Карой Сакони - Дивное лето (сборник рассказов)

• Название: Дивное лето (сборник рассказов)
• Автор: Карой Сакони
• Издательство: Радуга
• Жанр: Рассказы
• Год: 1982

В сборник видного венгерского писателя, новеллиста и драматурга, вошли его лучшие новеллы: их характерные черты — живой напряженный сюжет и острая моральная проблематика. Широко и многогранно отражен в них сложный духовный мир нашего современника.

---

Посмотрела я на дверь, вижу, не похоже, что он в ней ковырялся, вроде все так, как оставила. На корзину глянула с яблоками, что после обеда насобирала, стоит у стенки нетронутая, ну, думаю, не успел ты, мил друг, ничего! А что теперь-то мне с тобой делать? Может статься, не воровской он породы человек, а иной какой, может, другие грехи за ним водятся, вот и прячется, только ведь мне все равно, грешен он или нет, — порядочный человек не будет неделями по виноградникам шататься, по давильням рыскать да на ночь глядя в чужие дворы нос совать. А и сунет, так хоть скажет что. Этот же все молчит.

— Дайте напиться, — говорит он мне вдруг.

Я и не видала, чтоб он рот раскрыл, только голос услышала: такой был голос, будто не из-под ореха, а из ямы какой доносился. Ну, думаю, лукавый это человек, у него и голос недобрый.

— Кружки нет, — отвечаю я. И тоже вроде не своим голосом. Даже зло разобрало, что сама не своя из-за него сделалась. — Чего вам тут надо? — спрашиваю, уже обычным своим голосом.

— Ничего, — говорит, — мне бы только напиться.

— Колодец внизу, вон там.

— А эта дорога, что в гору, куда ведет?

Он кивнул на вершину холма, где лес. А то ты не знаешь, подумала я. Ведь тебе все здесь известно. Ты уж и там и сям побывал с тех пор, как шатаешься тут на виноградниках. Разве тебе то интересно, куда дорога ведет? Знаю я таких. Когда война была, солдаты сюда заходили, тоже все выведывали, а только не то вовсе, о чем спрашивали. Да и кроме солдат, и кроме тебя, довелось повидать людей, которые такие все вопросы задавали, что и ответов не слушали. Скорей бы уж сын вернулся, подумала я. Но сына ждать было еще рано. Даже если автобус, на котором обычно он приезжает, уже остановился там внизу, у корчмы на площади, то пока сын подымется наверх, это добрая четверть часа. К тому же грязно на склоне, скользко. А у этого и ботинки чистые. Где ж это он ходил, что и грязи к ним не пристало?

— Это базальтовый карьер там? — спрашивает он, все поглядывая на вершину.

— Там уже не карьер, — говорю ему.

— А что?

— Охотничий домик, — отвечаю. Едва я это сказала, тут же и спохватилась. В эту пору заезжих гостей там уже не бывает, только жена коменданта с двумя ребятишками. Одни они там. И домов нет поблизости, только каменное здание — охотничий домик то есть, больше ничего. А этот возьмет поднимется туда, да и прикончит их. Вон она какая щупленькая, эта жена коменданта Богара. И дети — одному три, другому семь.

— Собаки там, — говорю я ему. Хотя собак там нет. Не держат из-за гостей. Нехорошо, надо бы им несколько брехливых кобелей завести. Вон и мы без собаки остались. А сын, где он, может, еще и автобус не пришел? — Скоро сын придет, — говорю я, — он тут, по соседству. Никак он идет… — Я прислушалась, сделала вид, будто что-то услышала. Потом подняла ведро — не стоять же мне здесь до скончания века. — Уже идет, это его там шаги, — сказала и понесла воду к дому, а сама смотрю, что он будет делать. Он не делал ничего, все так же стоял под орехом.

— Так дадите напиться? — спросил он потом.

Я ничего не ответила, с оглядкой достала из передника ключ и отперла дверь, так, чтобы он не заметил, как ключ вставляется. Сын приладил на дверь второй замок, поставил его, чтобы в обратную сторону открывался, вот я и не хотела, чтобы этот человек видел, к чем тут хитрость. Но он, кажется, и не подглядывал. Прислонился к ореху, рука все еще в кармане, привалился к дереву, будто собирался навек там остаться. Ну, думаю, и хорошо: похоже, к охотничьему домику он пока не торопится. А лучше ему и вовсе туда не ходить. У меня хоть совесть будет чиста. Я ведь туда и подняться не смогла бы, чтобы предупредить. И никому в округе сообщить не успела бы. Ни соседям, ни в полицию, никуда. Пока я доберусь до кого-нибудь, он уже прикончит их там наверху. Что ему стоит прикончить немощную женщину с двумя мальцами. Дом-то, может, и не обворует, к тому времени и сын мой подоспеет, расправится с ним, да и людей позовет. Только ведь мертвым от этого какая утеха.

Вошла я, поставила ведро; в доме было уже темновато, окно-то у нас маленькое, стала гадать, как быть, зажигать ли свет. Да и огонь разводить пора, ужин готовить, сын придет, как всегда, голодный, а он у меня мужчина дюжий, ест за троих, и силушкой бог не обидел, уж лучше бы этому человеку не попадаться ему на глаза. С тех пор как ушла невестка, вернее, с тех пор как сын ее выставил, мы с ним вдвоем живем. Я по невестке не скучаю, нам и вдвоем неплохо, сын у: меня парень хороший. Я ему не говорю, что невестку не жалко, и прежде никогда не говорила. Когда он ее привел, я тоже не сказала против нее худого слова. И пока жила здесь, ни разу. А когда он турнул ее, так я только и сказала: не тужи, сынок. Не тужу я, говорит он мне, чтоб у ней руки-ноги отсохли. Я ему: не говори так, бог тебя накажет; господь бог, он с нее еще спросит за ее-то грехи. А он заладил свое: чтоб у ней руки-ноги отсохли… Уж очень подло она обошлась с моим сыном, дрянь эдакая. Но с тех пор он ее и не поминал больше. Я, конечно, стараюсь, чтобы он не кручинился, знаю, как ему муторно. С того времени ему житья нет, еще бы: так осрамить перед народом. Мы хоть и не говорили никому, все равно люди знают, почему невестке так скоро пришлось уйти из нашего дома.

Во дворе вроде что-то зашевелилось, смотрю, этот человек уже на козлах примостился, рядом с колодой, на которой дрова рубят, — мне как раз видно было через открытую дверь. Как бы его сюда нелегкая не принесла, подумала я. Вынюхает, что в доме есть, ведь эдакий разбойник и у нас найдет чем поживиться: сын вон деньги скопленные в шкафу держит; и чего шатунов этих в полицию не забирают? С виноградного сбора тут бродит, и ведь ни одному полицейскому не приходит в голову взять его за ворот. Вон и сторож уже говорил о нем участковому уполномоченному, а тот только спросил у старика Суроми, у сторожа, где он сейчас. На виноградниках, говорит Суроми. Ну, виноградники большие, отвечает участковый. Вот и весь разговор. Чуть было сам сторож и не поплатился: зачем, мол, сигареты ему из лавки носил. Испугался, вот и понес. А ведь у полицейского и оружие имеется, и подкрепление вызвать может. И все-таки он только один вопрос задал: где он теперь? Будто не он работает в полиции, а Суроми.

Ладно, решила я, дам ему напиться, раз ему так хочется, и пусть убирается. Он прямо схватил у меня из рук кружку, я даже отскочила с испугу. Выпил все до единой капли. Потом как-то весь передернулся, протянул мне кружку. Смотрю, на рубашке у него ни одной пуговицы. Грязная цветная рубашка была, по сидела на ном аккуратно, и одежда вся была, можно сказать, в порядке, а с ботинок, я заметила, он грязь-то камешком или еще чем соскреб. Соблюдал, видно, себя человек, пока не дошел до бродяжьей жизни. Это меня немного успокоило, однако доверия к нему ни капли не прибавилось. Стара уж я, чтобы всяким проходимцам доверять.

— Знобит меня, — говорит он мне все таким же, будто из погреба, голосом.

— Ну, напились, что еще надо?!

— Знобит меня, — говорит он опять и смотрит мне прямо в глаза.

Хотела я ему сказать, чтоб катился своей дорогой, да спохватилась; как знать, куда он отправится, еще натворит где чего — поднимется к охотничьему домику, беды не оберешься. Зачем мне грех на душу брать. Теперь уж и сын вот-вот подойдет. А до тех пор нельзя мне отпускать этого человека. Раз уж полиция не могла его взять, пусть сын с ним разберется. Я за сына не беспокоилась, что ему сделает такой доходяга?

— Сейчас затоплю, — говорю ему, — зайдете погреетесь.

Он уже было сполз с козел, но я на него прикрикнула:

— Я позову, а пока тут сидите.

Он покорно уселся на место; выпив воды, он больше не убирал руку в карман, и я посмотрела, нет ли при нем оружия; похоже, оружия не было — тоненький серый костюм облегал его довольно плотно.

— Ладно, ждите, — сказала я и пошла в дом, но дверь за собой не затворила, чтобы не терять его из виду.

Я зажгла лампу, растопила печь и поставила воду для картошки; делала все не спеша, хотя и следовало бы поторапливаться, ведь сын, едва в дом войдет, сразу есть просит, такой у него аппетит. Сын у меня мужчина крепкий. Его по отцу Михаем звать, так мы его Мишей или там Мишкой никогда не называли, он и в детстве, еще пацаном, эдакий Михай был — мужик, и все тут. А когда отец погиб при взрыве в базальтовом карьере, Михай пошел на его место, каменотесом. Булыжники для мостовой тесал, пока карьер не закрыли. Оттуда и силища эта его. Невестка-то думала, у него только сила, а ума ни капли. Думала, обведет его вокруг пальца. Потому как тот тип, что ребеночка ей соорудил, от нее удрал; я, конечно, не говорю, что он правильно сделал, сын ведь мой от этого пострадал, но по своему расчету умно поступил, что смотал удочки, как только раскусил лживую эту бабенку. Она-то и всегда лживой была, не иначе. Только мошенница на такое способна, чтобы с чужим ребенком в животе женить на себе порядочного человека, сына моего. По ней и не видно было ничего. Даже того, что брошенная. Сын с ней в Таполце познакомился, она работала при каменщиках, там же, где Михай. Не заметно было по ней ничего. И грустить не грустила, наоборот, все тянула Михая то на танцы, то в кино, то еще куда. Только о том и думала. Вскружила она Михаю голову своими попрыгушками. А во чреве-то ребенок от другого. Вот она и устроила, чтобы свадьбу сыграть поскорее. И месяца с ним не ходила. Ну а потом, когда уже здесь жили, стал у нее живот расти. Смотрю на нее, удивляюсь, как она быстро тяжелеет. Что ж, думаю, у одной так, у другой эдак. Может, порода такая. Рано заметно. Я про нее и слова дурного не сказала. Только не по душе мне было, что Михай ей во всем потакал. Мили нравится то, Мили нравится се. Ее Мили звали. Уж и не знаю, что за имя такое — Мили. Мне и это не по душе было, но я ее не трогала. Он ее уже и на работу не пускал, умом чуть не тронулся на радостях, что у Мили живот растет. Я еще какое-то время успокаивала себя; мол, всяко бывает. Но потом живот стал расти слишком быстро, а сын-то, дурачок мой, и не ведал, что так быстро расти не может. Знай твердил: будет у вас внук — да еще: наш сыночек, наш сыночек… А я про себя подсчитывала, сколько же времени они знакомы. Может, дольше, чем я знаю. Спрашивать, однако, не стала, пусть, думаю, сами разбираются. Считать все умеют, сын мой тоже. Потом-то уж и он смекнул, что шести месяцев маловато, чтобы родился здоровый ребенок. Потому как родился он через шесть месяцев. Через шесть месяцев после их знакомства. Вот тогда-то все и затрещало, небо само на нас обрушилось.