дорогим дядей и моими самыми любимыми кузенами, которых я так сильно люблю. Они самые лучшие кузены в мире. Как бы я ни любила Фердинанда и Августуса, Эрнеста и Альберта я люблю больше, о, значительно больше… Они оба очень образованны и очень умны, умны от природы, особенно Альберт, который наиболее ярок, и они очень любят обсуждать серьезные и поучительные вещи и при этом остаются очень, очень веселыми, радостными и счастливыми, как и подобает юношам. Альберт всегда любит пошутить и очень остроумно отвечает за завтраком и вообще всегда. Он любит играть с Дешем и гладить его, так забавно… Милый Альберт играл на рояле, когда я спустилась. В 11 дорогой дядя, мои обожаемые кузены и Чарльз покинули нас в сопровождении графа Колората. Я с великой теплотой обняла моих милых кузенов и моего дорогого дядю. Я плакала очень горько, очень горько». Обоим принцам достались ее восторг и курсивы; но совершенно очевидно, кому она отдавала тайное предпочтение. «Особенно Альберт!» Ей было всего семнадцать, и на нее оказали неизгладимое впечатление очарование, доброта и совершенство этого юноши, его большие голубые глаза, прекрасный нос и милый рот с великолепными зубами.