Михаил Демиденко - Приключения Альберта Козлова

• Название: Приключения Альберта Козлова
• Автор: Михаил Демиденко
• Издательство: Центрально-черноземное книжное издательство
• Жанр: О войне
• Год: 1971

Автобиографический роман о военном детстве.

---

У мишени на земле сидит Рогдай и горько плачет навзрыд, размазывая слезы по лицу. Горе у него неподдельно и неописуемо — он промазал: ни одна пуля не попала в щит.

— Ты что, ты что, Рогдай? — теряется командир роты. — Нашел над чем плакать! Ты же большой!

К нам бегут бойцы. Окружают Рогдая; каждый утешает как может.

— Научишься, — говорят ему. — Патронов навалом, оружие есть. Настреляешься.

— Боец Рогдай Козлов, — говорит строгим голосом Прохладный, — продолжайте выполнять боевую задачу. Берите ракетницу, три зеленые ракеты. Давайте отбой!

Всхлипывая, Рогдай переламывает ракетницу, вставляет патрон, поднимает «пушку» над головой. Выстрел гулкий, в небо взлетает зеленая точка…

Рогдай постепенно успокаивается и виновато улыбается.

ГЛАВА ВТОРАЯ,

в которой Альберт Козлов получает повышение по службе.

Вполне возможно, что не особенно интересно читать, как тянулась каждодневная служба, но я обязан рассказать хотя бы об одном дне от подъема до отбоя, чтоб читатель имел представление, что такое жизнь, регламентированная уставом. Тем более происходящее в тот день имело прямое отношение к последующим событиям.

Итак, наступил вечер.

После ужина бойцы чистили оружие: после каждой стрельбы полагалось драить карабины до посинения. Мне и Рогдаю повезло — за нами не числилось личное оружие, так что мы могли лежать в палатке, набираться сил.

Рогдай дулся на меня в тот вечер. Странным человеком он становился. То, что я для него перестал быть авторитетом, еще можно понять, но завидовать… Завидовать мне и злиться на то, что я лучше стрелял, — смешно. Худо-бедно, я несколько раз участвовал в соревнованиях по стрельбе из малокалиберки. Я ведь старше почти на два года, сильнее.

В палатку ввалился Шуленин — принес махорку. Старшина роты Толик Брагин выдал довольствие за четыре дня. Табак шел по фронтовой норме — пачка «Саранской» в день на четверых или десять «беломорин» на каждого.

Шуленин разложил табак на одеяле — ему тоже не требовалось чистить оружие: сегодня пулемет бездействовал.

И, глядя на его манипуляции, я сообразил, почему он напросился к нам на постой: мы трое — я, Рогдай и дядя Боря Сепп — были некурящие, а табак шел. Шуленин и рассчитывал на наше великодушие.

Чтоб как-то компенсировать экспроприацию нашей махорки, он рассказал грустную историю.

Рассказ Шуленина о своем детстве

Мой батюшка был культурный, работал фельдшером. Он очень любил меня. Я был один-одинешенек у его жены, у моей матушки, так понимать. Недолюбил отец сына до зрелого возраста — помер. Моя матушка работала кассиршей на станции Кратово — три часа на паровичке до Москвы, рукой подать. Ей доверяли деньги… Она тоже любила меня, но тоже померла, хотя парень я был еще неженатый. Скажу по правде, курить я начал сызмалетства. И не лежит сердце желать вам недоброго. Конфискую махорку в пользу бедных.

И он сгреб пачки.

— Верни норму! — возмутился Рогдай. — Сидел, сидел на шее матери до восемнадцати лет, теперь махорку жилишь? Давай норму!

— Зачем?

— Сам курить буду!

— Подавись! — Шуленин бросил пачку, хотя полагалось вернуть три.

— Дяди Борина где?

— Он легкими нездоров, он умнее вас, — ответил Шуленин.

После ужина бойцы скопились возле грибка дежурного по роте — ждали почту. За ней отправился дневальный.

Раздача почты — представление. За письмо полагается спеть или станцевать; при полном отсутствии таланта — прокричать кочетом.

У самодельных столов для чистки оружия свирепствовал Прохладный: бойцы отвыкли во время боев и переброски по госпиталям холить карабины. Придирчивость младшего лейтенанта пришлась многим не по душе.

— В тридцать седьмом году, — заявил Прохладный, разворачивая белую тряпочку с шомпола и показывая крохотное пятнышко копоти, — на Дальнем Востоке такое расценивалось как вредительство. Нашего командира батальона за перевод трех винтовок из одной категории в другую под суд отдали.

Неожиданно на низкорослой, кривоногой лошади прискакал дневальный. Он прогарцевал к столам, лег животом на холку лошади, свалился на бок, слез по-мужицки и, подойдя к младшему лейтенанту, взял под козырек.

— Товарищ командир, принимайте пополнение — кобылу.

Прохладный оторопело уставился на кобылу. Он долго не мог сообразить, как в расположение роты угодило домашнее животное. Дня три назад он дал бой из-за дворняги, добровольно взятой ротой на иждивение.

Собака была вислоухой, дурашливой и на редкость гулящей. Окрестили ее Бульбой. От нее избавились невероятно сложным путем: отправили на машине в тыл.

— Где взял лошадь Пржевальского? — спросил Прохладный, придя в себя.

— Выдали в ЧМО.

— Откуда у них?

— Подарок от монгольского народа.

— Как звать?

— Не знаю.

— Что с ней делать?

— Ездить… Верхом. По той причине, что к оглоблям не приучена.

— Ну, брат… — сказал Прохладный, широко расставив ноги и раскачиваясь с носков на пятки. — Ты ее привел, ты и чикайся с ней.

— Товарищ лейтенант! — взмолился дневальный, повысив звание командира роты на один кубик. — Я не виноват, мне приказали.

Как ни странно, подарку обрадовался Шуленин. Он радостно потер руки и сказал:

— Братцы, товарищи! Это же манна с неба. Поглядите на нее — умница, спокойная, тихая… Мы на ней будем пулемет возить.

Он до того расчувствовался, что подошел к лошади и полез смотреть ей зубы. Лошадь ощерилась, тяпнула Шуленина за живот. Потом стала бить передними ногами.

— Полундра!.. — завопил Шуленин, отскакивая в сторону. — Футболистка настоящая. Центр нападения.

— Быть посему, — сказал Прохладный. — Пусть зовется Полундрой. Брагин, внесите животное в опись имущества.

Дневальный вынул из-за пазухи пачку писем, отдал бойцам. Он с обидой поглядывал на младшего лейтенанта и на лошадь и даже не потребовал за письма положенных песен, плясок и криков петухом.

Нам с братом пришел маленький треугольничек. Я еще надеялся, что однажды придет известие от мамы, — вдруг она успела эвакуироваться в последний момент с ранеными на какой-нибудь трехтонке. Но письмо оказалось от тети Клары.

«Милые мальчики! — писала она. — Извините, что долго не отвечала. Я учусь. Очень трудно учиться на старости лет. Хотя учиться всегда трудно. Я волнуюсь за вас: скоро первое сентября. Я просила командование. Обещали принять меры — пристроить к сельской школе, если, конечно, в ней начнутся занятия.

Мальчики, я не умею утешать. Меня никто никогда не утешал в трудные минуты. Живем мы в мало приспособленное для нежности время. Главное — берегите друг друга.

Хочу предупредить. Может случиться, что я перестану писать. Не волнуйтесь: это будет означать, что я уехала в длительную командировку. Служите честно.

Ваша тетя Клара».

Я дал прочитать письмо дяде Боре.

— Странно, — сказал он, — почему она пишет о командировке? Какая может быть командировка, откуда нельзя писать?

— Мало ли бывает, — отозвался Рогдай. — Пошлют на Дальний Восток, где Прохладный служил. Тайга кругом… Хунхузы спрятали нож за шиворот сзади. Поднимет руки, чтоб обыскали, его обыскивают, а он из-за шиворота, со спины как выхватит…

— Где она учится?

— На каких-то курсах.

— Какой номер полевой почты?

Я назвал.

— На такие номера начинаются спецчасти. Видно, в спецшколе учится. Женщина… Пожилая. Она хорошо говорит по-немецки?

— Отлично! Как по-русски.

— Тогда понятно!..

Лично я ничего не понял, да и некогда было соображать — началась вечерняя поверка. Назывались фамилии по списку, боец отвечал четко: «Здесь!» Если бойца не оказывалось в строю, за него говорили: «В наряде». Затем Прохладный зачитал описок заступающих в наряд назавтра. Под конец он добавил:

— Рассыльный по штабу — рядовой Альберт Козлов.

Я не поверил, что назвали мою фамилию. Прохладный повторил:

— Дополнительным рассыльным по штабу назначается Альберт Козлов.

— Я, да?

— Тебя! Развод — в семь, инструкцию получишь в шесть. Справишься?

— Так точно!

— Отбой!

Строй распался, как будто его размыл поток воды. Люди разошлись по палаткам. День завершен. Убитых нет, раненых тоже, мы не на переднем крае.

— Спокойной ночи!

В соседней палатке кто-то дает богатырского храпака. Шумят сосны… И в их шуме чудится музыка. Вот запела труба, ее приглушают скрипки, много скрипок — это поскрипывают сосны, гулко ударяет барабан — шишка упала с сосны на палатку.

В армии мало остается времени для раздумий, она так построена, армия, чтоб времени хватало в обрез лишь на обдумывание приказов. Прохладный требует: «И спать ложась, учи устав, а ото сна встав, вновь читай устав».