Марина Струк - Обрученные судьбой

• Название: Обрученные судьбой
• Автор: Марина Струк
• Жанр: Исторические любовные романы

Начало XVII века. Время крови, разногласий и войн на Руси. Время Великой Смуты.

Именно в это время судьба сводит литовского шляхтича Владислава Заславского и Ксению, дочь московского боярина Калитина. Они не должны были встретиться, они слишком разные по вере и обычаям. Они должны быть врагами, ибо их народы схлестнулись меж собой в жестокой и кровавой войне. Они должны ненавидеть друг друга, ибо его сестра была угнана и убита русским боярином, а один из ее братьев погиб при битве под Кромами от руки польского наемника.

Но у судьбы свои правила и свои планы. Для каждого на этой земле. Судьба решила, что они должны встретиться. Судьба решила соединить их. Наперекор всем событиям, наперекор остальным людям, наперекор их собственной воле…

И придет любовь. Как благословенный дар…

Вот только каким будет это дар судьбы для них — на счастье или на горе? И каково это, когда сама судьба обручила тебя, навеки соединяя твою руку с тем, кого ты любить не должен?

---

В тот день Владислав удалил от себя его, попросил не показываться ему на глаза, но на следующий же день призвал к себе, попросил сопровождать во время верховой прогулки по окрестным землям. И Ежи со временем решил, что его миновала участь охлаждения ордината к нему, что тот забыл о так и невыполненной задумке шляхтича удалить от Владислава панну.

Но Владислав никогда ни о чем не забывал и никогда не прощал обид, уж кому ли не знать то, как Ежи, что был столько лет подле молодого пана. И попытавшись разузнать окольными путями о том, был ли кто в сговоре еще помимо Ежи и Ксении, и убедившись, что Ежи не лгал ему тогда, Владислав снова отстранился от усатого шляхтича, а позднее и вовсе попросил того проверить дела в своей вотчине. Это означало, что Ежи просят покинуть Замок, и неизвестно было, вернет ли его к себе когда-нибудь Владислав обратно. Оттого так и ныла душа ныне, и даже радость от вида собственных земель, своего небольшого дома, знакомых лиц холопов не могло унять горечи в сердце.

— Пан Ежи, — кланялись низко холопы, работающие в тот час на дворе — кто колол двора, кто занимался починкой единственной колымаги, что имелась на дворе пана Смирца. Высокий хлопец принял из рук пана поводья коня и, поклонившись в пояс, увел уставшее с дороги животное к конюшням на заднем дворе, чтобы растереть того с пути.

На крыльцо с небольшой лестницей и гладкими перилами выбежала полноватая женщина в холопской одежде — рубахе да длинной полотняной юбке. Белая панева, украшенная вышивкой, укрывала от постороннего взгляда волосы. Бусы на ее шее да отделка фартука богатой вышивкой свидетельствовали о том, что эта женщина занимает далеко не последнее положение на дворе пана.

Женщина всплеснула перепачканными в муке руками и тут же поклонилась пану, а потом широко улыбнулась, глядя, как тот медленно идет к крыльцу, потирая спину.

— Рада видеть пана Ежи в добром здравии, — снова поклонилась она, когда он подошел ближе, но уже не так низко, как кланялась в первый раз.

— И я рад видеть тебя, Збыня, — кивнул ей Ежи, а потом заглянул в темный проем двери за ее спиной, словно ожидал увидеть среди встречающих еще кого-то. — Здрава ли Марыся твоя?

— Здрава, пан, здрава. Уже совсем девица стала моя Марыся, зарумянилась краса, — затараторила женщина, но примолкла тут же, как Ежи поднял руку.

— Где пани Катаржина? Что не вышла встречать отца? — Збыня поежилась при виде того, как грозно сдвинул пан Ежи брови, как положил ладонь на рукоять плети, что виднелась из-за широкого пояса. Она оглянулась сначала в сени, потом взглянула куда-то назад, за пана, в распахнутые ворота, через которые тот въехал во двор.

— Пани Кася с паном Лешко уехала, — тихо проговорила она. — Думала, как обычно, поедут на луг за двором, да нет их там ныне. Видать, проехаться снова до полей решили. А может, и до Браславского леса надумали. Прошлого дня туда ездили, как пани Кася после сказала. Скоро, говорит, Збыня, буду сама в церкву ездить. Вот ведь что удумала-то, пан! Хоть и вдовая, но все же баба же! Разве ж добро то? Разве ж добро?

Збыня все говорила и говорила, а Ежи уже не слышал ее. Прислонился спиной к балясине крыльца, оглядел двор, отметив, что колымага лежит без колес. Неужто презрела всякий стыд и выехала со двора в седле Лешко? Он заложил большие пальцы за пояс, ощущая, как стало покалывать в груди, как всякий раз от волнения или злости. В этот миг он испытывал оба эти чувства, и как ни пытался погасить в себе ярость, та все больше пожирала его изнутри.

Спустя некоторое время у ворот послышался стук копыт по настилу из бревен, и во двор въехали два всадника, при виде которых Ежи едва сумел удержать вскрик удивления. На гнедом валахе ехал широкоплечий шляхтич в темном жупане. Мохнатая шкура волка была накинута на его плечи, глубоко посаженные темно-карие глаза сверкали из-под околыша шапки. Будь Ежи проклят, но эти очи под густыми темными бровями действительно были иными ныне, не такими колючими и холодными, как обычно.

И как он подозревал, виной тому была она, всадница на низкой мохноногой лошадке. Она тоже была в темных одеждах, из-под лисьего околыша шапки на тонкие плечи спускалась черная ткань рантуха. В глазах даже ни тени испуга или смущения, что Ежи застал ее за неподобающим для вдовы поведением. Они смело смотрели на шляхтича из-под тканой золотой нитью и расшитой маленькими бусинами полоски чепца, закрывающей лоб до тонких изогнутых луком бровей.

Пани приняла помощь холопа и спешилась, не оборачиваясь на своего спутника, пошла, постукивая легко по юбке свернутой плетью, к Ежи, по-прежнему стоявшему у крыльца и взирающего на прибывших в полном молчании. Она остановилась прямо напротив него, сурово глядящего в ее лицо, но взгляда не потупила, как сделала бы это еще год назад, встретив такой прямой мужской взор.

— Рад видеть тебя во здравии, дочь моя, — медленно произнес Ежи и протянул в сторону дочери руку ладонью вниз. — Во здравии и тела, и души, Катаржина.

Из-под чепца яростно сверкнули глаза пани, едва та различила скрытый намек в его словах, но она промолчала, только руку отца поднесла к губам, приветствуя его, а потом также молча получила от него поцелуй в лоб, прямо между бровей, под расшитое очелье чепца.

— Пан Юрась, — называя того на манер восточных земель, обратился к Ежи вдруг шляхтич, что до того только наблюдал за встречей отца и дочери, то сворачивая, то разворачивая плеть, которую держал в руках. — Дозволь мне переговорить с тобой. Хочу оправдать…

— Позже, пан Лешко! — отрезал Ежи, недовольный взглядом шляхтича. Взглядом волка, защищающего свое. — После переговорим обо всем. Нынче я с дочерью говорить хочу. Давно не виделись, сам понимаешь.

С этими словами Ежи взял под руку дочь и увлек ее в дом, мимо Збыни, глядящей на них несколько настороженно, провел через сени, а после и через гридницу — светлую комнату с большими окнами и деревянными стенами, на которых висели пара шпалер и разное оружие — гордость хозяина дома. Повел ее в спальню, куда вела одна из дверей из гридницы, плотно затворив за собой, чтобы ни одна живая душа не услышала ни слова из того, что ему так хотелось сказать ныне этой вдруг ставшей незнакомой ему женщине.

Но он не успел ничего произнести. Едва Ежи повернулся от двери, как звонкая пощечина обожгла его щеку. Он потер загоревшуюся огнем от удара кожу, явно растерявшись от такого поворота, но успел перехватить ладонь, занесенную для второй пощечины.

— Ударишь еще раз — горько пожалеешь, — грозно сказал он, глядя прямо в глаза женщине, так и обжигающие его ныне злостью и ненавистью. — Тот удар — за службу, следующий же нет, панна.

Ксения вырвала руку из его цепких пальцев, уже заранее зная, что на тонкой коже запястья вскоре появятся синяки от этой сильной хватки, а потом развернулась от него, вихрем прошлась вдоль комнаты, аж полотно рантуха взлетело над плечами.

— Как ты мог?! Как мог так поступить со мной? С ним?! — в ее голосе ясно звучали слезы, и сердце Ежи снова кольнуло острой иглой. А потом она вдруг развернулась к нему, сжимая руки. Глаза блестели огнем невыплаканных слез, губы слегка дрожали от едва сдерживаемых эмоций. — Как он? Здрав ли? Что с ним?

— Здрав и телом, и духом, панна, — ответил коротко Ежи. — Столько дней миновало, даже не перечесть по пальцам. А время… время стирает все. Не пытай меня боле, не скажу ни слова. Довольно тебе душу рвать до поры.

Ксения вдруг резко опустилась на дорожку, сотканную из нитей крашеной овечьей шерсти, словно ноги перестали держать ее в один миг, уронила голову на сложенные на краю кровати ладони. Черное полотно рантуха скрыло ее лицо от взгляда Ежи, спрятало ее горе от его глаз. Но плечи не вздрагивали от рыданий, а тело было совсем неподвижно. Знать, отплакала уже свое, подумалось ему.

Он долго стоял у порога спаленки, переминаясь с ноги на ногу, не зная, что ему следует делать ныне. Из-за плотно затворенной двери он услышал, как вернулась в гридницу Збыня, как что-то говорит той Лешко, ожидающий выхода Ежи из спаленки дочери, как назвал пан Смирец Ксению перед жителями своей вотчины и окрестных земель. Надо бы переговорить с Лешко, решил Ежи, воскресив в памяти суровый взгляд шляхтича во дворе. Негоже ему так близко к панне быть!

А потом вспомнилась картина, представшая перед его глазами недавно — панна верхом на лошадке, вот диво то! В Замке от лошадей шарахалась, тут же прямо истинной шляхтянкой въехала во двор. Добже, что взялась наконец за ум. Только вот надо ей другие сапоги справить, те коротки для ее юбок, обнажают немного стройные лодыжки на усладу взгляда мужчин. Вот и Лешко, видать, не смог сдержать своей кирасы стальной на сердце, раз так глядел на панну! Надо бы все же с ним переговорить о том.

Уже почти отворив дверь, чтобы оставить панну одну в спаленке наедине со своими печалями, Ежи обернулся к ней.