Н. Северин - Царский приказ

• Название: Царский приказ
• Автор: Н. Северин
• Издательство: TEPPA
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1996
• ISBN: 5-300-00607-6, 5-300-00606-8

Н. Северин — литературный псевдоним русской писательницы Надежды Ивановны Мердер, урожденной Свечиной (1839–1906). Она автор многих романов, повестей, рассказов, комедий. В трехтомник включены исторические романы и повести, пользовавшиеся особой любовь читателей. В первый том Собрания сочинений вошли романы «Звезда цесаревны» и «Авантюристы».

---

Увы! Бедному Максимову было с чего прийти в азарт. В соседней комнате, так называемой диванной, любимая приживалка графини, Мария Карповна, подала ему письмо, на котором он тотчас же узнал почерк своего отца. Старик Максимов благодарил Авдотью Алексеевну за ее милости к его Илюшке, а затем просил ее о месте для него не хлопотать, так как надумал женить его на дочери своего соседа Балкина. Дело почти слажено.

«Хотя Балкины много богаче нас, — писал старик, — однако альянс [11] этот им по душе, и они сами о нем первые заговорили. Девица и собою красива, и нрава изрядного. Моложе моего сорванца на пять лет, но разумом, как и подобает девице, его превосходит, и если Господь благословит это дело к благополучному концу привести, лучшего для Ильи и желать нечего».

К этому он прибавил покорнейшую просьбу:

«Буде Авдотья Алексеевна найдет нужным показать это письмо его сыну и приказать ему сбираться в путь. Деньги же на проезд ему будут доставлены с верным человеком».

Максимов был так озадачен этим письмом, что не заметил, как дверь отворилась и вошла хозяйка. Он машинально поднялся с места лишь тогда, когда она подошла к нему и положила ему руку на плечо.

— Потолкуем теперь. Гостей я своих проводила, и никто нам мешать не станет, авось вдвоем и надумаем что-нибудь, — сказала она с напускной веселостью, притворяясь, что не замечает его бледности, а также того, как дрожит роковое письмо в его руках.

Максимов молча стоял потупившись.

Графиня опустилась на большой турецкий диван со множеством вышитых подушек (подношения бесчисленных ее внучек и племянниц) и, указывая на место рядом с собою, прибавила:

— Садись и соберись с мыслями. Будь мужчиной, таким, каким твой отец был, когда он по твоей матери вздыхал. Не вдруг их дело сладилось. Не раз приходилось мне на этом самом диване любовные конфиденции твоей маменьки выслушивать да утешать ее. Давно это было, а вот как сейчас помню. Разворошил он во мне старые воспоминания этим письмом… Я ему уже ответила. Написала ему, — продолжала она, отвечая на вопрос, красноречиво выражавшийся в глазах ее слушателя, — чтобы он со свадьбой не торопился. Ты, понятно, из его воли не выйдешь, невесту, которую он тебе выбрал…

— Да ведь вы знаете, Авдотья Алексеевна, что мне нельзя жениться…

— Дай досказать, твоя речь впереди, — прервала графиня возражение, невольно сорвавшееся с губ Максимова. — По-моему, тебе ничего больше не остается, как ждать. Успеешь еще огорошить твоего старика дурной вестью. А кто знает? Может, удастся твое дело и поправить? Никто, как Бог!

Максимов подумал, что без основания она не стала бы так говорить, и его сердце забилось надеждой.

А Батманова между тем продолжала:

— Я твоему батюшке написала, что, узнав тебя коротко, нахожу, что жениться тебе рано. Пусть повременит с этим делом годик-другой. А кто знает? Может, тем временем дело твое и поправится? Никто, как Бог! Надеюсь, что твой отец на мои резоны сдастся. Недаром же не тебе первому, а мне про свой прожект отписал и предоставляет на мое благоусмотрение — говорить тебе про его письмо или нет. Не совсем, значит, он на этот счет без сумления. Ну, вот я и решила отсрочку для тебя у него выпросить. В два года-то много воды утечет; может, в течение этого времени удастся и царя умилостивить, кто знает! Добрые люди тебя не забывают; князь Александр Яковлевич закинул про тебя словечко цесаревичу, и наш ангел обещал при первой возможности упросить за тебя государя.

Сам цесаревич! Именно то, чего всего больше желал Максимов и на что не смел надеяться!

Вне себя от радости, он схватил руку графини и прижался к ней губами.

— Ну, полно, полно благодарить меня, еще не за что. Вот как, Бог даст, разведем мы тебя с немкой, ну, тогда можешь мне и в ножки поклониться, а теперь еще не за что, — повторила Батманова со вздохом. — Как еще дело повернется, неизвестно. Силы-то у нашего сокола ясного, цесаревича, не очень-то много, во всем его урезывают. А родителю твоему, — продолжала она, меняя тон, — я написала, что ничего тебе про письмо его не сказала. Да ведь и вправду, ты только все сейчас узнал, а ответ свой я ему уже вчера отправила. Не врать, значит, тебе ему надо, а только помалкивать, — прибавила она с иронической усмешкой.

Засмеялся и Максимов сквозь слезы благодарности, подступавшие ему к горлу от избытка чувств. Поцеловав еще раз руку своей покровительницы, он вышел из ее дома в совсем другом душевном настроении, чем тогда, когда входил в него. От экипажа он отказался и отправился домой пешком.

В воздухе уже пахло приближающейся весной; по улицам текли ручьи таявшего снега, и приходилось очень осторожно перескакивать по мосткам и камням, чтобы не увязнуть в слякоти. Начинало уже темнеть, но Максимов не торопился. Давно не чувствовал он себя таким молодым и бодрым, как в этот вечер. Припоминая сказанное Авдотьей Алексеевной, он все больше проникался убеждением, что наступает конец его испытания. Опять он будет свободен, как восемь месяцев тому назад. Царь всемогущ, ему ничего не стоит развенчать его. Не мог он также допустить мысли, чтобы цесаревич не нашел удобной минуты замолвить за него словечко своему державному родителю.

Старая графиня судила об этом иначе; она особенно настаивала на том, чтобы он не очень увлекался надеждой на цесаревича, и советовала ему вооружиться терпением; может быть, пройдет много месяцев, прежде чем его делу будет дан какой-либо ход. Но молодой человек не хотел останавливаться на этой мысли — так отрадно было думать, что ожидаемое счастье близко! Он уже чувствовал его приближение, и в первый раз с тех пор, как стряслась с ним эта беда, тяжелым гнетом давившая день и ночь сердце, ему захотелось молиться.

Как бы в ответ на его призыв к Богу, перед ним засверкали огоньки сквозь окна храма, мимо которого лежал его путь. Максимова потянуло туда. Давно не молился он. Его сердце очерствело от нанесенной ему незаслуженной обиды и, как растение под влиянием жгучего ветра, оцепенело. Сегодня при вести, что цесаревич принял в нем участие, в первый раз слезы умиления подступили к его горлу и не переставали душить его.

Дверь в храм была растворена, слышалось пение. Молодой человек вошел в церковь. Шла всенощная. Максимову показалось, что народу очень много, но вскоре он разглядел, что все толпились у придела, где шла служба; остальная часть храма была почти пуста, и только кое-где очертания одиноких фигур отделялись от теней, черневших в углах, до которых свет зажженных лампад и свечей не достигал. Максимов остановился в одном из этих углов и начал молиться. Мало-помалу им овладело то восторженное настроение, которое знакомо только глубоко верующим, а также исстрадавшимся сердцам, для которых забыться хоть на минуту является потребностью.

Сколько времени длилось это восторженное состояние — он не мог бы сказать; хор, певший «Слава в вышних Богу», казался ему нисходящим с неба ангельским пением. Когда, наконец, сознание к нему вернулось, Максимов увидел в нескольких шагах от себя женщину, так же, как и он, молящуюся на коленях, стал вглядываться в нее и узнал в ней Кетхен. И — странное дело! — ни злобы, ни испуга он при этом не ощутил, а только удивление и любопытство.

Как попала она сюда? И как странно, что она молится, как русская, на коленях, по временам кланяясь в землю и крестясь большим русским крестом.

Максимову хорошо было видно жену. Она стояла перед образом Благовещения. Свет от лампады падал на ее бледное, похудевшее лицо с восторженным взглядом, устремленным на Пречистую Деву, которой светлый ангел с веткой лилии в руке возвещал благодатную весть. И чем дольше смотрел на нее Максимов, тем больше ему казалось, что это — не сама Кетхен, а ее призрак, явившийся ему, чтобы напомнить, что в этом же самом храме ее обвенчали с ним, а затем тотчас же исчезнуть, испариться в ароматном облаке, поднимавшемся из кадила, которое раскачивалось в руке проходившего по церкви дьякона.

И действительно, на одну минуту образ Кетхен заслонился от глаз молодого человека, но дьякон прошел дальше, и он снова увидел ее в той же позе, с влажным, восторженным взглядом. Да, это была Кетхен. Капюшон плаща свалился с ее головы, и он узнал ее золотистые косы, спадавшие тяжелым узлом на ее плечи, узнал и глаза ее, и полуоткрытые губы, с которых срывался страстный молитвенный шепот. Как она изменилась с тех пор, как он видел ее! Никогда не воображал он, чтобы на ее наивном лице могло проявиться такое восторженное выражение! Он смотрел на нее до тех пор, пока она не почувствовала на себе его взгляда и тревожно не оглянулась в его сторону. Хорошо, что он успел спрятаться за колонну!

«Как было бы неприятно, если бы она заметила, что я смотрю на нее!» — мелькнуло у него в уме.

Но уходить с того места, где он стоял, чтобы избегнуть досадной встречи, Максимов и не думал. Какая-то невидимая сила удерживала его тут. Невольно припоминались подробности страшного случая, связавшего его с этой девушкой; он продолжал смотреть на нее, а на душе у него было так радостно и спокойно, как уже давно не было. Неужели от надежды, что эта связь скоро порвется? Разумеется, от этого, отчего же больше? Он так горячо молился Богу, что Господь ему поможет. «В чем?» — снова спросил внутренний голос, не имевший ничего общего с голосом рассудка. «Конечно, в том, чтобы развестись с нею», — поспешил он сам себе ответить. Ему тогда можно будет приехать к отцу, жениться на избранной ему невесте и зажить помещиком с подругой, которая во всем ему пара — и по рождению, и по понятиям, по всему.