Гелий Рябов - Мертвые мухи зла

• Название: Мертвые мухи зла
• Автор: Гелий Рябов
• Жанр: Детектив

---

- Но обретение тел страдальцев сих, - Кирста вдруг заговорил, будто с амвона, - поможет и победу - кто знает - обрести?

- Никто не знает... - грустно возразил благочинный. - И оттого зачем? Да и сможете ли вы доказать принадлежность этих тел? Это я выражаю мнение преосвященного. Только смуту в умы внесете и всё. Наука еще не имеет, так сказать, много гитик, понимаете? И оттого вся ваша затея бесполезна и даже вредна.

- Что... Что же делать? - растерянно спросил Кирста.

- Ждать, ждать, ждать... Вот установится когда-нибудь в России твердая и благая власть. Наука получит множество гитик. И тогда тела словно бы и сами, сами придут к своему народу и скажут: вот мы. Во благо.

- А... что такое... "гитик"? - осторожно спросил Ильюхин.

- Гитик? Вы думаете - я знаю? Нет! Это словечко такое. Обозначает научный прогресс. До свидания, нет - прощайте, господа...

Кирста вложил ладонь в ладонь и подошел под благословение.

Благочинный перекрестил, но свою руку в ладони Кирсты не вложил, словно символизируя некий мистический разрыв.

Ильюхин не подошел. Подумал: "Большевики страстно и убежденно паяют мозги миллионам. А этим и такой пустяк - лень. Или страшно".

- Отче... - сказал равнодушно, - мне мой священник в церковной, а также и приходской школе дал как-то из-под полы стишок прочитать. Я не все запомнил, но вот что: есть, есть Божий суд, наперсники разврата. И мысли и дела он знает наперед! Он ждет! Он недоступен звону злата!

- Браво, - захлопал в ладоши благочинный. - Это срамник Лермонтов написал. По поводу другого срамника - Пушкина. Обоих на стенах церквей изображают среди чертей, в геенне огненной. Но если потомок сатаны обращается к Богу - якобы, конечно, - то к кому он обращается на самом деле? То-то и оно...

Вышли из резиденции раздавленными и уставшими. Кирста развел руками, вздохнул.

- Н-да-с, Ильюхин... Н-да-с. Но наше дело - делать свое дело, не так ли? Вперед! Поезд через полчаса.

И вот - плоский город Пермь. Поезд катил по высокой насыпи, и хорошо было видно сквозь вымытое дождем окно, как врос этот город в землю. Только трубы вознеслись высоко-высоко...

Кирста сверился со своими записями и приказал извозчику ехать к Мотовилихинскому заводу:

- Там, на спуске, справа, домишко деревянный, стоит одиноко, не ошибешься...

Минут через двадцать добрались. Кирста велел извозчику обождать и вприпрыжку поднялся по разбитой и полусгнившей деревянной лестнице, Ильюхин с трудом за ним поспевал. Крыльцо было аккуратное, но старое, почерневшее, очевидно стало, что мужской руки в этом доме нет. Постучали, открыла бойкая женщина лет тридцати на вид - черноглазая, темноволосая, вгляделась.

- Вы к кому?

- Вы сестра предчека Федора Лукоянова?

- Я... - Смутилась, растерялась. - Арестовать... хотите?

- Нет. Поговорить.

Вошли в комнату - небольшую, чистую, обставленную кое-как: стол, три колченогих "венских" стула, лампа с керосином под потолком. Кирста огляделся.

- А ваш братец награбленным, выходит, не баловался?

Обиделась.

- Брат хотя и большевик, но человек убеждений. Честный!

- Ладно. Что он вам говорил об убийстве царской семьи?

Помолчала сосредоточенно и начала рассказывать. Голос ее звучал негромко, спокойно, и Ильюхин догадался: говорит правду и даже заждалась того светлого мгновения, когда ее можно будет рассказать.

Выходило так, что брат вернулся в Пермь сразу же после 17 июля и сам рассказал о том, что бывший царь убит, а вся его семья и люди вывезены сюда, в Пермь. По рассказу и голосу брата поняла, что тому тяжело рассказывать о случившемся.

- Может быть, - спросил Кирста равнодушно, - брат вам сообщил о том, где именно содержались Романовы? Естественно - кроме государя?

И на этот вопрос ответила без колебаний:

- На станции Пермь-2 стоит поезд. В нем и содержали всех.

И предваряя вопрос, готовый сорваться с уст взволнованного Кирсты, сказала:

- Я туда хотела пойти, но - побоялась. Уж не знаю и почему.

- А... куда дели узников, когда в город вошли наши части?

- Не знаю.

С лестницы скатились бегом, рискуя сломать шеи. Извозчик, словно заразившись волнением пассажиров, погонял лошадь беспощадно. Когда вышли на запасные пути - увидели безмолвный и мрачный пассажирский состав без паровоза. У запасливого Кирсты оказался в кармане и вагонный ключ, поход начали с последнего вагона. Он был совершенно пуст, как и большинство последующих, но все же в третьем (если считать от несуществующего паровоза) Ильюхин заметил под полкой мятый белый листок, вытащил его и развернул. "Милая Ольга Николаевна, - было написано крупным почерком, сваленным немного влево, - молитесь и просите Бога о благе для всех нас. Мы здесь пока еще на свободе, но руки супостата подбираются всё ближе, и мы ощущаем его зловонное дыхание... Третьего дня арестовали известного вам К. Не знаю - попадет ли это к вам. Храни Вас Господь, Ваша Нина".

- Загляни-ка туда еще... - попросил Кирста.

Ильюхин опустился на пол и зажег спичку. Во мгле сверкнуло что-то, дотянулся с трудом, вытянул на свет и положил на ладонь. Это был крест, все его четыре конца, по два острых угла на каждом, были осыпаны синими ограненными камнями и мелкими прозрачными.

- Это бриллианты и сапфиры, - дрожащим голосом объяснил Кирста и победно взглянул на Ильюхина. - Ну? Что теперь скажешь, Фома неверующий?

- Скажу, что изъяли этот крест с трупов и бросили сюда. А нужно это все... Неужто - не понимаете? Для чего это нужно?

Кирста махнул рукой:

- Я не меньше тебя понимаю... А жаль, если ты прав...

На следующий день нашли и допросили доктора, который видел и пользовал Анастасию Николаевну. Кирста показал фотографию Анастасии, доктор кивнул утвердительно и весьма удовлетворенно: она.

Нашли и тех, кто видел императрицу. Слуг. Еще кого-то...

На обратном пути, в Екатеринбург, Кирста мрачно молчал, а Ильюхин делал вид, что спит. Разговаривать не хотелось, да и о чем? Кирста делает свою работу. И после него ее будут делать. Все упрутся носами в угол, правды не узнает никто и никогда. Эта мрачная мысль овладевала Ильюхиным все настойчивее, все сильнее. И та робкая надежда, которая таилась в глубине души: а если? А вдруг? Ну - хотя бы еще один только раз заглянуть ей в глаза и прочесть в них пусть и безмолвное, но - признание, кто знает...

Жизнь можно отдать.

Только кому она теперь нужна...

Еще через день Кирста влетел в кабинет с озаренным лицом и закричал с безумным блеском в глазах:

- Вот! Читай, невера! Это сообщение нашего человека из Нижнего Тагила! Он лично присутствовал на местном кладбище в тот момент, когда большевики хоронили Марию Николаевну! Едем немедленно!

"Это - подарок... - подумал безразлично. - Напоследок, должно быть... Ну что ж: побывать в родном городе и умереть - не каждому выпадает такое. И надо бы возрадоваться. Но только сил нет..."

Колеса тяжело выстукивали на стыках, за окном проплывали изрядно уже подзабытые сосновые леса. И - пусто в душе и в сердце. Всё растрачено, всё продано во имя и для. Кого? А черт его теперь знает...

В родной бывший город приехали на ночь глядя двое в цивильном, по лицам и не поймешь, то ли из полиции, то ли от заводского начальства, встретили по-деловому, сразу же отвезли во дворец Демидова, здесь был накрыт стол и приготовлены две кровати с чистым бельем. Есть хотелось очень-очень, без стеснения проглотили по двести мелких пельменей, запили водочкой и улеглись спать. Прощаясь, один из встречавших сообщил:

- Завтра, значит, часов в восемь и отправимся...

Поутру обнаружили и таз с кувшином, и теплую воду в оном, и полотенца вафельные неописуемой белизны. И завтрак был ничего: икорка, белый хлеб, рыбка копченая и по куску свинины жареной. Когда закончили, Ильюхин оглядел помещение и грустно сказал:

- Знаете, Александр Федорович, я ведь о таком и мечтать не смел...

- Вот! - Кирста поднял палец к потолку. - А кто тебе это дал? Не твоя вшивая, рабоче-крестьянская... Ну, и то-то...

К Лысой горе приехали быстро, родную улицу Ильюхин попросил миновать: чего там... И дом, поди, сгнил, и тополя нет в помине, чего же лишний раз огорчаться...

Кладбище справа было побогаче, здесь торчали каменные кресты и тяжелые надгробия. Слева почивала нищета. Двинулись направо. Но прежде чем войти в ворота, оглянулся Ильюхин. Далеко-далеко видны были леса, сменяющие друг друга, высоко плыли похожие на паровозный дым облака, и одинокая сосна со своим красноватым стволом темнела всё так же... Как и двадцать лет тому назад.

Вслед за рабочими подошли к невзрачному холмику, на нем не было ни столбика, ни крестика - ничего. Кирста оглянулся на свидетеля.

- Здесь похоронили?

- Так точно. Сам видел всё. От и до.

- Начинайте.

Безразлично смотрел, как выкидывают лопаты податливую, еще не успевшую слежаться землю, как яма становится всё глубже и глубже, и, когда наконец показался грязноватый край белого платья, - не удивился, не вздрогнул, потому что кто-то не то в сердце, не то в голове произнес отчетливо: "Не бойся. Это не она".