Марина Струк - Обрученные судьбой

• Название: Обрученные судьбой
• Автор: Марина Струк
• Жанр: Исторические любовные романы

Начало XVII века. Время крови, разногласий и войн на Руси. Время Великой Смуты.

Именно в это время судьба сводит литовского шляхтича Владислава Заславского и Ксению, дочь московского боярина Калитина. Они не должны были встретиться, они слишком разные по вере и обычаям. Они должны быть врагами, ибо их народы схлестнулись меж собой в жестокой и кровавой войне. Они должны ненавидеть друг друга, ибо его сестра была угнана и убита русским боярином, а один из ее братьев погиб при битве под Кромами от руки польского наемника.

Но у судьбы свои правила и свои планы. Для каждого на этой земле. Судьба решила, что они должны встретиться. Судьба решила соединить их. Наперекор всем событиям, наперекор остальным людям, наперекор их собственной воле…

И придет любовь. Как благословенный дар…

Вот только каким будет это дар судьбы для них — на счастье или на горе? И каково это, когда сама судьба обручила тебя, навеки соединяя твою руку с тем, кого ты любить не должен?

---

— Ты такая… такая странная нынче, — вдруг прошептал он прежде, чем принять поводья валаха из рук подошедшего хлопа. Он видел, как покраснели ее глаза, как словно она долго плакала. Что-то тревожило ее, и это были не только его беды, он чувствовал то по наитию. — Что стряслось, Ксеня? Схизма худо приняла тебя давеча? Кто-то обиду тебе нанес? Скажи мне…

Он увидел, как она закусила губу, будто пытаясь собраться с силами и удержать слезы, так и норовившие пролиться тонкими ручейками по нежному лицу. Она упрямо покачала головой, отвергая его предположение, и он оставил попытки допытаться до причины ее слез. Она непременно со временем расскажет сама, ведь у них не было тайн меж собой с той самой ночи, когда они открыли свои души для друг друга.

— Береги себя, — попросил Владислав, заправляя за маленькое ушко Ксении прядь светлых волос, выбившихся из узла на затылке. — Береги себя для меня. Я вернусь так скоро, что ты даже не успеешь затосковать.

«Я уже тоскую», — хотелось сказать Ксении, но она промолчала, только кивнула несмело. Он привлек ее к себе и коснулся губами вначале ее лба, а потом щек, следуя правилам приличия, с трудом перебарывая в себе желание поцеловать ее долгим и глубоким поцелуем в эти слегка дрожащие губы.

Снова долгое ожидание, сводившее с ума, тревожившее душу. Снова Ксения долго стояла на крепостной стене, глядя на край земли, надеясь в один из дней заметить на белоснежном просторе, расстилающемся так широко, насколько хватало взгляда, темные точки, готовые со временем превратиться с фигуры всадников. Будет взлетать из-под копыт вверх снежная пыль, будет развеваться на ветру алый стяг с гербом Заславских и перья на шапках путников и сверкать в солнечных лучах каменья аграфа поверх мехового околыша убора Владислава. И тогда она сбежит вниз, рискуя сломать себе шею, по неширокой деревянной лестнице, путаясь в длинном подоле платья. Он въедет с шумом через ворота брамы, гулко простучат копыта валаха по камням двора. Резко осадит Владислав коня и одним прыжком спешится, чтобы успеть поймать ее в свои объятия, уже бросающуюся к нему навстречу с радостной улыбкой на губах, чтобы закружить ее по двору, как кружил тогда, у Крышеницких.

— Здрава ли моя драга? — тихо спросит Владислав, улыбаясь задорно. — Тосковала ли по мне?

А она только спрячет смущенное лицо в вороте его плаща, скрывая от посторонних наблюдателей, как заливается ярким румянцем, и вовсе не зимний мороз был тому виной, с наслаждением чувствуя его ладонь на своих косах, что выбились из-под шапки.

Это непременно будет. А пока Ксения ждет, с тоской глядя на край земли с крепостной стены, ожидая, когда вдалеке появятся маленькие фигурки. Ждет, как будет ждать его всегда, даже когда Господь разлучит их. Она будет так же всматриваться вдаль тогда и представлять себе, что вот-вот на краю земли покажется алое пятно гербовой хоругви…

Вскоре после отъезда Владислава постепенно опустел Замок, стала разъезжаться шляхта, гостившая на время праздников. Уехал и бискуп, спеша вернуться в свою епархию. Ксения, как и в прошлый раз, вышла проводить его в дорогу, желая тому доброго пути. Она хотела коснуться губами его руки, не той, на которой блестел перстень с ликом Христа, другой. Но епископ вдруг остановил ее, положив ладони ей на плечи.

— Прости меня, дитя мое, — произнес он. — Я не мог бы желать Владиславу лучшей жены по нраву и сердцу, но ты… ты иная, чужачка. И оттого я не могу принять этого брака.

Ксения кивнула, ничуть не удивленная этими честными словами. Ведь сказанное ныне уже давно не было для нее тайной. Она уже знала от Ежи, что бискуп не вмешается в дело о ведовстве, если инквизиция все же предъявит его ей, не поможет ей избежать следственных пыток, а позднее, и огня костра. Знала, но не судила его, понимая его положение.

Епископ коснулся губами ее лба, а потом ласково провел ладонью по неприкрытым волосам.

— Да будет с тобой Господь, дитя, — прошептал он, и Ксения низко опустилась в поклоне, придерживая подол юбки, потупила глаза, не в силах смотреть в его темные глаза, так похожие на глаза Владислава. — Прости меня… ах, если б все было иначе!

Да, подумала позднее Ксения, аккуратно сворачивая перепачканную нательную рубаху, чтобы отдать ее прачкам Замка. Если б все было иначе, счастливее ее не было бы на всем свете. Отчего так жестоко карает ее Господь ныне? Ее любовь, ее счастье недолгое обернется для нее мучительной тоской в будущем, от которой будет криком кричать душа. Ведь последняя нить, которая еще удерживала Ксению от окончательного шага, оборвалась ныне с этими каплями крови, испачкавшими тонкое полотно.

Она снова погана. Господь не даровал ей дитя Владислава. Никогда по этой земле не будет ступать ребенок с небесно-голубыми глазами, как у матери, и темными, почти черными волосами, как у отца.

Ксения была даже рада, что ее горькие слезы увидел Владислав, вернувшийся в Замок той же ночью. Он так тихо вошел в ее покои, что она не услышала его. Только когда почувствовала его ладонь на своем плече, обнаружила его присутствие, обернулась к нему от подушки, уткнувшись в которую роняла слезы.

— Что стряслось, моя драга? — обеспокоенно спросил он, и она приникла к нему в тот же миг, прижалась к его груди, крепко обхватывая руками его тело. Владислав обнял ее, спрятал лицо в ее распущенных волосах, наслаждаясь мягкостью этого дивного шелка.

— Я не в тягости. Столько раз… и я пуста! — прошептала она, радуясь, что нет более нужды скрывать от него свою тоску, свои слезы. Пусть он решит, что ее сердце тоскует по нерожденным детям, а плачет она только из-за горького разочарования, что коснулось ее в очередной раз.

— Не думай о том, — проговорил тихо Владислав. — Господь даст непременно нам детей, да столько, что ты потом сама будешь дивиться. Знать, время еще для того не пришло. Только и всего.

Она кивнула, прижимаясь к нему еще крепче, утыкаясь мокрым от слез лицом в его плечо. От него пахло лошадьми и дорогой, а еще морозным духом, как обычно пахнет от человека ступившего в дом из зимней стужи. Но ей казалось в тот миг, что нет роднее для нее запаха, что нет приятнее тепла, чем тепло его рук, нежность его слов.

— Как твоя поездка? Хорошие вести принесла? — спросила Ксения, стараясь его отвлечь от своих переживаний, и он кивнул:

— Есть и благие вести, и худые. Я долго искал хорошего законника, но все же успешно. Толковый человек мне попался, весьма толковый. И его знания действительно стоят каждой монеты, что я отдал за его услуги. Но и худое настигло меня в Вильно. Отказ папского легата в браке. Но ты не думай о том, моя кохана, мы снова пошлем текуна, на этот раз, напрямую, в Рим, к самому папе. В его руки судьбу ныне отдам свою. Я не буду Заславского герба, коли не добьюсь дозволения!

Ксения подняла голову, обхватила его лицо своими маленькими ладошками, заглянула в его глаза. Владислав замер, пораженный той решимости, что прочитал в ее очах. А еще какую-то странную обреченность. Будто она ступила на дорогу, у которой не было обратного пути.

— Нет тебе нужды слать текуна в земли дальние, лада моя, — прошептала Ксения запальчиво. — Я долго думала о том. И приняла решение давеча. Не сохранить мне веры своей в землях чужих, не сдержать канонов греческих при господстве церкви латинянской. Пусть нарекут меня братья мои изменницей, пусть проклянет род. Так уж видно суждено мне. Ибо под римский закон перейду, так решила. Тогда и нужды нет просить о благоволении папу. Ведь в одной вере будем, Владусь.

Она увидела, как забегал по ее лицу внимательный взор Владислава, будто тот никак не мог решить, правду ли она говорит ему ныне или лукавит, а потом вспыхнули его глаза такой радостью, что давно не видела в них Ксения, прижал к себе ее да так крепко, что сдавило дыхание в груди. Тот радостный блеск его глаз опалил словно огнем, причинил боль такую острую, что даже слезы на глазах снова выступили. Благо, он не видел их, обнимая ее, гладя нежно ладонью по шелку ее волос.

— Deus mio, Ксеня, неужто? — шептал он, все еще с трудом веря, что одна из преград к их браку ныне пала. — Неужто? О, моя драга, даже передать не могу, что сотворили слова твои со мной! Такая благость… Милая моя, кохана моя… Моя чаровница, такую радость подарила мне ныне! Слов нет сказать…

— Владусь, у меня просьба к тебе есть, — проговорила Ксения, стараясь не слушать его голос, его слова, боясь, что решимость тут же покинет ее, как делала это порой, когда Владислав был вот так близко к ней, когда смотрел на нее с такой нежностью в глазах, что перехватывало дух. — Я хочу в Слуцк поехать на моление, перед тем как в костел ступлю. На время поста веры моей. Я слыхала, там нет запрета на закон греческий, открыто люди в церквы ходят. Отринуть веру, Владусь, — грех большой, и я бы хотела… хотела… — ее голос отказывался повиноваться, но она все же сумела взять себя в руки, чтобы во Владиславе не зародилась даже тень подозрения ныне. — Мне надобно то, понимаешь? А уж после… как вернусь, приму крещение латинянское, перейду в римский закон.