Александр Яковлев - Омут памяти

• Название: Омут памяти
• Автор: Александр Яковлев
• Издательство: Вагриус
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2001
• ISBN: ISBN 5-264-00458-7

---

— Пусть все привыкают отвечать за себя, пусть едут по округам, доказывают свою необходимость быть в парламенте, — такова была моя точка зрения.

В ходе разговора я предложил себя в качестве возможной «жертвы» свободных выборов. Пойти на выборы по какому-ни-будь округу, чтобы проверить отношение к политике Реформации.

Михаил Сергеевич отклонил и это предложение, сказав, что оно будет воспринято другими членами Политбюро как вызов и приведет к неприятным последствиям. Был принят «квотный вариант».

На пленуме ЦК 10 января 1989 года, когда выбирали «сотню» на Первый съезд народных депутатов, я занял предпоследнее, 99-е место, получив 57 голосов «против». Последним был Егор Лигачев. Против него голосовало 76 человек. Таким путем пленум отреагировал на «два края» в партии. К другим членам Политбюро отнеслись терпимее. О них сейчас мало кто помнит. Это было первое в послевоенной истории КПСС голосование, пославшее в общество сигнал о «двух партиях в партии». Практических выводов из этого факта сделано не было.

В связи с сюжетом о выборных принципах хочу сказать, что не согласен с утверждениями, согласно которым выборы по квотам от общественных организаций помогли номенклатуре удержать власть. Скорее наоборот. Наиболее активная демократическая группа на съезде народных депутатов сформировалась как раз из представителей общественных организаций. Именно они задавали тон на съезде, именно они представляли своеобразную демократическую диаспору в обществе.

Первый съезд народных депутатов СССР открылся 25 мая 1989 года и продолжался до 9 июня того же года. Это было великое время в истории страны. Волнующее событие, положившее практическое начало парламентаризму в СССР и в России. Я думаю, полного понимания значимости этого факта нет и до сих пор. Правда, 26 марта 1999 года президент Ельцин собрал у себя нескольких бывших депутатов Первого съезда, причем не только и не столько из ностальгических соображений, сколько для разговора о тревожных итогах минувших лет. На встречу были приглашены Юрий Афанасьев, Руслан Аушев, Даниил Гранин, Павел Бунич, Юрий Рыжов, Егор Яковлев, Михаил Прусак. Был приглашен и я. Разговор был достаточно острым.

Я не буду здесь рассказывать о всех перипетиях Первого съезда. Его участники только еще набирались опыта. Затрону только те события, в которых мне пришлось участвовать непосредственно. Для меня особенно волнующим был эпизод, связанный с образованием и работой Комиссии по политической и правовой оценке советско-германского договора о ненападении от 1939 года. Этот вопрос приобрел очень острый характер, упоминался во многих выступлениях. Среди других звучала и моя фамилия в качестве кандидата в председатели комиссии. Наконец на заседании 1 июня 1989 года депутат от Эстонии Липпмаа внес официальное предложение о создании Комиссии и ее составе.

Моей фамилии там не было, поскольку кинорежиссер Шенгелая уже предложил назначить меня председателем комиссии по событиям в Тбилиси 9 апреля 1989 года. Он сказал: «Это важно потому, что некоторое время тому назад, в феврале месяце, тоже в трудное и напряженное время он был в Тбилиси и занял определенную позицию, выступал по телевидению, и его выступление было принято всеми формалами и неформалами, всем обществом очень хорошо. Поэтому было бы правильно, если бы он согласился возглавить эту комиссию».

Михаил Сергеевич поддержал предложение Шенгелая. Сказать по правде, я вовсе не обрадовался такому повороту. У меня остались грустные впечатления еще от ноябрьских событий 1988 года. Первый секретарь ЦК Грузии Патиашвили, будучи в Москве, зашел ко мне и рассказал о том, что в Тбилиси события принимают все более напряженный характер, митингуют студенты, что пора принимать жесткие меры, ввести комендантский час и держать наготове войска. Я сказал, что силовое решение должно быть исключено полностью. Надо ехать домой и разговаривать с людьми. Кажется, договорились.

В тот вечер я работал допоздна. Где-то около 23 часов ко мне зашел мой помощник Кузнецов, а он хорошо знал Патиашвили, и сказал, что Джумбер Ильич только что вышел от Лигачева. Тут я встревожился и упрекнул себя в том, что не доложил Михаилу Сергеевичу о разговоре с грузинским руководителем. Позвонил Горбачеву на дачу. Михаил Сергеевич воспринял информацию гораздо серьезнее, чем я. Он тут же связался с Шеварднадзе и попросил его передать митингующим личное послание Горбачева. Люди разошлись. Уже ближе к утру Михаил Сергеевич позвонил мне и с облегчением сообщил, что в Тбилиси все в порядке.

Жив в памяти и другой эпизод. Я проводил в Грузии отпуск и был свободен, как птица. Поехал в Телави. И вдруг телефонный звонок Патиашвили. Взволнованным голосом он сказал, что на главной площади города собирается толпа, уже начались антиправительственные выступления, что он обдумывает вопрос о возможности применения крайних мер. Я снова посоветовал Джумберу, который, как я понял, явно был в панике, пойти на площадь и поговорить с людьми.

Позвонил в Тбилиси своему помощнику Кузнецову, а также гостившему в Грузии Примакову, рассказал им о разговоре с Патиашвили и попросил съездить на площадь и посмотреть, что там делается на самом деле. Минут через сорок они перезвонили мне и сказали, что ничего не происходит. Воскресенье, ходят родители с детьми. Около памятника о чем-то спорят с десяток человек. Вот и все. Хотел переговорить с Патиашвили, но его не оказалось на месте. Однако буквально через минуту мне позвонил министр внутренних дел Грузии и с некоторой иронией сказал, что произошло, мол, информационное недоразумение, на площади все в порядке.

Сомнения мои обострил Михаил Полторанин. Он подошел ко мне и сказал: «Мой дружеский совет: не лезь в это дело. Там много темного, концы с концами не сходятся». Вот с этими смутными настроениями в тот же день поздним вечером я связался с Горбачевым. Он был на даче. Сказал ему, что предпочел бы Комиссию по советско-германскому договору, поскольку я по специальности историк. Мы долго обсуждали этот вопрос, но так ни к чему и не пришли.

— Подумаем, — сказал он.

По предложению Липпмаа разгорелись горячие прения. Было ясно, что у значительной части депутатов нет ни малейшего желания обсуждать этот трудный политический и нравственный вопрос. Основной упор оппоненты делали на то, что оригинал секретных протоколов отсутствует. Пришлось выступить и Горбачеву. Он заявил, что они с Шеварднадзе пытались найти подлинники секретных протоколов, но их нигде не оказалось.

Так или иначе, в конце своего выступления он предложил включить в состав комиссии меня, что было встречено аплодисментами.

Началась работа — нудная и тяжелая. Собрали сотни и сотни документов — прямых и косвенных. К работе подключили советские посольства в ФРГ, Англии, Франции, США. Проштудировали десятки книг, особенно на немецком языке. Все эти документы и материалы рассылались членам комиссии. Заседания проходили очень бурно.

Рабочим координатором комиссии был Валентин Фалин — человек высокой эрудиции. Своей рассудительностью он помогал создавать рабочую, уравновешенную обстановку. Активную роль играли Г. Арбатов, В. Коротич, нынешний Патриарх Алексий II, Ч. Айтматов, Л. Арутюнян, А. Казанник, И. Друцэ, В. Шинкарук.

Вполне понятно, что представители прибалтийских республик занимали острорадикальную позицию, но в основном по формулировкам создаваемого документа, а не по существу. Их активно поддерживал Юрий Афанасьев. Он даже сказал в интервью, что некоторые члены комиссии, в частности ее председатель, сдерживают объективное изучение проблемы.

Однажды я дал почитать Горбачеву проект моего доклада. Ему все это не понравилось. Но в процессе разговора возникла идея об интервью газете «Правда», с тем чтобы подготовить общественное мнение по этому далеко не простому вопросу. С помощью Фалина подготовил как вопросы, так и ответы и направил их в Крым, где отдыхал Михаил Сергеевич. Через 2–3 дня мне позвонил Черняев и сказал, что интервью понравилось, можно печатать. Однако некоторые представители Прибалтики критически отнеслись к тексту интервью, считая, что он расплывчат, не отражает суть проблемы, поскольку недостаточно радикален.

Работа комиссии возобновилась осенью, хотя рабочая группа сидела над изучением документов все лето. Страсти держались на том же уровне. В сущности, со многими замечаниями и требованиями прибалтов можно было согласиться, но я-то знал, что решения обвинительного характера в адрес СССР съезд все равно не примет. В конце концов заявил на комиссии, что пойду на трибуну и скажу, что выражаю мнение только части комиссии. Попрошу создать новую комиссию без моего участия. Сказал также, что часть комиссии может выступить со своими вариантами доклада и решения. Особенно шумливые радикалы поворчали, но согласились, что выступать мне надо от имени всей комиссии.