Давид Шраер-Петров - Охота на рыжего дьявола. Роман с микробиологами

• Название: Охота на рыжего дьявола. Роман с микробиологами
• Автор: Давид Шраер-Петров
• Издательство: Аграф
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-7784-0399-4

Автобиографическая проза известного поэта и прозаика Давида Шраера-Петрова (р. 1936) описывает фактически всю его жизнь и профессиональную деятельность — в качестве ученого-микробиолога и литератора, от учебы в школе до наших дней. Закончив мединститут в Ленинграде, Шраер прошел сложный путь становления ученого-исследователя, который завершился в США, куда он эмигрировал с семьей в 1987 году. Параллельно вполне успешно развивалась и литературная судьба Шраера-Петрова, его книги выходили в СССР, а затем в России, его репутация неизменно росла. Читатель этой книги узнает из первых рук о сложной судьбе русского интеллигента, долгое время жившего в качестве «отказника» в контексте советского строя, но в конце концов реализовавшего в США многие свои жизненные устремления.

---

Итак, «Король умер. Да здравствует король!» В госпитале вместо Урсиоли, давнишнего недоброжелателя доктора Ванебо, появился новый президент. Несколько прежних лабораторий закрылось и тотчас появились новые. Казалось, положение в госпитале доктора Ванебо с его всемирным авторитетом виртуозного хирурга-онколога незыблемо, и наше с ним научное содружество будет длиться вечно. Конечно, я не мог забыть катастрофы, которую потерпел доктор Ванебо в 1999 году, потеряв не только гранты, но и финансовую поддержку бывшего президента госпиталя в научной работе. Но теперь пришли иные времена. Авторитет доктора Ванебо намного упрочился в госпитале, во всяком случае, внешне выглядело так. Это подтверждалось решением администрации учредить почетную награду его имени и присваивать ее в дальнейшем лучшим хирургам РВГ. Первым обладателем почетной награды должен был стать сам доктор Ванебо. Мне, правда, с самого начала показалось, что в этом заключена скрытая ирония. К счастью или несчастью, я никогда не вникал во внутриучрежденческую политику, предпочитая не отрывать своего времени от самых дорогих для меня составляющих жизни: семьи, науки и литературы. Так что я упустил или не придал значения каким-то, как оказалось, первостепенным акциям госпиталя в отношении Ванебо и самого Ванебо в связи с его будущим положением в госпитале. А подготовка торжества в честь утверждения почетного звания моему шефу шла «на всех парах».

Наступил день торжества 26 августа 2006 года. Мы с Милой, коллега-патолог из нашего госпиталя и его жена-музыкантша отправились в Ньюпорт, где в громадном отеле «Хайят», раскинувшемся на берегу океана, сверкала огнями сказочная иллюминация и гремела бравурная музыка. Это была GALA BY THE SEA, особый род торжества, приуроченного к очень важным событиям. Когда мы проезжали мимо Бристоля, где была усадьба доктора Ванебо, мой коллега спросил: «Ты читал сегодняшнюю газету?» «Просматривал. А что? Никак не вылезти нашим из Ирака!» «Ты в местные новости заглядывал?» «Честно говоря, нет. Опять что-нибудь про наш госпиталь?» «Косвенно, да. Но, главным образом, про Ванебо». «Поздравления с почетным званием?» «Несколько иное», — ответил мой коллега и, обернувшись, показал на газету «Провиденс Джорнал», которая лежала рядом со мной на заднем сидении его тойоты двадцатилетнего стажа, которую из уважения к хозяину знакомые называли антик. В разделе местных новостей было помещено объявление с портретом нашего юбиляра. Правда, про юбилей не было сказано ни слова. Словно нынешнее торжество и газетное объявление относились к разным людям. В объявлении сообщалось:

«Landmark Medical Center proudly
Annonces the appointment of
Harold J. Wanebo, MD,
Director of Surgical Oncology.

Dr. Wanebo is Professor of Surgery,
Boston University School of Medicine;
Adjunct Professor of Surgery,
Brown University Medical School;
Chief, Division of Surgical Oncology,
Roger Williams Medical Center…»[22]

«А ты говоришь, не знал. Конспиратор!» Что я мог ему ответить? Опять проторчал над своими экспериментами, строя на компьютере графики роста раковых клеток в питательной среде с добавленными химиотерапевтическими соединениями и их комбинациями. Что мог ему ответить я — вечный каторжник душных и пропахших мышиными экскрементами вивариев, где одна награда: увидеть надежду в торможении роста раковых опухолей? Надежду на то, что клиницисты экстраполируют результаты моих экспериментов на схемы лечения рака у больных? Сам виноват, что, приехав в Америку, не сдал экзамены на врача. Вел бы больных, а в свободное от клиники время ставил эксперименты!

С таким настроением я вошел в огромный банкетный зал. Наши с Милой места были за столом, где сидели доктор Ванебо с женой. Я предпочел сесть за другой стол. Были юбилейные речи, были выступления больных, излеченных моим шефом, была его ответная речь, в которой, как мне показалось, он прощался с госпиталем и своими сотрудниками. Или только показалось?

В перерыве я подошел к нему, чтобы поздравить. Тем более, что он в своей речи сказал столько хорошего о пятнадцати годах нашего сотрудничества. «Переходите, доктор Ванебо? Я узнал об этом только сегодня из газеты». «Это всего лишь объявление. Не обращайте внимания! Я остаюсь, в основном, в нашем госпитале. Мы будем продолжать экспериментальную химиотерапию!»

Еще через две недели, возвращаясь из вивария, я решил заглянуть к доктору Ванебо, чтобы показать результаты вскрытия мышей, которых мы лечили комбинациями церамида с гемцитабином. Вес опухолей был значительно меньше при комбинациях препаратов, чем в контрольных экспериментах. Виварий был на третьем этаже, а кабинет шефа — на четвертом. Двери кабинета были отворены. Я вошел и увидел секретаршу Пэм, которая снимала со стен кабинета один за другим почетные дипломы моего шефа, присужденные за долгие годы хирургической работы. «Через две недели приказано освободить кабинет доктора Ванебо, — вздохнула Пэм. — Мне подыскали в госпитале другую должность. А вы, доктор Шраер?» Что я мог ей ответить?

Оставались еще кое-какие деньги от гранта. Оставалось время подумать и решить что-то очень важное. Оставалось сказать «прощай!» Раковому Совету (Tumor Board), на котором было прослушано столько интригующих разборов историй болезни пациентов нашего госпиталя. Некоторые из них мне удавалось комментировать, основываясь на только что полученных экспериментальных данных. Да и заседания Ракового Совета стали обыденнее. Явно не хватало на Совете выступлений доктора Ванебо с его оригинальными решениями хирургических головоломок. Он стал редким гостем в госпитале и перестал посещать Раковый Совет.

На моем последнем Раковом Совете все шло заведенным порядком. Надо было расписаться в протоколе. Надо было поздороваться с коллегами, обменяться последними новостями, положить в бумажные тарелки салат, сэндвич, кусок курицы, выбрать себе по вкусу запотевшую банку с кока-колой, пепси, джинджер элем или лимонадом. Надо было пробежать глазами список больных, представленных для обсуждения на Совете. Все это был дорогой мне порядок вещей, с которым я прощался, пожалуй что, навсегда. От этой мысли возникала пустота. Я и не думал, что прощание так затронет меня.

Первым был случай меланомы с метастазами в легких. Вторым — массивная опухоль пищевода. Я слушал клинические данные, рассматривал демонстрации рентгенограмм, результаты компьютерной рентгенографии, магнитно-резонансной томографии, сканирующей рентгенографии, ультразвуковых анализов, гистологических исследований, вникал во мнения хирургов-онкологов, онкологов-гематологов, онкологов-радиологов, но мысли мои были где-то далеко, как будто бы возвращались к начальным моим микробиологическим экспериментам.

И вдруг, словно зов издалека, я услышал, что речь зашла о стафилококковой инфекции, осложнившей течение рака кожи у больной, представленной для клинического обсуждения. Этот редкий тип рака кожи называется карциномой Меркела и отличается высокой степенью агрессивности, особенно, когда к ней присоединяется вторичная антибиотикоустойчивая инфекция.

Сразу после окончания Ракового Совета я бросился в библиотеку. Из потока научных материалов по онкологии одна за другой начали выплывать статьи, в которых с очевидностью обнаруживалась связь между резким отягощением в течении ракового процесса и присутствием Staphylococcus aureus. Как правило, это были так называемые метициллин-резистентные стафилококки, весьма вирулентные и осложняющие процесс заживления ран после операций по поводу рака почек и мочевого пузыря, кожи, брюшной полости, костной ткани, приводя к возникновению тяжелейших остеомиелитов, абсцессов в печени и других органах. Это были изолированные клинические наблюдения, отрывочные факты, из которых еще не сложилась даже гипотеза о несомненной связи между резким ослаблением иммунитета при развитии раковой болезни и усугублением этого процесса вторичной стафилококковой инфекцией. Нужна была новая модель, напоминающая мои давнишние эксперименты по смешанной туберкулезно-стафилококковой инфекции у белых мышей. В этом уравнении туберкулезная инфекция будет заменена раковым процессом. Я еще не знал, где и когда будет разработана эта модель. Но был уверен, что будет. Может быть, даже не мной, но это, в конце концов, не столь важно.

Я вышел из главного здания на сторону, обращенную к речке, весело бежавшей посреди заснеженных бережков долины, у которой был эпитет прекрасная, сохранившийся от времен первых поселенцев, приплывших из религиозно нетерпимой Англии в свободную Америку. По другую сторону долины стояло старое здание госпиталя, в котором я проработал без малого 20 лет. Был холодный февральский день. Президент отбывал второй год в тюрьме. Мой шеф стал редким гостем в госпитале. Я всматривался в новую дорогу.

Мне вспомнились заключительные строки из романа в стихах Б. Л. Пастернака «Спекторский»: