Агате Несауле - Женщина в янтаре

• Название: Женщина в янтаре
• Автор: Агате Несауле
• Издательство: Tapals
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2000
• ISBN: 9984-577-89-9

Книга Агаты Несауле «Женщина в янтаре», высоко оцененная критикой, выдержала в Америке два издания (1995, 1997), удостоена премии «Wiskonsin Librarians Outstanding Achievement» (1995) и премии «American Book Award» (1996). Переведена на немецкий, шведский, датский и латышский языки.

«Ужасы войны — это только начало повествования. Всем, кому суждено было остаться в живых, приходилось учиться жить с этим страшным знанием.

Более сорока лет живу я, испытывая стыд, гнев и чувство вины. Меня спасли чужие рассказы, психотерапия, сны и любовь. Моя история — подтверждение того, что исцеление возможно.

Я молюсь, чтобы войны исчезли, и надеюсь, что все их жертвы будут поняты. Я хочу, чтобы и после того, как прекратились зверства, этим людям были дарованы нежность и любовь».

---

С трудом отец овладел собой.

— Теперь только Господь может нас спасти. Будем молиться, — сказал он.

Все пятеро мы встали в кружок посреди пустого двора.

— Отче наш, сущий на небесах…

Когда мы помолились, мама сказала:

— Все будет хорошо. Или, по крайней мере, быстро закончится, — словно поправляя себя, добавила она.

— Мы в руках Божьих, он нас защитит, — сказала бабушка.

Но на сей раз я ей не поверила.

Завыла сирена, казалось, совсем близко. Полил холодный дождь, небо на востоке было почти черным. Мы заторопились в убежище.

Просыпаемся мы еще до рассвета, когда кто-то ломится в двери. Слышны тяжелые шаги, сердитые голоса ругаются на чужом языке, свет бьет прямо в лицо.

— Русские, — прошептала мама.

Тьма скрывала солдатские лица, когда они обыскивали погреб. Они схватили одного из пациентов и вытолкали за дверь.

— Ууры, ууры! — кричали солдаты. — Ууры! — они искали часы.

Свет фонарика скользнул по лицу папы, потом по его рукам. С него сорвали часы.

Темные пальцы показывали на его обручальное кольцо. Когда снять кольцо не удалось, один из солдат засмеялся и сделал движение, напомнившее удар топора. Я разглядела жестокие черты его лица, щеки в мерцающем свете казались совсем провалившимися. В раскосых глазах жалости не было. Они бесстрастно смотрели, как папа пытается снять кольцо. Папе с трудом удалось стащить кольцо с пальца, и он смиренно протянул его солдату.

— Ууры, часы, ууры, — солдаты двинулись в глубину погреба. Они вывернули содержимое нескольких чемоданов на пол, расшвыряли все ногами, обутыми в сапоги, шагали прямо по вещам. Потом направились за перегородку.

— Это все? Они закончили? Они уйдут и никогда больше не вернутся? — шепотом спросила я у мамы.

— Они ушли, но они вернутся. Все будет хорошо, если мы будем вести себя тихо, так, чтобы они нас не замечали. Нельзя ни разговаривать, ни плакать, а то они рассердятся.

— Ты все поняла, что они сказали? — спросила бабушка.

— Нет, мне кажется, среди них есть и монголы, — сказала мама.

— О Господи, не оставь нас! — произнесла бабушка.

Солдаты почти сразу же появились снова и стали светить фонариками прямо нам в лица. Дядя Густав и вся его семья вынуждены были ночью вернуться. Путь к спасению преградили им русские танки. Нам с сестрой строго-настрого запретили рассказывать кому бы то ни было, что они пытались убежать, иначе с ними случится нечто ужасное. Может быть, кто-то и рассказал об этом солдатам, я была уверена, что только не мы с сестрой. Дядю Густава и Гука первыми вытолкали прикладами к двери. Потом и остальных мужчин.

— Они их расстреляют, Боже мой, они их расстреляют, — закричала какая-то женщина. Солдат ударил ее прикладом.

Двое солдат стащили папу с матраса. Когда он попытался дотронуться до маминой руки, то ли опереться, то ли проститься, солдат толкнул его в спину. Было слишком темно, чтобы можно было что-то разглядеть, но я слышала, как он зашаркал ногами. Я так боялась, что они что-нибудь ему сделают, я так не хотела, чтобы он заплакал.

— Они его расстреляют? — подергала я маму за руку.

— Молчи, — ответила мама. — Сиди тихо, а то они рассердятся. Не думаю, что они кого-нибудь расстреляют. Молчи, — и она закрыла мне рот рукой.

Солдаты обыскали погреб, вытащили на середину узлы, согнали всех мужчин к выходу.

— Услышь, Господи, слова мои… — начал пастор Браун, остальные подхватили. Окрики солдат заставили всех умолкнуть.

Мужчин построили по двое. Дядя Густав и Гук стояли в паре, пастор Браун держал за руку Ганса, одного из пациентов, а папу вытолкали вперед. Последнее, что я видела, — он шел один. Я замерла, всем своим существом я хотела лишь одного — чтобы они не вынудили его плакать.

6. ХИЛЬДА

Хильда, сухощавая, с рыжими волосами, веснушчатая молодая немка, работала в Лобетале секретаршей. Муж ее был на фронте. Хильда всем говорила, что волнуется, так как письма от мужа приходят нерегулярно. О своих страхах и надеждах она откровенно рассказывала любому, кто готов был слушать. Над нею слегка посмеивались — сдержанностью она явно не отличалась. Хильда надеялась забеременеть, когда муж приезжал в трехдневный отпуск, но с такими вещами не угадаешь, сказала она. Она боялась, что муж умрет и после него ничего не останется. К тому времени, как пришли русские, Хильда не видела мужа почти год.

Когда увели мужчин, солдаты вернулись искать драгоценности. Приказали раскрыть чемоданы и все содержимое вывалить на пол. Обыскали одежду женщин, ощупали их. Мама спрятала обручальное кольцо в туфлю, но солдаты будто знали об этом. Они заставили маму и других женщин снять туфли и пальто. Когда Хильда замешкалась, расстегивая пуговицы, они принялись кричать и ударили ее. Потом двое потащили ее за перегородку.

— Нет! — кричала Хильда. Она упала на колени, прямо на грязный пол и протянула к ним руки, словно в молитве. — Нет, нет! — кричала она.

Но солдаты были неумолимы. Они рванули ее, она расцарапала колени о грубый цементный пол. Получившие секундную передышку остальные женщины отвернулись. Если солдаты сейчас возьмут Хильду, их на некоторое время оставят в покое. Если Хильда будет очень уж сопротивляться, они схватят кого-нибудь из них.

Бабушка что-то шепнула Хильде, та кивнула. И вдруг вскочила, задрала юбку и бесстыдно выпятила живот, плоский и гладкий под толстыми серыми хлопчатобумажными штанами. Она попыталась надуть его, погладила его свободной рукой, потом отчаянно принялась водить по нему кругообразными движениями. Солдаты остановились, посовещались. Потом снова потащили Хильду за перегородку.

Но пауза обнадежила других. В этой русской военной части служили солдаты из Монголии. И хотя изнасиловать женщину для мужчин традиционно считалось доказательством мужской силы, казалось, они испытывают неосознанное чувство почитания матери. Хильде не удалось убедить их, что она в положении, но такое же повторилось чуть позже с другой женщиной, с беженкой, которая появилась здесь два дня назад. Эту женщину, которая была на седьмом месяце беременности, не тронули. Когда она подняла юбку и спустила штаны, чтобы показать круглый, изрезанный синими прожилками живот, ее оставили одну посреди комнаты. Так она стояла, красная от стыда, потом возвратилась на свое место.

Не увели за перегородку и ни одну женщину, с которой были дети. Вначале взрослые велели мне держать Астриду за руку и делать вид, что двоюродная сестра — моя мама, но от этого плана пришлось отказаться, потому что я ни за что не хотела отпускать мамину руку. Астрида, в сером головном платке, с вымазанным сажей лицом, держала за руку сестру. Как только солдаты приближались, сердце мое замирало от страха — сейчас они уведут Астриду и виновата в этом буду я.

— Что они делают Хильде? — шепотом спросила я маму.

— Тише! Не говори ни слова. Не плачь! Молчи!

Я слышала стоны Хильды, потом мычанье, смех и издевки солдат. Потом снова мычанье. Осклабившись, солдаты толпились возле перегородки. Хильда пару раз вскрикнула, раздались удары, после чего она только всхлипывала. И вскоре уже не издавала ни звука.

— Она умерла? — снова прошептала я, но мама только закрыла мне рот рукой и помотала головой. Я хотела знать, не убьют ли они ее зонтиком, но спросить не решилась. Накануне вечером я слышала, как беженка, которая была в положении, рассказывала о русских солдатах, которые каким-то образом воткнули в женщину зонтик, потом открыли его и так женщину убили. Я не поняла, как они это сделали — сунули зонтик ей в рот или снизу? Я вздрогнула при одной мысли об этом.

После долгой возни и мычанья солдаты вытолкнули Хильду из-за перегородки. Пальто ее было туго подпоясано; лицо и шея багровые. Толстые коричневые чулки спущены до лодыжек, ноги синие. Вид у нее был виноватый.

Когда Хильда робко вернулась на свое место, женщины сгрудились еще теснее, подальше от нее, и еще крепче обмотали ноги юбками. Хильда сидела, уставившись в пол, словно это она совершила нечто ужасное. Женщины украдкой переглядывались. Кто будет следующей? Никто не произнес ни слова.

И тут Хильда заплакала. Она качалась вперед и назад, в ее всхлипываниях была вся боль мира, она раскачивалась снова и снова, еще и еще, это отчаяние без слов было неизбывным. Женщины окаменели. Солдаты, приставленные нас охранять, словно бы ничего не замечали. Никто ничего не делал. Плач не прекращался. Он не прекратится никогда. Нам придется слушать его вечно.

Неожиданно поднялась бабушка. С вызовом посмотрела в сторону наших тюремщиков-солдат, словно приказав им не становиться на ее пути, по грязному захламленному полу направилась к Хильде. Казалась, она идет неестественно медленно, все смотрели, не схватят ли ее солдаты. Когда она подошла к Хильде, немка отшатнулась.