Борис Носик - Дорога долгая легка… (сборник)

• Название: Дорога долгая легка… (сборник)
• Автор: Борис Носик
• Жанр: Русское современное

Борис Михайлович Носик, автор многочисленных книг и телефильмов о русской эмиграции во Франции, прежде всего прозаик – умный, ироничный и печальный. в его романах, повестях, рассказах грусть и смех идут рука об руку и трагедия соседствует с фарсом, герои Бориса Носика – люди невезучие, неустроенные, но они всегда сохраняют внутреннюю свободу и чувство собственного достоинства.

Шестую книгу своей прозы, выпущенную «Текстом», автор составил из произведений, которые считает самыми удачными.

---

Еще неделю Зенкович работал над стилем и диалогом, а потом отправил свое детище по почте и стал с нетерпением ждать ответа. Примерно через месяц он был телеграммой вызван в Орджоникирв для обсуждения его варианта сценария. Доброжелательный редактор позвонил Зенковичу и, успокоив его, сказал, что впечатление от его работы на студии в общем вполне положительное.

Я провожал моего друга в аэропорту. Он был чем-то встревожен. Казалось, он ожидал более восторженной, более праздничной телеграммы. Он сказал мне, что, по всей вероятности, задержится в Бахористане, там сейчас тепло и прекрасно, а в Москве – как всегда. Что хорошего может быть в Москве, да еще поздней осенью?

Итак, Зенкович вторично прибыл в Бахористан, на сей раз для обсуждения плодов своих усилий над злополучным творением Муртаза; точнее сказать, сценария, сочиненного им по поводу, или по мотивам, творения Муртаза.

Орджоникирв был, как и в первый раз, ласковым, теплым, изобильным. В гостиничном буфете все казалось ему вкусным, а на базаре – просто сладостным. На улицах стоял тот особый запах тепла и уходящего лета, который обычен для этого благословенного края в ту пору, когда во всех прочих местах уже льют холодные дожди или даже падает снег.

Редактор был с ним дружественно-нежен, сказал, что все о\'кей и что сценарий прямым путем идет к цели, то есть к производству. Даже есть режиссер, один из самых талантливых режиссеров на студии, – душа, рубаха-парень, весельчак Махмуд Кубасов. Конечно, сейчас будет худсовет, дадут кое-какие поправки, но…

И началось обсуждение. Все выступающие отметили, что сценарий изменился к лучшему, стал несколько более стройным и профессиональным, что выдающиеся художественные идеи М. Муртаза обрели теперь литературный и кинематографический эквивалент, однако…

Зенкович оторопел. Они всучили ему бесформенную кучу дерьма, он им написал вещь – с литературой, драматургией, да они ведь, кажется, довольны, так о чем в конце-то концов речь?..

Однако речей было много. Ораторы говорили, что сценарий все же отчасти утратил национальную самобытность, которой и вообще и в частности отмечено творчество М. Муртаза. (Боже, да что там у него за творчество?) И вот теперь нужно будет эту самобытность мало-помалу восстановить.

Всем членам худсовета понравился розовый шофер. Он был в розовых традициях Розова, и это было очень хорошо. Что же касается джек-лондоновского бродяги, то Зенковичу напомнили, что шоферы – это все-таки передовой отряд рабочего класса, и это нужно подчеркнуть в первую очередь. Исчез, оказывается, гул большой стройки, который был слышен у Муртаза. Его тоже надо восстановить.

Но главное – сама девушка из чайханы. О ней говорили много и заинтересованно. В поэме это, оказывается, был очень чистый и светлый образ. Вообще, бахорский народ любит только чистые и светлые женские образы. А в сценарии у девушки ребенок. Как тут быть?

Один из членов худсовета предложил сделать девушку татаркой. Татарке можно многое, почти все. Изумленный Зенкович крикнул, что эту операцию он произведет в два счета. Большинство членов худсовета сказало, что все-таки не нужно (хотя бы она и была татарка), чтобы она любила женатого шофера. Пусть она любит только молодого, розового, тогда это будет по-нашему, по-бахорски, и по-нашему, по-татарски. Зенкович вякнул, что тогда не будет драмы, но тут выступил самый главный редактор. Он сказал, что драме и не должно быть места на большой дороге, которая ведет ко всесоюзной стройке. Там должно быть место для пролетарского интернационализма…

Теперь говорили все. Говорили об отце бедной девушки из чайханы. Очень плохо, что у нее нет отца. У всех бахорских (и даже татарских) девушек есть отцы. Это очень важно для девушек. Это помогает им жить. Или пускай этот отец был раньше, но погиб на войне. Пусть он погибнет, освобождая белорусский народ, тогда тема пролетарского интернационализма обретет конкретное звучание. Режиссер Кубасов просил авторов написать эпизод героической схватки, в которой погибает отец девушки, унося за собой в могилу десятки черных фашистских жизней.

Зенкович сказал, что подумает.

Всем понравился в сценарии элемент мелодрамы, а также суровой мужской дружбы. Нужно только сделать, чтобы это была производственная дружба, чтоб она помогала этим шоферам выполнять свои обязательства, иначе совершенно исчезнут приметы нашего времени. Что касается детектива, то он может остаться как любимый народом жанр. Зенкович буркнул, что, поскольку из двух мужчин остается один, детектив ему не понадобится. Девушка, впрочем, тоже.

Его просили все же оставить девушку, ссылаясь на специфику жанра, на название поэмы, любимой народом, и на производственные планы студии. Упомянули почему-то даже уборку хлопка в республике и борьбу с хулиганством.

Пожилой режиссер, стосковавшийся по публичным выступлениям, говорил целых полчаса.

– Этот девушка, – воскликнул он с болью, – он же советский человек. Я вспоминаю тяжелый время Гражданский война, когда был голод. Вспоминаю время Отечественный война, когда во всем был недостаток. Я вспоминаю время реконструкций…

Покончив с воспоминаниями, режиссер перешел к художественной теории:

– Я вспоминаю великий бахорский режиссер Рахметов, который сказал, что кино должен быть интересный.

– Что снял этот Рахметов? – шепнул скучающий Зенкович своему черноусому соседу-оператору.

– Два картина, – ответил сосед шепотом. – Очень плохой. Тогда пленка был мало. Один картина он кончил. Другой – из Москвы режиссер кончил. Рахметов уже кончился. Он слабый был. Очень больной.

– Что должен быть в современный картина?! – воскликнул старый режиссер и долго молчал. Аудитория приняла паузу за конец выступления и оживилась. Но пожилой режиссер не дал сбить себя с толку. – В современный картина должен быть много примет советской власти. Без этого картина может быть слабый… Я не понял, был ли этот девушка комсомолка.

– Товарищи, – призвал молодой режиссер, явно намекая на безграмотность старого. – Побольше художественного анализа…

Выступавшие стали давить на эрудицию. Был даже упомянут Джеймс Олдридж, трижды Чингиз Айтматов и четыре раза чеховское ружье, которое должно все время стрелять. Режиссер Кубасов сказал, что ему в этом сценарии действительно не хватает выстрелов. Говорили о необходимости пластики, ритмики и параллельного монтажа. Когда цитаты стали повторяться по третьему разу, Зенкович впал в полный ступор.

Заметив отеческим оком депрессивное состояние автора, директор обратился к нему с ободряющей и даже ласковой речью.

– Почему бы уважаемому автору, – сказал он, – не поехать в нашу родную долину? Лучше этого места нет в мире. Чтобы там на месте увидеть простых тружеников горного кишлака. И даже, может быть, познакомиться с девушкой, пленившей сердце нашего поэта Муртаза.

Муртаз горячо поддержал эту идею, однако уточнил, что свою девушку он писал в буфете, в аэропорту, в общем, в другом месте…

Все заулыбались и сказали, что они понимают сложные пути творчества.

Зенкович подал голос. Он сказал, что сегодня же вечером он отбывает в горную долину.

Худсовет воспринял это как здоровую и оптимистическую реакцию на принципиальную, конструктивную критику и постановил выдать Зенковичу еще пятнадцать процентов гонорара. Поэт Муртаз выехать сейчас в долину не мог. Он должен был искать деньги и ходить на работу. Кроме того, настоятельные сексуальные поиски прочно привязывали его к республиканскому центру. Однако Муртаз снабдил Зенковича отличными рекомендациями. Он сказал, что в райцентре третий секретарь райкома Гопузов, один из его родственников, найдет для Зенковича лучшее место на земле, где ему жить. Скорей всего, это и будет родной кишлак Муртаза. Или родной кишлак директора студии.

Вместе с Муртазом Зенкович побывал на приеме у молодого директора.

– Увидите нашу долину, – лирично сказал директор. – Не забудьте описать в сценарии желтые маки…

Потом он напомнил Зенковичу, что у друга его Муртаза так много, так много детей… Может, это означало, что Зенкович, получив пятнадцать процентов, должен был оказать поэту материальную поддержку. Зенкович предпочел не задумываться над смыслом этого намека.

Вместе с редактором Зенкович побывал на приеме у председателя Комитета кинематографии республики. В ведении комитета находилась все та же небольшая студия «Бахорфильм», так что председателю не оставалось никаких других занятий, кроме упорной борьбы за власть с непосредственным руководством студии. Редактор информировал Зенковича, что в этой борьбе за последние пять лет погибло уже три директора студии и два председателя комитета.

Председатель комитета сказал, что он в общем и целом удовлетворен сценарием. Он только просит вставить туда, как иностранцы восхищаются успехами Бахористана в строительстве социализма.