Никита Окунев - Дневник москвича. Том 1. 1917-1920

• Название: Дневник москвича. Том 1. 1917-1920
• Автор: Никита Окунев
• Издательство: Воениздат
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1997
• ISBN: 5-203-01822-7

В своих мемуарах автор воспроизводит картину московской жизни в дни двух революций 1917 года, гражданской войны, новой экономической политики советской власти. Он показывает, как разрушались устои Российского государства: экономика, культура, религия, мораль, быт. «Утомительным однообразием безобразий» считает Окунев то «новое», что входило в русскую жизнь…

Воспоминания автора иллюстрируются фотографиями прежней Москвы и ее обитателей.

---

20 апреля. В газетах уже вычитал, что большинство демонстрантов доходило в Петровский парк, в Сокольники и до Воробьевых гор и там разбивались на кучки и образовывали митинги под открытым небом. Но само небо было в этот день так мрачно, сурово и нелюдимо, и весь смысл празднования 1-го мая (по новому стилю) у нас разбивает преждевременность такого праздника по условиям нашего климата. Это празднество в Европе потому и популярно, что там сама природа ликует с народом — дарит ему и молодую зелень, а где так я роскошь цветов. Кроме того, как-то грустно было узнать, что на этот раз только мы праздновали, а наши учителя, т. е. французы, англичане и немцы, занимались в этот день обычным делом, находя во время войны такой праздник неуместным. Правительство (или один Милюков) разослало своим заграничным представителям ноту, составленную так же «дипломатически-смутно», как составлялись такие бумаги и в недоброе старое время. Хорошо и не разберешься в ней, но кажется, что правительство намеревается воевать до решительной победы над противником. Разве это в соответствии с народным и солдатским настроением? Да и время ли об этом твердить, когда у нас нет твердой власти? Кто, как не само правительство, распустило так Совет рабочих? Отчего так быстро наступила полоса аграрных беспорядков? Отчего часть украинцев явочным порядком создает в Киеве особые «Украинские полки», не подчиняющиеся Военному Министерству? Отчего Кронштадт прогнал правительственных комиссаров и даже следственную комиссию, назначенную самим Керенским? Отчего солдаты бесчинствуют в своих нужных и ненужных передвижениях по железным дорогам и водным путям, не платя за проезд денег и размещаясь в 1-ми 2-м классе? Отчего разные местные союзы рабочих арестуют, не считаясь с правительством, его чиновников и военачальников? Надо теперь ждать крупных и неприятных, опять на почве двоевластия, событий.

21 апреля. Действительно — Милюков заварил такую кашу, которую ни ему, ни всему правительству не расхлебать. Вчера в Петрограде два полка подошли к Мариинскому дворцу (где заседает правительство) и потребовали объяснения министров по поводу ноты о войне до решительной победы. Некоторые толпы солдат имели флаги с надписями: «Долой Милюкова и Гучкова». Правительство, Исполнительный комитет Думы и Совет рабочих собрались в объединенном закрытом заседании, которое к ночи еще не закончилось. Известно только, что в составлении ноты участвовал и Керенский, что правительство решило выйти в отставку в полном составе, если бы было решено Милюкова и Гучкова устранить из его среды.

С войсками говорили рабочие депутаты, а также Родзянко, Некрасов, Милюков и Корнилов, и те ушли как будто даже с приветственными криками за продолжение войны до решительной победы.

Мой сынок обнаруживает геройство духа: пишет, что с 13 апреля он сидит уже в первой линии окопов, а дальше говорит: «Один шаг до смерти или до славы». А я по-своему думаю: «Бог с ней и со славой-то только бы жив был мой юный герой!» Но там тревога за нас — видно на фронте идут слухи из тыла очень нехорошие.

В Петроград приезжал Верх. Глав. М. В. Алексеев и сказал представителям печати, что Петрограду нечего бояться, немцы его не возьмут да и не пойдут на него, лишь бы у нас не возникло междуусобицы, но вообще-то война неминуемо закончится через 4–6 месяцев, ибо к тому времени всеобщее утомление войной и истощение продовольственное дойдут до апогея. А сейчас наше положение на фронте Алексеев охарактеризовал одним только словом — «сносно».

22 апреля. Вчера, наконец, Петроградский Совет рабочих «изволил» «признать разъяснение правительства удовлетворительным и считать инцидент исчерпанным», а разъяснение было по поводу пресловутой ноты 18 апреля, которая подтверждала уже сказанное в декларации правительства от 27 марта, что: «Цели свободной России — не господство над другими народами и отнятие у них национального их достояния, не насильственный захват чужих территорий, но утверждение прочного мира на основании самоопределения народов. Русский народ не собирается усилять внешней мощи своей за счет других народов, он не ставит своей целью ничье порабощение и уничтожение.»

Но прежде чем правительство дало согласие на рассылку союзным державам такого разъяснения, в Петрограде было сущее безобразие. Заводы не работали, день и ночь происходили митинги, объявились два непримиримых лагеря — одни за правительство, другие против. («Ленинцы» даже требовали ареста министров.) † Были драки и вооруженные стычки, за день в Петрограде произведено 60 выстрелов, и оттого 5 человек убито и 9 ранено. Оказывается, и в Москве вчера были манифестации, причем также многие заводы прекратили работы. На митингах, происходивших к ночи, обнаружилась непримиримость «правительственников» с рабочими. В заседании комитета общественных организаций совершенно правильно говорил М. В. Челноков, уже осведомленный по телефону, что правительство осталось у власти, что все-таки «положение крайне тяжелое». Он пришел к заключению, что сегодня улажен один спорный вопрос, а завтра обострится другой, и как править при таком подозрительном к себе отношении со стороны рабочих и солдат. Удивила его и тактика партии кадетов, постановившей в случае недоверия к одному из министров уйти всем. Одним словом, он намекнул на то, что состав министерства мог бы обновиться и оно было бы к лучшему. Необходимо, чтобы власть была самостоятельнее и улаживала подобные инциденты в своем кабинете, а не под давлением уличной толпы. А толпе надо работать и не брать на себя роль судей по каждому, иногда слишком трудному для ее понимания вопросу. Оговариваюсь: мнение Челнокова слилось с моим, и я хорошо не разберусь, что навеяно его словами и что записано тут от меня, но в общем-то оно так у обоих. Вообще с рабочими беда: они, например, требуют раздела между ними наличными штрафных капиталов, а так ассигнованных правлениями на благотворительные, просветительные и пенсионные цели. Вот еще насколько недоразвиты наши нынешние «управители»! Полное непонимание значения общественности и важности организационных задач!

24 апреля. Под революционный шумок-то мы и не заметили, как нас обработали на Кавказском фронте турки: Огнут и Муш нами оставлены «по стратегическим соображениям».

26 апреля. Интересно проходят заседания московских гласных: Н. И. Астров правильно называет нынешнее отношение к войне «вавилонским». Вчера Дума вынесла резолюцию, принятую 65 голосами против 38, за образование коалиционного министерства. И такие голоса стали получаться отовсюду. Ну что же, может быть, тогда власть будет крепче, внушительнее и не станет подвергаться дискредитированию со стороны товарищей Ленина, Стеклова и им подобных. Конечно, где немцы, там и дело: оказывается, что турецкому фронту прибавлено несколько германских полков, и оттого стало для нас плохо и для англичан.

27 апреля. Опять Рузский: при старом режиме его «отчисляли» и вновь «назначали» и при новом уже успели отчислить от должности Главнок. Северным фронтом. О причинах пока не пишут.

По рукам ходит письмо В. М. Пуришкевича Совету рабочих. Он обвиняет его в анархии и тут же пишет, что это письмо будет передаваться публике подпольным путем, так как при свободе слова, при полном отсутствии цензуры, завелась цензура более нетерпимая — сами типографские рабочие печатают только то, что им нравится, а чуть что-нибудь их заденет, то в печать ни за что не пропустят. А давно ли читали же Пуришкевича в таких же подпольных оттисках только потому, что он писал правду. Вероятно, теперешние его «цензоры» тогда сами проглатывали его бойкие фельетоны с интересом и сочувствием. Вообще сейчас не разберешься в новой жизни — не знаешь, что в ней переменилось к лучшему, а что к худшему. К сожалению, много даже в новом-то скверного. Экспроприации с каждым днем учащаются, и всего все происходит безнаказанно: грабители подстреливают или режут сопротивляющихся и разбегаются непойманными. За отсутствием полиции и за несовершенством милиции ничего не разыскивается — будь то деньги, вещи или какой товар, даже целыми возами. Грабят не только ночью, но и днем. Не разбираются и с местностью. Все это вопиющее безобразие происходит и в захолустьях, и на центральных улицах. Что же касается политических убеждений, то я думаю, что в любой партии есть расколы. Одни за то, но не за это, — нет, кажется кадета, октябриста или социал-демократа, которые бы не спорили в собственной своей среде и даже семье. Вот и я, многогрешный, и раньше был собственно диким — вмещая в себе немножко октябриста, кадета и социалиста, а теперь совсем одичал (вместе со своим другом П. Олениным), и сам черт не разберет моей платформы. С собой даже спорю — прирожденный ненавистник войны, чуть не толстовец (в смысле непротивления злу) — не знаю теперь, куда клонить свои помыслы относительно войны. С одной стороны, страшно не хочется ее, с другой стороны, жутко подумать, а как кончать ее теперь? Принесено столько жертв, и неужто все попусту — все лишь к вящему российскому разорению и позору? Чего, собственно, я бы хотел — этого, конечно, не сбудется, т. е. немедленного перемирия и международного конгресса об закончании войны с восстановлением наших «довоенных» границ и без взятия с нас контрибуции, а иное (кроме, конечно, уже предопределенной нами же самими отдачи Польши, самому польскому народу) будет для новой России настолько позорным, что нас сама история будет дразнить, что мы, погнавшись за свержением царизма, превратили свое огромное государство в древнюю «Московию». Но никто как Бог! Чует мое сердце, что как бы ни велики были всенародные испытания, но они скоро, этим же летом, закончатся. Господь сжалится над всеобщим безумием!