Агате Несауле - Женщина в янтаре

• Название: Женщина в янтаре
• Автор: Агате Несауле
• Издательство: Tapals
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2000
• ISBN: 9984-577-89-9

Книга Агаты Несауле «Женщина в янтаре», высоко оцененная критикой, выдержала в Америке два издания (1995, 1997), удостоена премии «Wiskonsin Librarians Outstanding Achievement» (1995) и премии «American Book Award» (1996). Переведена на немецкий, шведский, датский и латышский языки.

«Ужасы войны — это только начало повествования. Всем, кому суждено было остаться в живых, приходилось учиться жить с этим страшным знанием.

Более сорока лет живу я, испытывая стыд, гнев и чувство вины. Меня спасли чужие рассказы, психотерапия, сны и любовь. Моя история — подтверждение того, что исцеление возможно.

Я молюсь, чтобы войны исчезли, и надеюсь, что все их жертвы будут поняты. Я хочу, чтобы и после того, как прекратились зверства, этим людям были дарованы нежность и любовь».

---

— Подонок, да как он посмел!

— Ладно, ладно. Кольца все равно были мне малы. В последние годы у меня начали распухать руки, я их почти не носила.

— Какой подонок, это твое обручальное кольцо. И единственное, что у тебя осталось от мамы.

— Ну, он ведь знал, что я все это смогу выкупить.

— Твое обручальное кольцо. Понятно теперь, что для него было важнее. Пойдем, сестричка.

Я веду Беату мимо грязных стеклянных витрин с украшениями и предметами из серебра, мимо длинных рядов разного рода оружия, прислоненного к обшарпанным стенам.

— Что же случилось с Улдисом? — спрашивает владелец, толстый молодой мужчина с черными жирными волосами.

— Напился в стельку и умер, — бросаю я. — Чего вы еще ждали?

— Приношу свои сожаления, — кажется, глаза его затуманились, он вытаскивает носовой платок из кармана засаленного кожаного жилета и сморкается.

— Он был очень хороший человек. Я любил с ним разговаривать. Он так знал историю, верно ведь? Вместе с ним мы живали в разные времена. Жалко, что он умер, теперь-то в Балтии дела налаживаются.

Усталое печальное лицо Беаты освещается улыбкой.

— Да, историю Улдис знал. Спасибо, что вы это подметили.

Она распрямляет плечи.

— Маленькие беззащитные оккупированные страны — Латвия, Эстония, Литва, я учил про них в школе, — с гордостью говорит мужчина.

Мне становится стыдно самой себя. Печаль, которая царит в помещении, омывает и меня; страдания сестры грозят затопить меня.

Но, похоже, встреча с владельцем ломбарда Беату приободрила.

— Вот видишь, Агаточка, — говорит она, — на самом-то деле Улдису было не все равно, что со мной случится. Он всегда говорил мне, чтобы я училась, чтобы доставляла себе удовольствие. В Луизиане, когда мы виделись в последний раз, он, когда стоял возле своей машины, сказал: «Скоро я опять к тебе приеду. Береги себя. Не забывай, я тебя люблю». Он купил мне цепочку на дверь, тщательно все измерил, стоял и смотрел, как техник ее прилаживает. Улдис как чувствовал, что жить ему осталось недолго. Ему было не все равно, что со мной происходит. Правда.

Не мог сам приладить цепочку, думаю я, бестолочь и дрянь. Но сама его попытка меня растрогала. Надо помочь сестре что-нибудь спасти.

— Да, — говорю я, — он думал о твоей безопасности.

— Как ни плохо ему было, а эти две бутылки с вишневым ликером он не тронул.

— Да.

— Я знала, что ты поймешь меня, сестренка.

Возвратившись в квартиру, мы беремся за спасательные работы. Протираем и пакуем книги, кидаем в пустую коробочку из-под маргарина по найденной монетке, сортируем и складываем одежду Беаты. Да сколько там ее, большинство вещей я когда-то ей подарила. Выбрасываем мертвые цветы в пластмассовый мешок и ставим его рядом с горой отходов, которые предстоит спустить вниз.

Я домываю кухонный стол и принимаюсь за посуду. Блюдца из крышек от маргариновых коробочек, пластмассовые ложки и вилки из ресторанов быстрого обслуживания, использованные не один раз, несколько стаканов с изображением кролика, которые когда-то дарили покупателям в «Burger King». Единственная картина в квартире — плакат с кроликом, играющим на виолончели.

Обеденный сервиз состоит из трех простых белых фарфоровых тарелок, две из них с трещинами, четыре разнокалиберные чашки, старые ножи и вилки из нержавеющей стали. Полупустые пачки с супами, рисом и вермишелью тщательно закрыты. В одном ящике аккуратно разглаженная и сложенная разноцветная бумага, в которую когда-то были упакованы подарки, для вторичного использования. Во втором ящике ленточки и красивые салфетки с мелкими розочками, которые мама позволила себе купить в фешенебельном магазине «L. S. Ayres». Наполовину использованная и вновь старательно упакованная пачка красок для пасхальных яиц.

Я плачу, натыкаясь на очередное доказательство Беатиной нищеты. Мой собственный дом, который я приобрела недавно, просторный и теплый, шкафы ломятся от одежды, в буфетах полным-полно. А как жила сестра! Беата, которая так любила красивые вещи, которая в пятидесятые годы копила деньги, чтобы купить духи, пышную юбку из тафты и маленькие золотые часики на тоненьком черном бархатном ремешке.

Каждый вечер после шестнадцатичасового рабочего дня она поднималась по лестнице домой; работа чиновницы кормила и ее, и Улдиса, но жили они ниже уровня нищеты; потом, поздним вечером, она шла в библиотеку, где готовилась к экзаменам на степень по библиотековедению, чтобы иметь возможность занять административную должность в университете. Беата была измотана и, вероятно, переживала, что не хватает средств завершить докторскую по политологии. Но она поднималась по ступенькам и твердила себе, что настойчивость и труд преодолеют все. Какая же нужна отвага, чтобы ежевечерне подниматься по этим ступенькам.

Но однажды Беата открыла дверь в эту нищету и разруху. Возможно, Улдис лежал на диване отключившись, единственный источник света — голая лампочка над обеденным столом. Или, наоборот, он в сознании, угрюмый, соображает плохо. «Кто бы не спился, живя с тобой? — возможно, сказал он. — Ты ненормальная, я ни капли в рот не брал. Всюду тебе мерещится пьянка, как и твоей сестре. У вас у обеих тьма проблем».

Но так бы сказал Джо, Улдис всегда был вежлив.

На зеленом ковре, который Беата утром почистила, валялись бы газеты и пепел от сигарет. Чемодан, который она ему запаковала в последний раз, все еще стоял бы у дверей.

— Он вернулся, — сказала бы мне Беата по телефону.

— Ну, так скажи, чтобы ушел.

— Я не могу. Что с ним будет?

— Ему придется самому о себе заботиться.

— Поздно, — ответила бы Беата, вздыхая.

Я дочищаю еще одну кастрюлю и вытираю слезы. Я не стану, я ни за что не стану оплакивать Улдиса, я буду оплакивать только свою сестру.

— Сестричка, если бы я знала, как тебе трудно, в какой нищете ты живешь. Я должна была знать. Я знаю, что такое вернуться домой к пьянице, но что так тяжело и в остальном… У тебя же вообще не было радостей. Ты, наверно, даже не ела как следует.

— Да нет, почему. Мы ели рис, и только однажды легли спать голодными. Все не так уж и страшно.

— Надо было мне присылать тебе деньги. Ну почему ты мне ни о чем не рассказывала?

— Не хотела, чтобы кто-то знал обо мне. Хотела и тебя уберечь, хоть немного. Мне вообще хотелось опекать тебя больше. Ты не забыла, ведь ты младшая? — смеется Беата.

— Право, было неплохо, — продолжает она. — На самом деле это была славная квартира. Я содержала ее в порядке. Когда солнце заглядывало через балконную дверь, цветы просто блестели.

Беата указала на единственный в комнате стул.

— Тут я обычно сидела, когда с тобой разговаривала. Я по воскресеньям всегда с тобой разговаривала; с каким нетерпением я ждала этого звонка. И Улдис не всегда бывал пьяным. Иногда целую неделю держался. По воскресеньям магазин напитков закрыт, так что он не ходил в «Big Red's». Мы спали до девяти, потом сидели в постели и разговаривали. Если были деньги, покупали воскресную газету, читали. Если не было, шли гулять, за жилые дома, собирали нарциссы. Улдис все надеялся увидеть зайца, и однажды мы действительно его видели. Если у меня была дополнительная работа, ходили иногда на дневные концерты или в «Hooks» выпить по чашке кофе. На мой день рождения или на Валентинов день, когда ты мне присылала деньги, мы шли в магазин, и я покупала лак для ногтей Estee Lauder Champagne Pearl; Улдис настаивал, чтобы я его купила; это была единственная роскошь, которую я себе позволяла. Потом мы шли домой, и я красила ногти. А вечером шла в библиотеку. По воскресеньям нам всегда бывало хорошо.

Я беру фотографию Улдиса, сделанную пару лет назад в доме его матери на Рождество. На нем выходной костюм, белая рубашка и черный галстук, темные волосы легкими завитками падают на лоб. Выглядит он трезвым, настроение приподнятое. Всего этого Беате на краткий миг удалось добиться. Она его начистила, навела на него лоск, постаралась придать ему приличный вид, чтобы можно было вывести в люди. На лицах обоих счастливая улыбка, словно только что произошло чудо.

— А это нам, пожалуй, не мешает отнести в «Big Red’s», — говорю я, сдерживая злость. — Показать им. Они наверняка его помнят, сколько денег на их водку просадил, один из лучших покупателей. Им следовало возместить тебе часть расходов на похороны, это их профессиональный долг.

— Слишком поздно. Бедный Улдис.

Я перебираю бумаги, лежащие в ящике из-под водки «Dark Eye», Беата попросила меня об этом.

На самом верху десятка два-три писем от матери Улдиса. Понимая свою бестактность, я все же читаю два последних. Мать посылала ему деньги, по двадцать долларов, хотя сама живет на жалкую пенсию по старости, на дешевом сыре и муке, которые выдают ей в рамках программы продовольственной помощи, и на пособие на отопление для людей с низкими доходами. Она возобновила рецепты от «Valium» и отправляла ему — «от нервов». Водка в смеси с «Valium» особенно дурманит голову.