Н. Северин - Царский приказ

• Название: Царский приказ
• Автор: Н. Северин
• Издательство: TEPPA
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1996
• ISBN: 5-300-00607-6, 5-300-00606-8

Н. Северин — литературный псевдоним русской писательницы Надежды Ивановны Мердер, урожденной Свечиной (1839–1906). Она автор многих романов, повестей, рассказов, комедий. В трехтомник включены исторические романы и повести, пользовавшиеся особой любовь читателей. В первый том Собрания сочинений вошли романы «Звезда цесаревны» и «Авантюристы».

---

— Вы живете у портного Клокенберга? — спросил граф, мельком взглядывая на притворенную дверь в соседнюю комнату.

«Вот оно, доползли-таки наконец!» — подумал Максимов, и ему стало жутко, но не настолько, чтобы он потерял самообладание, и он твердым голосом приступил к своей исповеди:

— Я жил у него до вчерашнего дня, ваше сиятельство, но у нас вышли неприятности…

— Из-за его дочери?

— Точно так, ваше сиятельство. Он ее…

Его опять прервали, и на этот раз с улыбкой:

— Вы влюблены в нее?

Вопрос был так неожидан, что Максимов мог только широко раскрыть глаза от изумления.

— И она тоже вас любит, — продолжал граф, не дожидаясь ответа и не переставая милостиво улыбаться. — Вы знаете, на что она решилась было с отчаяния?

Максимов отрицательно качнул головой: слова не выговаривались. Он ровно ничего не понимал из того, что ему говорили.

— Она хотела лишить себя жизни и бросилась в воду, но ее спасли, и государь император, узнав про это приключение, милостиво соизволил приказать обвенчать вас.

Граф еще говорил что-то, но Максимов ничего не слышал. В голове его поднялся неописуемый сумбур, и все, что происходило с ним, казалось ему нелепым кошмаром.

Однако вскоре пришлось убедиться, что это — не сон, а горькая действительность. Повторив ему еще раз, что государь приказал обвенчать его с девицей Клокенберг, граф прибавил, что царское повеление должно быть исполнено немедленно.

— Священник предупрежден, ваша невеста здесь, и вас сейчас отвезут в церковь… в моей карете, — любезно прибавил он, все еще приписывая бледность и растерянность своего слушателя радости от нежданно-негаданно свалившегося ему на голову счастья.

Но ему вскоре пришлось убедиться, что он ошибается.

— Ваше сиятельство, да за что же?! — воскликнул, наконец, Максимов с таким отчаянием, что сомневаться в том, каким жестоким наказанием считает он для себя царскую милость, было нельзя.

— Разве вы не любите девицу Клокенберг? — спросил граф с досадой.

— Я ее вовсе не знаю… никогда с нею не говорил… Да, наконец, я и не думаю еще жениться… И без благословения отца… Войдите в мое положение, ваше сиятельство! Я — русский дворянин, сын заслуженного офицера, никакой вины за собой не знаю; за что же меня подвергают такому насилию — связывают с девушкой, которую я вовсе не люблю, о которой никогда не думал, с какой-то немкой… Ваше сиятельство, это жестоко, я этого не заслужил…

С каждым словом этой бессвязной речи, вырывавшейся из глубины души несчастного молодого человека, как громом пораженного неожиданным приказом, граф все больше убеждался в его искренности, но ничего для спасения его не мог придумать. В своих решениях царь был тверд, и только быстрым исполнением их можно было угодить ему. Очень может быть, что уже сегодня, при утреннем докладе, он спросит: «Обвенчан ли регистратор Максимов с дочерью портного мастера Клокенберга?» — и ответить отрицательно — значит самому рисковать опалой.

— Очень сожалею, но у меня приказ от государя императора обвенчать вас, и я не могу не исполнить его, — отрывисто прервал граф мольбы несчастного Максимова. — Советую вам покориться безропотно воле нашего царя.

— Ваше сиятельство, дозвольте мне, по крайней мере, дождаться благословения моего родителя, — попытался Максимов ухватиться за последнюю надежду если не на спасение, то хоть на отсрочку.

— Ваш отец, как дворянин и офицер, скажет вам то же самое, что я говорю вам: царской воле надо повиноваться, — заявил граф строгим, не терпящим противоречия тоном.

Было около семи часов, а ровно в восемь он должен был явиться с докладом во дворец; время нельзя было терять.

Не прошло и пяти минут, как Максимов очутился в карете, в которой уже сидела Кетхен с каким-то пожилым военным в полковничьем мундире, и карета поехала по направлению к Казанскому собору.

Жених был бледен как полотно, и его глаза злобно сверкнули при виде невесты, которая сидела ни жива ни мертва на том месте, на которое ее посадили, не смея пошевельнуться, с замирающим сердцем спрашивая себя: чем все это кончится? Неужели толстый генерал, который сейчас допрашивал ее, не обманул ее, говоря, что сам царь приказал обвенчать ее с Максимовым? Она так испугалась и растерялась, что на вопросы генерала ничего не могла ответить. Он приказал ей ждать в соседней комнате, а вскоре за тем ее вывели на подъезд, и тут она увидала Максимова. Как он сердито посмотрел на нее! Он, верно, ее во всем обвиняет… Но чем же она виновата? Разве, бросаясь в Мойку, она могла знать, что из этого произойдет? Ей и в голову ничего подобного не приходило. Когда ее потребовали сегодня к военному губернатору, она ждала, что ее посадят в тюрьму или сошлют в Сибирь за то, что она хотела лишить себя жизни. Ей и отец накануне сказал, что даром им эта штука не пройдет. Но то, что вышло, оказалось много страшнее того, чего она ждала. Максимов никогда не простит ее, и всю свою жизнь будет считать ее злейшим своим врагом, а она с радостью отдала бы жизнь за него.

Бог знает, о чем думал полковник, сидевший против них в карете и, вероятно, недоумевавший перед странной парочкой, при венчании которой ему было предписано присутствовать, но он не говорил ни слова, и всю дорогу, весьма, впрочем, не длинную, молчание в карете ничем не нарушалось.

«Жениха» и «невесту» ввели в церковь, поставили перед аналоем, и венчание началось. У Кетхен звенело в ушах, и по временам она теряла сознание. Присутствие Максимова рядом с нею производило на нее впечатление чего-то сверхъестественного, точно это был не он сам — его призрак, грозный и беспощадный, перед которым она сознавала себя кругом виноватой. Взглянуть на него она не смела, но всем своим существом чувствовала, что он страшно злится. Когда священник спросил у него: по доброй ли воле берет он девицу Екатерину в супруги? — он так громко и резко ответил: «По приказанию его императорского величества», — что Кетхен вздрогнула от испуга. Потом ее спрашивали, и она что-то ответила, но что — не помнит. Но что она всю жизнь не могла забыть, это когда священник вложил ее руку в холодную как лед руку «жениха» и как его губы прикоснулись к ее щеке. О, как больно сжалось у нее сердце от этого поцелуя!

Потом они очутились вдвоем на паперти. Кетхен стояла перед своим мужем потупившись, как преступница, ожидающая приговора.

— Идите домой, — сказал он, не глядя на нее, — мы никогда с вами не увидимся.

И, завернувшись в плащ, Максимов повернулся к своей «жене» спиной и большими шагами направился в противоположную сторону от их дома.

Кетхен осталась на паперти одна.

V

Осень в тот год была особенно грязная и мрачная. Казалось, будто солнце никогда не проглянет больше на несчастный Петербург сквозь нависшие над ним черные густые тучи.

Однако Бренн свое обещание исполнил: новый дворец был уже настолько готов, что можно было приступить к торжеству освящения.

В расположении духа государя произошла внезапная перемена к лучшему, все во дворце ожили, приятная новость разнеслась по всему городу. Повторяли наперебой приветливые слова, сказанные такому-то, внимание, оказанное такой-то, и тому подобные отрадные новости. С восхищением рассказывали, какой счастливый вид у императрицы, как повеселели великие княжны, одним словом, ждали в будущем всего лучшего. Не все, конечно. Большая часть общества, упрямые пессимисты, не желавшие забывать прошлое царствование, продолжали скептически относиться к воспрянувшим надеждам и упованиям.

В числе этих последних была графиня Батманова.

— Дай-то Бог, дай-то Бог! А только тем, которые пострадали, от этого не легче, — повторяла она со вздохом посетителям, съехавшимся поздравить ее с праздником и посплетничать про придворные новости.

Ей спешили возразить, что царская милость простерлась и на опальных: позволено вернуться из ссылки многим, между прочим генералу Бенигсену и графам Зубовым. Но старушка продолжала скептически усмехаться и покачивать головой в напудренном парике.

Рассказы про царские милости пересыпались восторженными отзывами о красоте, величественности и удобствах нового дворца.

— Чудное здание! В нем что-то такое романтическое, средневековое! Так вот и кажется, что в лунные ночи под окнами будут петь трубадуры, а ранним утром из ворот выедет при трубном звуке кавалькада из рыцарей в шлемах и дам с соколами в руках, — мечтательно закатывая глазки, сказала одна из многочисленных внучек хозяйки.

— Но какая в новом дворце еще сырость! — заметил кто-то.

— О, все это очень скоро высушат новыми способами. Государь заявил, что желает переехать непременно к Новому году.

— И чего это ему так спешить? — заметила Авдотья Алексеевна. Это замечание пропустили мимо ушей.