Гелий Рябов - Конь бледный еврея Бейлиса

• Название: Конь бледный еврея Бейлиса
• Автор: Гелий Рябов
• Жанр: Детектив

---

- Хорошо, Женя. Ради тебя и ради себя, нас ради - я сделаю все, как велишь... - чиркнула спичкой, вспыхнул свет. - Бог с тобою.

Обрадовался.

- Умница! Счастье мое! Я так рад, так рад! Несказанно! - лукавил и видел, что она его лукавство понимает. Ан, ничего, переживет... - Вот тебе триста рублей... - открыл бумажник, пересчитал, протянул. - Пересчитай, я мог ошибиться.

- Да тут всего три бумажки, я за тобой считала, - удивилась.

- Деньги счет любят. Пересчитай.

Промусолила пальцами, кивнула:

- Верно. Дальше что?

- Пригласишь его - только чтобы непременно в цивильном был - в хороший ресторан, угостишь до посинения и сделаешь это на все деньги! А когда он сомлеет- тогда и начнешь разговор: "Мол, обожаю тебя!"

- Я найду, что сказать... - хмыкнула презрительно и вздохнула. Ладно... - взглянула насмешливо: - Слышь... А если он женат?

- В том смысле, что он откажется? Из-за верности жене? Не смеши... не понял, что она шутит, не до того было.

Зачадила керосиновая лампа, и темнота за окном превратилась в синеющий сумрак - наступало утро.

- Ты спишь в кровати, я - на диване. - Хмыкнул скабрезно: - Набирайся сил, они тебе понадобятся. Приятных снов, мон анж...1

Вставши ото сна (Катя уже суетилась на кухне с завтраком, весело что-то напевая, "О, эти женщины, - подумал лениво, - что им ни сделай, все как с гуся вода"), решил незамедлительно заняться подготовкой предстоящего дела. Катя при этом оставалась как бы на произвол судьбы, без надзора, но раз призналась, любит, - гадостей не сделает и не убежит. Вкусно съев глубокую тарелку галушек с творогом (когда только и успела любезная), сказал со всею деликатностью, на какую был способен:

- Ты пока обдумай... Ну - как ты станешь действовать. Проиграй. А я отлучусь.

- Иди... - кивнула грустно. - А проигрывать... Это всегда одинаково бывает - хоть с тобою, хоть с кем. Иди, не сомневайся, я обедом займусь. Кушаешь ты убедительно...

Отправился на Фундуклеевскую - там, в один из прежних походов, узрел краем глаза вывеску со скотоподобной фамилией - она-то и привлекла: "Животский. Фотографические принадлежности".

Он уже привык к Киеву и не удивлялся южной обильности, улыбчивой многолюдности и странному говору, в котором научился понимать только "тудою", что означало на местном диалекте "туда", и "сюдою", очевидно, сторону противоположную. И все же Киев открывался новыми, еще неведомыми чертами: брызнула зелень, сразу появилась желтая пыль, и все, что еще недавно синело вдали, обрело - в связи с этим безумным вангоговским цветом - совершенно невероятный колер, которому и названия не было... Солнце стояло высоко и припекало изрядно, но спрятаться Евгению Анатольевичу некуда было: деревья вдруг оказались за высокими заборами, палисадники исчезли за решетками, и платок мгновенно пропитался потом. Но не унывал: все казалось пустяком по сравнению с тем, что следовало исполнить. Магазин Животского нашел быстро, тот находился неподалеку от редакции "Киевской мысли". Сразу вспомнился рыжий редактор отдела объявлений и нелепый разговор с родственниками Ющинского...

Вошел, полки и витрины поразили обилием товара и принадлежностей, услужливый приказчик подскочил с поклоном: "Чего изволите?" Объяснил, что жена неверна (малый захихикал в кулак деликатно), обращаться к частным сыщикам не желает - все равно продадут (приказчик затряс головой, будто в уши ему плеснули какой-то дрянью), поэтому - объяснил - желает изловить прелюбодейщицу самолично, для чего и потребовалась надежнейшая аппаратура, поновее, если возможно.

Вникнув в желание клиента, приказчик расцвел, как маков цвет.

- О-о, в этом магазине любой и каждый всегда найдет требуемое. Вот, к примеру, зашел как-то днями флигель-адъютант Государя (приуготовлялись к приезду, что ли?) и увидел новейший "Кодак". Изумился - у Государя-то только прошлогодний. Я говорю: господин полковник, купите этот! Так здорово снимает! А пленка! никакой магниевой вспышки не требуется! Дин-единиц такое умопомрачительное количество, что хоть в звездную ночь снимай - а видно, будто днем!

Наслушавшись сказочных историй и повертев в руках и вправду симпатичный аппарат с широкой пленкой ("Тут ведь понять надобно, что увеличивать не потребуется"!- приказчик исходил восторгом), Евгений Анатольевич прикупил увесистый штатив и набор ванночек для проявляюще-закрепляющих материалов.

- Вы человек понимающий... - уважительно цокал языком продавец. Иному и в неделю не вдолбишь - ходит каждый день, будто на лекцию, а все равно процесса не понимает! Не каждому даден прогресс!

И осчастливленный Евдокимов отправился оборудовать помещение для предстоящего действа... Любимой дома не оказалось, понял, что покорно исполняет предписанное. Для пункта наблюдения выбрал кладовку: дверь ведет прямо в спальню, если провертеть дырочку- как раз напротив кровати и выйдет. Пожалел, что по природной своей деликатности и скромности (полагал себя застенчивым и стыдливым) не оговорил с Катей место. "Ничего, сама догадается... - отверстие получалось трудно - не запасся инструментом, пришлось воспользоваться обыкновенным кухонным ножом, все же мало технических знаний (посетовал), а так бы... горы своротил! - К тому же трудно предположить, что пожилой уже и семейный жандарм (они все без исключения семейные!) пожелает заняться утехами в непривычной и непристойной обстановке - в столовой, как некогда я сам..." - залился краской, тут же порезал палец, но - ничего, дыра в двери получилась славная.

Прикрепив "Кодак" на штатив и тщательно зарядив его катушкой с пленкой (операцию проделал под кроватью, в полной темноте, как научил приказчик), установил сооружение против дыры и осторожно подошел к окну - никак нельзя было пропустить возвращение Катерины и жандарма. Всякие мысли роились в голове. Вспомнилась застенчивая и беспомощная улыбка Бейлиса, черные, навыкате, глаза детишек. Ничего гадкого или поганого в этих глазах не было - поймав себя на этой оценке, Евдокимов произнес вслух: "Или мне достались и в самом деле не евреи, а тюрки то есть, или... Врут, что ли?" ах, как не хотелось верить в ложь, предвзятость, предубеждение. Не на пустом же месте родилась ненависть к ним, неприятие? Евдокимов (надо же было чем-нибудь заняться во время ожидания) начал конструировать обоснование. Вероятно, все дело в том, - думал, - что нашелся среди евреев один или два, кои где-то и когда-то обманули кого-то. Вот и прилип ярлычок ко всем! Но тогда почему он не прилипает к нам, русским? Уж мы умеем обманывать и изворачиваться - кто угодно позавидует! Ан, нет: никто не скажет, что с русскими дела иметь нельзя. А об евреях - говорят повсеместно. Почему? Пот выступил на лбу у Ев гения Анатольевича и подмышки вспотели - напряженная работа мысли сказалась мгновенно. Но истину нащупал... Они поначалу жили все вместе и совершенно отдельно от других. Обособленно. Манеры и обычаи - не такие, не похожие. Религия - в ум не взять. Они ни с кем не общались и с ними никто. А потом... - напрягался, вспоминая древнюю историю. - Потом их царства развалились одно за другим, и главная религиозная опора - храм Соломона - разрушился. Ачего стоит народ, у которого нет храма? Значит, и от их Бога ничего не осталось! И вот они разбрелись по свету. Но обычаям своим не изменили. И среди народов - там, где жили, казались, как заметил великий поэт, - "девочкой чужой". И их не поняли. Но ведь тех, кого не понимают, - боятся? К тому же и имя их: "еврей"... Оно означает (это воспоминание стоило Евдокимову не просто пота, но почти обморока) "человек с другого берега". Господи, зачем нам, живущим на этом берегу, - люди с другого берега? Разговаривающие не по-русски, а непонятно как? И не по-немецки, а на немыслимом жаргоне с умалишенным названием? "Идиш"? Это что такое? Это откуда такое взялось? И что можно понять, когда человек с заросшими до плеч висками, в дурацкой тюбетейке клопиного размера на затылке говорит тебе нечто вроде: "Ви таки уже имели гешефт? Таки нету? Сидайте у столу бекицер и станет азохенвей!"

...Но глаза Эстер и ее детей свидетельствовали: не жаждут в семье Бейлиса христианской крови. А может быть, привычно-умело скрывали свои изуверские желания?

Вспыхнули уши, и Евгений Анатольевич понял, что ему стыдно. "Таки правы были "союзнички"... - загрустил.- Ожидовился я, вот и все!" В этот момент заржала лошадь, и звякнул ключ в замке, голосок Кати, звенящий и радостный, переплетался с густым протодьяконским басом особи мужского пола. "Да никак она все исполнила... - Евдокимов готов был свалиться в обморок. Вот это да..." Теперь, когда все соделалось, стало явью, почувствовал, что не желает, чтобы Катя упала в объятия "этого животного" (еще никого не видел, но уже обиделся, дурной знак...), и совсем уж не желает все это снимать.

Они уже входили в столовую, Катя напористо щебетала ("Хоть бы вспомнила, дрянь, что я здесь!" - обиженно морщился), гость молчал и только хмыкал, словно в горле у него застряла утренняя кость от курицы. Евдокимов едва успел убраться в кладовку, а Катерина с веселым лицом уже заглядывала в спальню: