Анатолий Севастьянов - Мой знакомый медведь

• Название: Мой знакомый медведь
• Автор: Анатолий Севастьянов
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Природа и животные
• Год: 1980

Герой этой повести — подросток, который мечтает стать зоологом. Закончив школу, он едет работать в Камчатский заповедник, чтобы иметь возможность наблюдать и изучать медведей. Книга знакомит с неповторимой природой Камчатки, с теми, кто живет и работает в этом отдаленном уголке нашей Родины.

---

Впереди мелькнуло что-то темное — Витька вскинул было ружье. Но зверь, если и был похож на шатуна, то только по окраске. Это выдра съехала на брюхе с откоса в воду.

Из-под снежного яра шумно сорвалась пара крохалей, оставляя по две дорожки кружков, выбитых на воде крыльями.

Наконец стали встречаться перехваты льда. Причудливые, наподобие лекала, ледяные закраины местами дотягивались с одного берега до другого. Переходить по этим полупрозрачным ледяным перехватам было опасно. Прошлой зимой охотник утопил в такой же реке собак с нартой. Сам еле выбрался, да еще повезло — выловил спальный мешок. Остался в тайге без лыж, без ружья, без продуктов Ел березовый луб, через месяц его все-таки нашли — чуть живого и тощего, как скелет.

Наконец Витька увидел площадку льда, по всей ширине реки припорошенную снегом. Придерживаясь за ломкие на морозе ветки ивы, спустился на лед. Убедившись, что лед держит, ослабил крепления, чтобы в случае чего сбросить лыжи, и осторожно пошел. Он не мог понять, в самом деле лед пружинил под лыжами или это только казалось от страха. И вдруг под ногами треснуло — лед пустил стрелу к середине реки, и там она сломалась, рассыпалась мелкими трещинами. Витька, задевая в спешке лыжей о лыжу, побежал назад. Вся его затея с медведем рушилась.

В снежной яме он развел маленький костер из корявых нашлепок коры каменной березы, привязал к палке алюминиевую кружку со снегом, вскипятил чай. Кусок колбасы надел на сук и обжарил над костром… Только тут он заметил, что небо уже не голубое, а серое. Он пошел дальше вдоль реки, чтобы выйти к берегу океана и по ровной «прибойке», с которой волны слизали снег, идти к Горячим ключам.

…Он уже слышал шум океанского прибоя, когда снова наткнулся на следы шатуна. Свежие, они поблескивали взрыхленными снежинками. Медведь по ледяному перехвату совсем недавно вернулся на эту сторону реки и, бороздя снег, пошел через распадок. На льду ветер оставил тонкую припорошку снега, и на нем хорошо пропечатались длинные когти и все приметы следов. И Витька вспомнил: такие следы, где задняя правая лапа косолапила больше, чем обычно, он видел летом у реки Старый Семлячик. Тогда этот медведь убил и почти целиком закопал другого медведя — из земли торчали только лапы. Потом приходил, откапывал и жрал…

Шатун брел строго в одном направлении — к Рыбному ключу. Там почти до весны бултыхались нерестовые кижучи. Зимой ручей привлекал к себе белоплечих орланов, лисиц, росомах. Иногда к нему наведывались волки. А теперь шел сюда и шатун.

Медведь наткнулся на следы оленей, свернул на них, убедился по запаху — больных или раненых нет, оставил следы и опять побрел к ручью.

Летом не так уж трудно подойти к медведю, который плещется в реке, ловит рыбу. Витька надеялся — не трудно будет подойти и к этому, если он не наелся еще и не лежит где-нибудь возле промоины. Хоть Витька старался идти без шума, снег хрустел под ногами как сухари. Все меньше оставалось надежды на удачу. Не кружились над ручьем орланы, снег не пестрел лисьими следами, не видно было и самого ручья… Распадок целиком забило снегом в ту пургу, когда по самые крыши замело поселок.

Медведь колесил по распадку — следы были и справа и слева. Витька осматривался и не знал, как их срезать, куда пойти. Постоял, подумал, посмотрел на часы. День кончился быстро. Пора было подниматься в горы к старой избушке. Ночевать в снегу, когда рядом бродит голодный медведь, было слишком рискованно. Если шатун наткнется на лыжню, он сам начнет охотиться на человека. То и дело оглядываясь, Витька пошел к избушке, куда заходил иногда летом во время полевых.

«Если избушку замело и все-таки придется ночевать в кукуле[5] в снегу, — думал Витька, — надо сделать петлю, как делают медведи, и лечь с подветренной стороны, неподалеку от своего следа. И ружье держать все время на груди, чтобы в случае чего оно оказалось между мной и медведем».

Распадок, на склоне которого где-то вдали стояла избушка, так замело, что внизу торчали из снега только вершины деревьев, Витька с трудом передвигал ноги — путь к избушке все время шел в гору. Витька столкнул снег с толстого корявого сука каменной березы, сел передохнуть. Ружье воткнул прикладом в снег справа от себя, чтобы удобнее было схватить. Лицом повернулся к своим следам.

Багровый, косматый клубок солнца запутался в серой хмари. По всем ложбинкам качали головами белые змеи поземки. К утру они начисто залижут следы медведя. «Неужели все пропало? Неужели уйдет? — удрученно думал Витька. — А может, он ночью наткнется на мои следы и придет к избушке?»

За поворотом распадка темнела старая избушка, слаженная охотником, когда еще не было заповедника. Витька издали рассматривал ее, а она словно тоже глядела на него из ватных сумерек. Все вокруг утонуло в снегу, а у избушки только крышу привалило сугробом, и из-под этой белой «брови» смотрело на Витьку маленькое темное окошко; какой-то охотник умело выбрал место — избушку не замело. Но казалось, она сама выпросталась из-под снега, и у Витьки было даже желание поклониться ей, как живому существу… Чего только в голову не придет, когда ты один перед ночью в тайге.

Витька отгреб лыжей снег от двери и вошел внутрь. Железная печка, нары, небольшой столик из подогнанных друг к другу и протесанных сверху палок. Это была скорее не избушка, а землянка, наполовину врытая в откос. Пол земляной, крыша поверх широких плах тоже засыпана землей. Местами земля с крыши просеялась сквозь щели, и по полу тянулись земляные полосы. Окошко было застеклено, но в уголках остались кусочки пленки из медвежьих кишок, которой раньше в охотничьих избушках затягивали окна. Убить медведя было проще, чем купить и принести сюда стекло.

Все время оглядываясь, Витька наготовил дров, набил снегом чайник и потом бревном припер изнутри дверь избушки, чтобы ночью не вломился медведь. Такая предосторожность была необходима. Как-то писали в «Камчатской правде», что медведь-шатун выволок из палатки и заломал двух пастухов-оленеводов.

Можно было наконец расслабиться. Витька разрядил бескурковку, дал отдохнуть и пружинам. Весело загудели дрова в печурке. Витька расстелил на нарах кукуль.

Хлопья снега бесшумно касались оконного стекла и медленно ползли по нему. Снежинкам было тесно в воздухе, они цеплялись друг за друга и падали белыми цепочками или большими гроздьями: казалось, у окошка трясли белый пушистый коврик.

Витька напился чаю, забрался на нары, в кукуль. «Мать пишет, не болею ли гриппом… Какой тут грипп, — усмехнулся Витька, — смотри, как бы голова не отскочила».

Отогретый жаром печки, загудел над ухом комар. «Откуда он взялся? И комар тоже шатун», — подумал Витька сквозь сон.

Среди ночи что-то сильно треснуло на головой. Витька выскочил из кукуля, чиркнул спичкой. За ворот и на руки сыпались комочки земли. При тусклом свете невзявшейся свечи Витька метнулся к двери, отвалил бревно и подпер им центральную балку землянки: мерзлая земляная крыша отогрелась над печкой, и прогнившая балка лопнула под тяжестью земли и снега. Вовремя ткнул под нее подпорку, а то, чего доброго, прихлопнуло бы. Снова пришлось зарядить ружье. Все, что можно, взгромоздил у двери, чтобы не сразу ворвался шатун, если придет.

Ночью Витька не раз просыпался, держась за ружье. Его будили странные протяжные вздохи. Он долго прислушивался, не скрипит ли снег возле избушки, потом забывался в чутком сне и опять вздрагивал от непонятного, то далекого, то близкого вздоха. Утром встал все же бодрым. Кончился снегопад, в окошке мерцала зеленая звезда, обещая хороший день.

Только когда совсем рассвело, Витька решился открыть дверь. Вышел, держа наготове ружье: если вечером медведь наткнулся на лыжню, он мог спрятаться где-то рядом. Напряжение спало, когда отошел от избушки. Если бы шатун караулил, он ждал бы возле нее.

Лыжи глубоко проваливались в белый снежный пух. Трудно было поверить, что рыхлый, в полметра толщиной, снег выпал всего лишь за ночь. Ни соринки, ни черточки не было на свежем снегу. В распадке еще держалась утренняя синь, а вершины Зубчатки, обновленные снегом, сверкали на солнце. Не было ни малейшего ветерка. Редко случается так на Камчатке. И от этого тишина была тревожной.

«Шатуну некуда податься, кроме как на берег океана, — подумал Витька. — Там всегда есть выбросы, туда он и пойдет, тем более после такого снегопада».

Впереди на вершине сопки произошло чуть заметное движение, как будто вздулся снег. И вдруг он ожил, по всему склону — пошла лавина. На уступе она прыгнула, как живая, пролетела над обрывом и ударилась в дно распадка. Снег, смешанный с деревьями, был серым, как пепел. От удара, словно дым от взрыва, взметнулась снежная пыль, раздался глухой тяжкий звук, и Витька понял, что за вздохи будили его ночью. Это вздыхала «белая смерть» — сходили лавины.