Жак Робер - Кто-то за дверью

• Название: Кто-то за дверью
• Автор: Жак Робер
• Жанр: Детектив

---

Но Пюс всего лишь достает пачку "Честерфилда" и зажигалку. Она закуривает, садится на диван, глубоко затянувшись, долго выпускает дым и, наконец, устремляет взгляд на меня.

- Продвинулся немножко? - спрашивает Пюс.

Я всегда рассказывал ей о своей работе. Один из моментов, сблизивший нас в начале нашего знакомства,- это моя жизнь как писателя. Честно говоря, мне думается, что Пюс всегда меньше восторгали мои книги, чем состояние моего духа, в котором я творил, подспудная и терпеливая работа моего не знающего покоя воображения.

Итак, ей прекрасно известно, что уже в течение недели моя работа над новым романом не двигается. Я не отвечаю на ее вопрос. И спрашиваю в свою очередь:

- Что случилось? Не спится?

- Как всегда, немножко волнуюсь перед отъездом, единственное, пожалуй, в чем я так я осталась ребенком.

Смотрю на нее. Думаю, что никогда еще она не казалась мне такой красивой, несмотря на лоснящиеся от крема лоб и щеки. Напрасно она ругает Дьепп - морской воздух подарил ей вторую юность, в тридцать один год ей не дашь больше двадцати.

Я женился на ней потому, что она была похожа на одну из героинь Жироду. Невысокого роста, при теперешней моде на короткие юбки, Пюс иногда и впрямь кажется маленькой девочкой. На ее лице блуждает постоянная улыбка, улыбка глаз, какая-то внутренняя улыбка, словно она улыбается чему-то, известному ей одной, и это делает ее как-то по-особому загадочной.

У нее примитивно белокурые волосы, примитивно голубые глаза. Она идет по жизни, сохраняя на лице выражение совершенной невинности, перед которым я останусь безоружным до последнего своего вздоха. Ибо в то же самое время прекрасно представляю, как она спокойно подсыпает мышьяк в мой кофе с молоком, следуя побуждениям типично женским, безотчетным и непреодолимым, которые мне не дано узнать, и сохраняя при этом свою неподражаемую улыбку.

- У тебя недовольный вид. Что, дело так и не движется? - возвращается Пюс к своему вопросу.

По правде говоря, она толком не знает, о чем я собрался писать. Я просто сказал ей на днях, что это будет история об обманутом муже, который однажды туманной ночью прибывает в Дьепп, чтобы застать врасплох любовников в отеле "Тупик".

- Я все думаю, не напрасно ли ты взялся за этот сюжет,- говорит она.В сущности, эта история обманутого мужа - роман о ревности. Мужской ревности. Не так ли?

- Именно.

- Ну вот! Возможно, тебе нечего сказать о ревности.

- Ты ошибаешься,- говорю я, рисуя иероглифы на лежащем передо мной чистом листе бумаги, избегая смотреть на нее в упор.- Ревность - великая сила, внушенная страстью. Она является частью того, что можно было бы назвать арсеналом романиста. Ревность - важнейшая тема наряду с честолюбием, любовью, смертью.

- По существу, ревность для тебя - это как бы профессиональная обязанность.

- Скажем, упражнение стиля.

Она на мгновение задумывается, затем озабоченно произносит:

- Но как же быть с твоим упражнением, если я никогда не видела, чтобы ты ревновал.

Смеясь, встаю из-за стола. Это очень важно - смеяться, когда хочешь скрыть свои чувства. Смех - замечательная маска.

- Возможно, ты никогда и не видела,- говорю я небрежно,- но это совершенно не значит, что в душе я не умирал от ревности.

- Я в этом не убеждена,- говорит она со всей серьезностью.- Ревность всегда как-то проявляется. Злится, испускает вопли! В этом ее слабость: она не в состоянии скрываться.

- Есть ревнивцы, умеющие владеть собой, дорогая. Лучшие из всех. Самые опасные.

По-моему, мы вскользь коснулись личной темы, и я возвращаюсь к моему роману. Объясняю ей, что меня задерживает вовсе не описание ревности. Допуская, что сам я никогда не испытывал мук этой неблагодарной страсти, я видел достаточно ревнивцев вокруг. Романист владеет особым даром описывать со всеми нюансами и те чувства, которых никогда не испытывал. Его воображение восполняет недостаток опыта, а умение наблюдать чужие страдания довершает.

Наконец я. подхожу к тому, на чем споткнулся. Мой ревнивец, который несет в себе свое несчастье, словно совершает жертвоприношение, прибывает в Дьепп с вполне определенным намерением - отомстить. И отомстить как можно более жестоко.

Вдруг вижу, как сверкает взгляд небесно-голубых глаз Пюс.

- А что, ревнивый человек непременно испытывает желание отомстить? склонив головку на бок, спрашивает она, словно берет интервью.

- Думаю, что непременно,- говорю я.- Месть - рожденная ревностью дочь.

Неплохо сказано, я быстро записываю последнюю фразу на листок.

- Во всяком случае не понимаю, почему ты застрял именно на мести,говорит Пюс.- Нет ничего проще. Этот твой тип идет прямо в отель, где прячется его жена со своим любовником, отыскивает их комнату, вынимает револьвер и убивает обоих.

Столь оперативное разрешение проблемы совсем не в духе Пюс. В свое время она училась на медицинском факультете, любит помудрить. Уверен, что она придумала это кровопролитие только для того, чтобы увидеть мою реакцию.

Отвечаю ей со всей откровенностью:

- Это не может произойти таким образом, дорогая. Во всяком случае, не в моей книге. Прежде всего потому, что было бы лишено малейшего интереса. О подобном сведении счетов читатель узнает каждое утро из своей газеты. Но у меня есть куда более важное замечание. Мой персонаж совсем не тот человек, который станет палить из револьвера. Для этого он слишком умен. Он цивилизованный человек и умеет контролировать свои инстинкты.

- Если он ревнует и если собирается мстить, значит, не такой уж он цивилизованный,- возражает Пюс с напускной печалью.

- Наоборот! И в этом проблема моей книги. Разум против инстинкта. Ревность со всем, что в ней есть дикарского,- у существа высшего порядка, которому уровень его культуры не позволяет стрелять из револьвера.

- По сути дела, это человек вроде тебя,- говорит она, вдруг взглянув на меня в упор.

Она начинает действовать мне на психику. Мы непременно должны оставаться в рамках моего романа. А впрочем, я доволен, что могу вслух обсуждать проблему, в которой увяз много дней назад. Я больше не смотрю на Пюс. Сажусь в кресло, обхватив голову руками.

- Этот человек не может отказаться от мести, - глухо произношу я. Это противоречит его сути.

- Да иначе и книги не будет, - говорит Пюс, неестественно хихикнув.

Я не слышу ее шутки. Я вновь ищу то, что ускользает от меня на протяжении многих дней и ночей.

- К тому моменту, когда он сходит с корабля, он, мой умник, уже все придумал. Он уже знает, каким образом накажет тех двоих, что разрушили его мир и покой. Однако никакого оружия у него с собой нет. О господи! Но что же такое он мог придумать?

- Может, ты составишь перечень способов мести, на какую способен человек,- предлагает Пюс.- Это бы тебе помогло.

Чувствую, как весь внутренне напрягаюсь, и почти кричу:

- Какой перечень? Есть лишь одна месть! Лишь один способ наказать измену. Рецепт древний и примитивный, тот, что сохранили правоверные. И единственный, надо сказать, который дает полное удовлетворение.

- Какой же? - спрашивает Пюс с деланным безразличием.

- Смерть,- почти шепотом отвечаю я.

Мы умолкаем. Я внимательно посмотрел на Пюс, произнеся последнее слово: ее лицо хранило невозмутимость. И все же я уверен, что уже в течение нескольких минут наш разговор ее безумно занимает. Я хорошо знаю эту маленькую венку, которая пульсирует сейчас на ее шее, выдавая волнение. И еще угадываю под шелком пеньюара эти медленные и глубокие вздохи, от которых чрезмерно вздымается ее пышная грудь.

Пюс встает, подходит к столику на колесах. Знаю, что сейчас ей хочется выпить. В последние несколько недель она удвоила, даже утроила свою обычную дозу алкоголя.

- Хочешь виски? - спрашивает она, открывая одну из бутылок.

- Нет,- говорю я.- И тебе надо бы воздержаться, если ты действительно собираешься спать.

- Напротив. В последнее время виски меня усыпляет. Она наливает себе полный стакан. Такая доза может

убить ребенка. А она ну совсем еще ребенок! Последнее время Пюс пьет виски, не добавляя ни воды ни льда. "Как англичане",- говорит она со свойственным ей снобизмом. Но пьет она больше, чем надо.

- Ты говорил о смерти? - Пюс внезапно поворачивается ко мне.

Она делает большой глоток и продолжает:

- Ты в самом деле полагаешь, что правы эти несчастные психи, о которых пишут в скандальной хронике?

- Я не знаю, правы ли они. Знаю только, что у них достаточно храбрости, чтобы следовать своим внутренним побуждениям.

- Ты считаешь это храбростью?

- Во всяком случае приходит избавление. Самые несчастные - это рогоносцы-интеллигенты. Ибо они страдают так же, как другие, и так же, как другим, им хочется убить, но собственная культурность их останавливает. Так они и остаются со своим страданием, которое парализует их и душит. Она искоса взглядывает на меня и погружается в задумчивость. И снова молчание. Я спрашиваю себя, куда нас заведет этот разговор. Мне он кажется опасным.