Николь Фосселер - Звезды над Занзибаром

• Название: Звезды над Занзибаром
• Автор: Николь Фосселер
• Жанр: Современные любовные романы
• Год: 2013
• ISBN: 978-5-699-65940-1

Принцесса Омана и Занзибара Салме была воспитана в соответствии со строгими обычаями предков, поэтому даже выйти на крышу своего дома, чтобы насладиться тишиной, прохладой и звездами, она могла только с закрытым лицом. Но оказалось, что под покровом ночи все люди одинаково скрыты друг от друга. Так они и познакомились: она стояла на крыше своего дома, а он — у окна в своем. В темноте Салме слышала только голос своего соседа Генриха Рюте, предпринимателя из Германии, и могла говорить откровенно. С каждым днем они становились все ближе друг другу и наконец решили увидеться…

---

— Я и мои подданные очень благодарны вам и, конечно, вашей армии, — отвечал Меджид.

Как в прошлом его отец, так и Меджид пользовался покровительством англичан. Несмотря на то, что между днем смерти Хэмертона и назначением Ригби молодой султан, не теряя времени даром, провел переговоры с представителями Франции, именно англичане с их военной мощью казались ему безусловно более надежными союзникам в укреплении его собственного господства.

Маленькими глоточками Ригби пил чай.

— Ваши притязания на трон мы, безусловно, признаем, ваше высочество. Однако мы должны принимать во внимание и притязания вашего брата. Такие указания его высочество султан Саид дал в письме к покойному майору Хэмертону. И если вы намерены захватить Маскат и Оман, вы не можете ожидать действенной помощи со стороны Англии.

Британцы с момента размещения собственных войск в Адене, на юго-востоке Аравийского полуострова, потеряли всякий интерес к Оману. В Адене у них теперь был собственный опорный пункт, который контролировал морской путь в Индию. Кроме того, в Омане у них не было и финансовых интересов. Благодаря решению султана Саида перенести столицу своего государства из Омана на Занзибар, принятому добрых двадцать лет назад, карты были перетасованы по-новому. Занзибар — это ворота в Восточную Африку, там до сих пор на первом месте стояла торговля; там возникали все новые и новые интересы: исследования все еще загадочного континента, возможно, даже завоевание новых территорий для британской короны и христианизация и приобщение к цивилизации аборигенов — все это, скорее всего, будет достойно вознаграждено. И такие исследователи-путешественники, как Ливингстон, Бертон и Спик, своими экспедициями успешно доказали, что Занзибар — ключ к «черному» континенту. И ни Франция, вечный соперник Англии, ни провозгласившие свою независимость колонии — Соединенные Штаты Америки — не должны получить этот заветный ключ в свои руки, — а в первую очередь именно США, где в южных штатах на хлопковых полях надрываются миллионы рабов.

Четвертый вопрос в повестке дня был самым важным для Ригби.

— Как вы, ваше высочество, хорошо понимаете, мы желали бы достичь полного взаимопонимания. Несмотря на подписанные соглашения между нашими странами, работорговцы продолжают вывозить через Занзибар тысячи рабов из внутренних областей Африки на Аравийский полуостров и в Персию. — Он скривил рот в знак глубочайшего отвращения к таким чудовищным деяниям.

Султан Меджид придал лицу озабоченное выражение.

— Всем сердцем и душой я буду следовать примеру моего досточтимого отца и по мере сил поддерживать вас в борьбе за уничтожение рабства. Но еще есть племена, — как на острове, так и на побережье, — которые подобным образом сколачивают себе состояние. Если бы я отнял их доходы силой, то мой брат Баргаш получил бы еще больше сторонников, а он — как вы, без сомнения, знаете, — как и прежде, работорговлю одобряет.

Хотя консул Ригби и подозревал, что его высочество султан Меджид замыслил столкнуть интересы англичан и принца Баргаша в вопросе о рабстве, у него не было ни малейшего сомнения, что слова султана отражают истинное положение дел. В то время как Меджид пытался укрыться за спиной англичан, Баргаш был слишком горд, чтобы искать их поддержки. Он склонялся к союзу с французами, но ближе всех ему были арабские племена, настаивавшие на неограниченной работорговле, — что делало его в глазах англичан абсолютно неприемлемым кандидатом на трон.

Англичане давно оказывали военную поддержку правителям Занзибара за ограничение рабства — первым шагом было так называемое «Соглашение Хэмертона от 1847 года», которое запрещало вывоз рабов с территорий султаната в Аравию и в Азию. К сожалению, ни один араб не придерживался этого договора, заключенного между Англией и Занзибаром при султане Саиде. И сейчас не было никаких препятствий к тому, чтобы Ригби и султан Меджид продлили этот договор. Не говоря о прибылях, которые приносила торговля пряностями и слоновой костью.

— Мы далеки от того, чтобы вмешиваться во внутренние дела и споры вашей семьи, — продолжил консул. — Однако нам очень не понравится, если на острове разразится военный конфликт. По этой причине просим вас быть очень осторожным во всем, что касается принца Баргаша: не исключено, что он еще раз подошлет к вам наемного убийцу.

Для Ригби оставалось загадкой, почему султан Меджид отпустил невредимым человека, который в начале года совершил покушение на него — к счастью, неудавшееся. Так же, как и брата, который нанял убийцу.

Султан улыбнулся.

— Принц Баргаш был и остается моим братом. Как у нас говорят: всей воды из океана не хватит, чтобы разбавить родственную кровь.

Консул ответил ему кислой улыбкой. Война, убийства и ловко устроенные браки — именно на них была основана династия Аль Бусаидов. Так, в свое время отец Меджида велел убить своего двоюродного брата, который был назначен регентом при нем — малолетнем принце Саиде ибн-Султане и благодаря браку с Аззой бинт-Сеф, дочерью двоюродной бабушки Саида, смог устранить еще и своего брата, и заговорщиков. Восточные нравы, когда братья прилюдно раскрывают друг другу объятья, одновременно вонзая другому кинжал в спину, Ригби считал просто отвратительными.

Султан Меджид был известен своим великодушием и добросердечием. Даже на берегах озера Таньганьика, в шестистах милях в глубь континента, туземцы слагали песни о Меджиде, справедливом вожде на побережье — примерно так писал в путевых заметках Бертон, который был принят на этой же веранде султаном Меджидом — перед тем, как они со Спиком отправились на поиски истоков Нила. Слишком великодушный и добросердечный — может быть, это была как раз его самая сильная сторона, но в равной степени — и его самая большая слабость.

Ригби вдруг вспомнились слова Хэмертона о султане Саиде: «Для него было важно взглянуть на вещи по-иному. Истина же состояла в том, что у него всегда было больше дел, чем он мог претворить в жизнь». Даже если известный своей силой воли султан Саид и дал повод для такой оценки — можно ли ее примерить на его сына и в какой мере она была справедливой?

Однако интересам Англии на Занзибаре в качестве правителя территорий лучше мог послужить Меджид, нежели Баргаш.

— В любом случае вы, ваше высочество, всегда можете рассчитывать на нашу поддержку, если в том будет нужда, — заверил султана консул Ригби.

11

Холе вздыхала. Глубокий вдох и тяжкий выдох, в которых проскальзывали такие грустные нотки, что, пожалуй, даже каменное сердце расплавилось бы как масло. Голова Салимы лежала на коленях у старшей сестры, и она, задремавшая было от ласкового поглаживания нежных рук, разлепила тяжелые веки и посмотрела Холе в лицо. Взгляд сестры был устремлен в пустоту. В ее глазах застыло мечтательное выражение, от которого они казались светлыми и прозрачными, как шлифованный топаз, а ее алебастровый лоб был наморщен не то от забот, не то от глубокой потаенной мысли, мучившей ее.

— Что с тобой? Тебя что-то огорчило?

Холе опустила глаза на Салиму, и ее черты разгладились.

— Ничего такого, что должно тебя волновать, — ответила она дрожащим голосом и успокаивающе погладила Салиму по лбу. Та рывком села и взяла Холе за руку.

— Ну, пожалуйста, скажи мне! Мне ты можешь все сказать!

Спустя полгода после смерти Джильфидан в бытии обитателей Бейт-Иль-Тани все еще зияла незаживающая рана. И в первую очередь в жизни Салимы — и в ее душе. Зияющая рана — как от сквозного пулевого отверстия. Всепроникающая боль и тоска по матери постепенно утихали, но иногда вспыхивали особенно остро — как удар кинжала. Как правило, эта вспышка боли всегда была внезапной и такой острой, что на какой-то миг у нее перехватывало дыхание. Но неизменным оставалось чувство пустоты. Чувство «ничего-больше-не-будет» — там, где когда-то всего было так много.

Салима была окружена нежностью и лаской, которые источала Холе, стараясь хоть как-то утешить сестренку и заменить ей отсутствующую мать. Благие намерения изначально были обречены на провал, и все же у Салимы не было никого, кто был бы ей ближе Холе. Сестра теперь была ей даже ближе Меджида, который, став султаном, был очень занят своими обязанностями и которого она сейчас видела очень редко. Куда бы Холе ни шла, что бы она ни делала — Салима всегда была рядом. Как тень. Она любила сестру почти болезненно, и ей было очень тяжело делить ее с маленьким Абдулом Азизом, который как раз сейчас, в девять лет, тоже остался без матери, — и великодушная Холе и ему стала матерью.

Как призрачная тень, следовала Салима за своей очаровательной сестрой, почти незаметная в ее ослепительном сиянии, просто темный силуэт на песке — по сравнению с сияющими красками Холе. И чем больше это сознавала Салима, тем крепче прижималась к красавице, как будто бы часть неотразимой красоты Холе могла перейти к ней — если она чаще будет подле нее. Салима подражала мимике и движениям Холе, чтобы однажды тоже стать такой же грациозной и изящной. Но она все еще чувствовала себя угловатой и нескладной рядом с прелестной сестрой — как будто она была выстругана из дерева. Хотя Салима отличалась стройностью и высоким ростом, но все еще была угловатой и неловкой — неуклюжесть в пятнадцать лет еще дает о себе знать, и хотя тело уже созрело и приобрело женские линии, душа только начинала осваиваться в новом чужом теле.