Александра Чистякова - Не много ли для одной?

• Название: Не много ли для одной?
• Автор: Александра Чистякова
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1997

Подлинная исповедь несчастной русской женщины, которая, как известно, коня на скаку… А кони, как сказал поэт, все скачут и скачут, а избы горят и горят…

Финалист премии «Русский Букер» за 1998 год.

---

После работы стали с Степашей ходить в кино. Однажды мы повстречали Лешу, который за мной когда-то начинал ухаживать. Мы познакомились с его женой и все четверо пошли в кино. После кино мне нужно было на работу, и я, быстро распростившись с ними и со Степаном, ушла на станцию. Работы на станции не было, я почему-то стала вспоминать, как быстро прошли те юные годы. Одно за другим вспоминания. Я еще раз попыталась сочинять. Стихи были посвящены этому Леше. Ничего такого в них не было. Я писала, что он мне когда-то нравился, нравится и теперь. Но лишь потому, что лицом он похож на одного человека. И что по-моему, он несчастлив со своей женой.

Придя домой, я прочла стихи Степану, спрашивая, как хорошо или не получилось. Он мне ответил, что стихи хорошие, но если я их отдам Лешке, то он здесь жить не останется. Тогда я отдала стихи Степану — и больше не видала их. Потом Степан сказал, что Лешка уехал.

Степан все чаще стал обижаться на здоровье. Я помогла ему пройти рентген и сдать анализы для получения курортной карты. Когда все сдал, ему вырешили путевку, правда не сразу, т. к. он сам в этом был виновен. Тринадцатого января нам с ним надо было в ночь на работу. Забегает кума: «Пойдемте посидим». Я всячески их убеждала, что это не хорошо и вредно, ведь нам в ночь, но разве можно уговорить человека, который как на иголках подскочил. Взял кусок сала, селедку и пошел. Пришлось и мне пойти, не ради выпивки, а ради того, чтобы не дать много выпить.

Посидели, выпили, в полдевятого я позвала его домой. Мой Степа без слов собрался, и мы пошли.

Только я ушла на работу, он, одевшись в спецуру, еще зашел к куму и напился. В Кедровку он все же уехал, но смену ему не сдали, он звонит мне: «Саша, я поеду домой, трактор неисправный». Я говорю: «Езжай». Но сердце предчувствовало невзгоду. Дождавшись восьми часов утра, я позвонила в тракторный парк. Механик постарался все объяснить подробно, он сказал: «Твой муж явился пьяный, его на бульдозер не допустили, будем решать на собрании, что с ним делать».

Через три дня я узнала, что его сняли с бульдозера в слесари на три месяца, с тарифом двадцать один рубль. Вот, думаю, мне муженек уже начинает помогать к постройке. Сжалось мое сердце. Сильно обидно, ведь за несчастную поллитру тысячи пойдут, да в такой момент, но, видно, мое счастье такое. Убеждаю себя, что все переживу. Лишь бы не подвело здоровье.

Мало того, что он стал получать только аванс, а на получку ничего не приходилось, так к этому еще и запил. Пьет неделю, другую, я уже потеряла всякое уважение к нему.

Однажды звоню в тракторный парк, говорю: «Скажите, пожалуйста, как работает сейчас Чистяков?» Механик отвечает, что Чистяков работает очень хорошо. Тогда я решила обратиться в их местный комитет. Я описала все подробно, что нам мешает в жизни и как сыновья смотрят на отца, когда он приходит в пьяном виде и то, что пьянка мужа болезненно отражается на мне, т. к. я уже проболела целых полгода. И я посоветовала по-товарищески поговорить с ним, доказать ему на факте, что он не справедлив по отношению к своей семье.

Так что вы думаете? Этот местный комитет раздул такое кадило, чуть ли не митинг устроил: «Вот что пишет ваша жена». Да еще приукрасили, что мол домой Степан не приходит и совсем деньги не отдает. Вот и вскипел мой Степан. Приехал домой весь взвинченный. Хорошо я была на «Северной», за сапогами в магазин ходила, а то бы, наверняка, поддал бы, а тут зять зашел и увел его к себе телевизор смотреть. А пока я пришла, он уже успокоился, но со мной не разговаривал. Тогда я пошла на хитрость: «Подожди, — говорю, — не шуми, поеду я сама, все разузнаю». А сама как проводила его утром, давай писать в его комитет. «Если, — пишу, — вы всем будете оказывать такую помощь, то будет много семейных драм. И мужья не только не остепенятся, в пьянках, так они еще станут драться». И попросила, чтобы мое письмо, в котором я жаловалась, отдали Степану. Не знаю, был ли у них разговор, но Степан успокоился, да и пить не на что. Четыре сотни получит — и все, кроме того, он давал по сто рублей матери. Прошло два с половиной месяца, ему дали бульдозер.

И только сейчас выдали ему путевку в санаторий «Усолье». Поедет он двадцать первого мая. Мать его ругает: «Одна боится, строится, а тебя несет недобрая». Я успокаивала мать и ему обещала: все сделаю одна. Рамы двойные с коробками уже сделали и две двери. Цемент уже купила, а какой дом делать не знаю. Степана спросила, он и слушать не хочет. «Я, — говорит, — строиться не хочу, а если ты начала, делай, как хочешь. У меня без твоей постройки голова болит».

Я пошла в амбулаторию, взяла ему направление на прием, к невропатологу. Подошло это число, он пошел. Врач сказала, что с трактора придется уйти и дала заключение на ВТЭК. Принес это заключение, я говорю: «Надо, чтобы здесь по этому заключению посыльный лист заполнили». Так чуть не с боем принес, а на Рудник сама понесла сдавать. Раз сходила на ВТЭК, взяла ему бумажку к глазному. Пришел от глазного весь не в себе: «К такой-то матери всю твою комиссию и ВТЭК, лучше умру — не пойду». Опять же уговаривать приходится, ведь голова — серьезное дело. «Кого ты, — говорю, — удивишь, если в такие годы пойдешь в сырую землю. Умереть всегда не поздно, а чтобы жить и жить по-человечески, тут нужна сила воли. Ты вот мужчина, а силы воли нет в тебе, и это очень плохо. Мне иногда даже стыдно за тебя, что ты такой бессильный. И еще пьешь водку. Значит, ты желаешь сам добить себя. А я вот не хочу умирать, я буду со всей силы бороться за жизнь, т. к. наша человеческая жизнь и без того коротка. Так хочется жить! И делать такое дело, которое может собой напомнить людям обо мне».

Как-то младший сын пришел из школы, походил, помялся и пошел в уборную. Мне что-то стало подозрительно: зачем же спички нужны в уборной? А я пришла с ночи и легла отдыхать. Дождалась я его, позвала в комнату и говорю: «Скажи, зачем ты иногда конфеты ешь?» Он говорит: «Они сладкие». «А зачем ты курил сейчас? Табак тоже сладкий? Ну, что молчишь?» Он покраснел весь. Я говорю: «Возьми у Володи книгу и прочти, что значит табак. Разве ты не слышишь, как по утрам кашляет отец до рвоты. Он загрязнил все легкие и ему дышать очень трудно. Вот придет отец с работы и, когда ляжет, ты прижми ухо к груди и послушай, какой хрип у него в груди. И все это только от курения. Бить я тебя не буду, но накажу: раздевайся и мой полы так, как я мою».

Мы больше об этом не говорили. Он вымыл полы и вечером проверил, как дышит отец, а потом рассказывал бабке, что он никогда больше курить не будет, что мама не глядит, а все знает, что сделаешь. Да и папка как ляжет, а у него в груди по всякому хрипит. Это меня обрадовало, что ребенок понял. Так хотелось вложить им в головы, что хорошо, а что плохо. Меня огорчало то, что между детьми мало согласия. Пробовала доказать им, что ссора между ними — неуважение к матери. Но все равно они часто ссорились.

Я должна была выписать кирпич. Но меня удивляло поведение Степана. Он как посторонний. Я весь день провела с его заявлением на перекомиссию областного ВТЭКа. Вечером легла отдохнуть. Он сел рядом и спрашивает: «А какой дом ставить думаешь?» Я усмехнулась, но меня такой вопрос растревожил, вроде я одна должна строить и думать, а он как чужой. Неправда, сумею я пробудить его сердце к жизни.

Быстро мы в нынешний год управились с посадкой картошки. «Почему, — говорит Володя, — те года папка кричит, матерится, а дело идет тихо? А в этот год ни шуму, ни скандала — и все поделано?»

На это я ему ответила, что взялись дружнее, и с желанием, поэтому быстро кончили.

Теперь надо думать о постройке, а за что взяться, не знаю. Пошла в трест с заявлением на десять тысяч штук кирпича — мне отказали. Обещали делать только на печь. Барак вывезти — дороги нет. Что же делать? А пока Степана нет, надо что-нибудь делать.

Я купила в райпотребсоюзе пять тонн цементу через сельмаг, купила пять рулонов толи. Теперь нужно решать, какой же будет дом. Кирпича взять негде. Барак можно вывести не ранее сентября месяца. Этого ждать невозможно. Я буду возить шлак и строить литой дом. У сестры семь лет стоит литой дом и еще простоит сто семь, а может дольше. А вдруг Степану не понравится такой дом? Наверное, надо набраться терпения и ждать самого. Я получила восемьсот шестьдесят премии, надо детей маленько одеть. Поехала в город, купила им по плащу, по шароварам, по хромовой шапке и себе шаль и сорочку, вот и вся моя премия.

Дети снова спрашивают: «Почему же так делается: вы ездили на курорт, папка нас заморил, а папка уехал, мы питаемся очень хорошо и столько обнов накупили?» На это пришлось ответить, чтобы они у отца спросили. Но он ни одного письма нам не написал. Одну телеграмму дал, что прибыл. Вторую: «Высылай денег на дорогу». За это я рассердилась на него. Даже с днем рождения не поздравил, уж такой, видно, он есть. Я день рождения отметила с соседями. Даже сестра не пришла, теперь я к ним не пойду и Степану отвечать не буду.