Андрей Коренев - Кадетская история

• Название: Кадетская история
• Автор: Андрей Коренев
• Жанр: Биографии и Мемуары

---

— Ату! Взять их!

И с размаха по заду улепетывающего старика, еще раз! За все унижения! Получай! Рота остановилась на границе между двух городков, разделенных стадионом. Мальчишки, разгоряченные и возбужденные, переводили дыхание. Получилось! Свершилось! Гордость за содеянное наполняла сердца. В соседние роты таких же «мальчиков» направили делегации. Поддержат или нет? Делегации возвратились с грустными лицами. Все горячо восхищались четвертой ротой, но… В то, что можно одолеть «стариков», не верил никто.

Майор Дмитриев был доволен ротой. Молодцы! Орлы! Как неслись от них старшекурсники! Суворовцы же ходили напряженные и напуганные. Души грызли червячки сомнений — что натворили? Что теперь будет? Мыслимое ли дело — на старших руку подняли? Ни один старший кадет возле четвертой роты не появлялся. А после ужина через первокурсников из других рот старшие кадеты передали — четвертой роте сегодня ночью кранты…

— Товарищ майор, — подошла к Пиночету, который в тот день был ответственным по роте, делегация суворовцев, — нам передали, что сегодня старики нам отомстят…

— Не бойтесь! Мы им покажем! Главное один раз отпор дать, и больше они вас никогда не тронут! — воодушевил нас майор. В это хотелось верить…

Теплая уссурийская ночь накрыла город, вечерняя поверка прошла тихо и мирно, и мы поверили, что действительно все будет хорошо. Пиночет не покидал расположение роты.

Тишину ночи неожиданно нарушил мощный шум, издаваемый тремя сотнями юношеских глоток прямо под окнами казармы.

— Подъем! «Старики» пришли!

На ходу натягивая обмундирование, кто в трусах, кто в штанах, бросились к дверям, где мужественно держал оборону Пиночет, пытаясь не допустить прорыва старших кадет в казарму. Те пытались протиснуться мимо него, он схватил одного из них, и они покатились по газону перед входом. Другие с криком бросились вовнутрь казармы, но в дверях расположения их уже встречала баррикада из ближе стоящих к входу кроватей. Схватка перешла в жесткую рукопашную, где кадеты бились табуретами, дужками от кроватей. Старших кадет было втрое больше, но их численное преимущество терялось в ширине дверного проема и баррикаде из кроватей. Но все же постепенно они теснили первокурсников, которые начали отступать вглубь казармы.

Уравнял силы прибывший на шум битвы дежурный по училищу. Правда, до предупредительного выстрела вверх, его никто не воспринял серьезно. Однако раздавшийся грохот боевого Макарова остудил пыл второкурсников и заставил отступить, которые напоследок, неудовлетворенные результатом штурма, побили половину стекол в казарме…

С чрезвычайным происшествием разбирались долго и тщательно. Опрашивали всех кадет — старших на предмет, где был прошлой ночью, младших — смогут ли узнать хоть кого-нибудь из нападавших. Ни один из трехсот старших кадет и ни один из сотни младших никого не сдал. Ничего не знаю, ничего не помню, ничего не слышал и не видел. Единственным офицером, бывшим в схватке, был Жорж Палыч, но когда он покатился со старшим кадетом кубарем, то потерял очки, которые ему в горячке и раздавили. Удержать кадета он не смог, потому что отступавшие кадеты вырвали у него из рук задержанного им «старичка». Под предлогом плохого зрения Пиночет от опознания тоже отказался, за что старшие кадеты отнеслись к нему с глубоким уважением, всячески подчеркивая это.

Потому дело решили замять, о массовом побоище в Москву не сообщать, срочно навели порядок, вставили стекла и устранили имеющиеся недостатки. Уссурийск для Москвы — глушь беспросветная, гостей сюда не водили, большие начальники не шастали, жили здесь по своим законам, без оглядки на московское начальство…

* * *

Как трудно и страшно остаться одному за несколько тысяч километров от родного дома. Где нет ни одного родного человека. Где некому поплакаться, пожаловаться в трудную минуту, где ты весь на виду и каждый твой поступок или шаг трактуется товарищами либо в одну, либо в другую сторону. Где в твои четырнадцать лет иногда просто хочется конфетку, но рядом нет мамы, а в столовой дают опостылевшую солянку…

Легче всего было местным, городским кадетам. Они наравне с нами живут в казарме, но к ним еженедельно приходят попроведать их мамы и папы, принося домашних пирожков своим оголодавшим чадам. Случайно зайдя в свой класс за учебником в выходной день, я увидел, как местный уссурийский кадет Шумов Мишка за обе щеки уплетает пирожки, а заботливая мама подкладывает ему все новые и новые, недовольно оглянувшись на меня. Пирожок и конфета были мечтой любого кадета, оторванного от дома, но вид моего товарища, с которым я делил все трудности, который ходил рядом со мной в строю, с которым мы все делили пополам, и который сейчас при виде меня чуть не подавился пирожком — вызвал у меня глубокое омерзение. Я спустился вниз.

— Андрюха! Ну что, видел, как Мишка пирожки уплетает? — спросил меня еще один кадет с нашего взвода, сидевший с учебником на табуретке возле своей кровати.

— Видел, — кивнул я.

— Мужики! — отозвался наш замкомвзвода старший вице-сержант Еремеев, — Я со старшими кадетами разговаривал, они сказали, что этот вопрос вне обсуждения. Это его родители, его еда, и его личное дело — делиться с нами, или нет! Этим он не нарушает никаких кадетских правил. Единственное, «старички» сказали, что таких называют «курками» или «куркулями». То есть жадинами, которым плевать на товарищей, лишь бы набить свой живот.

— Не знаю, нарушает он кадетские правила или нет, но я с таким в разведку или в бой никогда не пойду, — скривился иркутский кадет Андрюха Ганза.

Через несколько дней Ганзе пришла из дома посылка от родителей, в который ему прислали конфет, печенья, варенья. Он открыл ее при всех на занятиях по самостоятельной подготовке, демонстративно высыпал все на парту, и прилюдно разделил присланное поровну на всех кадет взвода, вплоть до того, что разламывал конфеты и печенюшки на несколько частей. Все делали вид, что не замечают его приготовлений, углубивший в решение домашних занятий. Он подносил каждому кадету по горстке конфет и печенья, и проговаривал одну фразу:

— Мне посылка из дома пришла, угощайся, пожалуйста! А варенье я на ужин возьму, по тарелкам на каждом столе разложу…

Только возле Мишки Шумова он на какое-то мгновение замер, скривился, но пересилил себя и произнес ту же самую фразу, добавив в конце:

— … Со всеми поделюсь… Даже с куркулями…

Шумов густо покраснел, а все кадеты прыснули со смеха…

Посылки из дома были одной из небольших радостей, когда можно было подчеркнуть свою принадлежность к кадетскому братству и верность его принципам. Единственное, что омрачало их получение, было то, что почта находилась за пределами училища, и мы ходили за их получением по одному в соответствии с увольнительной запиской. Вокруг училища в основном располагались старые двухэтажные бараки, в которых проживало большое количество спившихся и опустившихся людей. Их дети были нашими противниками и врагами. Они считали нас «белой костью», «интеллегентиками», в общем — врагами. Мы в ответ звали их «шпаками», часто бились не шуточно, и у них считалось за счастье выловить и побить одинокого кадета. Так что поход на почту был зачастую опасным мероприятием.

В тот день почту принесли как обычно. Раздали письма, но наиболее приятно было получить извещение на посылку.

— Крошкин! Тебе посылка!

Димка Крошкин, суворовец из Бийска, был рад. Я был рад за него. Ладно, местные, к которым почти каждые выходные родственники приезжают. А вот нам — из Якутии, Читы, Иркутска, Красноярска, Алтая, о доме напоминают лишь изредка приходящие посылки, заботливо собранные мамами, в которые они накладывают различных сладостей… Вечером на самоподготовке можно будет поставить посылку на стол, и по-братски разделить на всех. Потому что кадетский закон гласит — все поровну, и потому одна на всех жизнь — за Родину, одна смерть — за Родину, все жизненные трудности и лишения — поровну, и все блага, включая и еду — поровну…

Теперь Димке надо было отпроситься у командира взвода в увольнение, потому что почтовое отделение находилось за пределами училища. Командир взвода отпустил его после обеда, и радостный Димка, получив увольнительную записку, нетерпеливым шагом отправился на почту.

Посылка порадовала своими размерами и весом. Фанерный ящик приятно оттягивал руку, а в голове строились догадки, что на этот раз прислали. Он, почти что дошел до училища, последний поворот, и родные ворота, как нос к носу столкнулся со шпаками. Обитателями местных трущоб, с которыми у кадет постоянно проходили стычки.

Их было трое, и они радостно заулыбались — кадет, один, да еще с посылкой. Бежать от них не было зазорным, потому что силы были явно не в пользу суворовца. Но это означало бросить посылку. И Димка решил драться. Со стороны училища в спину шпакам неожиданно вышел суворовец-второкурсник, и Крошкин радостно вздохнул — вдвоем отобьются! Но тот неожиданно испуганно замер, попятился назад, и исчез за углом. Да куда же ты! Неужели не видишь, что здесь свой! Кадет!