Генри Торо - Американская повесть. Книга 1

• Название: Американская повесть. Книга 1
• Автор: Генри Торо
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Морские приключения
• Год: 1991
• ISBN: 5-280-01727-2

В состав тома «Американская повесть» (книга первая) входят произведения, отражающие как различные направления в литературе США, так и реальную жизнь этой многообразной по социальным традициям, природным условиям и бытовому укладу страны. Это шесть произведений, представляющих развитие жанра повести в США в XIX веке. Среди писателей, входящих в сборник, — Г. Торо, Г. Мелвилл, Дж. Кейбл и др.

---

Выход из дома в сад был огражден старой деревянной решеткой, увитой виноградом, и осенен миртовым деревом; к его гладкому стволу прислонена была простая деревянная скамья. Здесь мадам Дельфина и Оливия любили сидеть в благоуханный час сумерек и в лунные ночи.

— Chérie,[76] — спросила мадам Дельфина в один из таких вечеров, — о чем ты все задумываешься?

Она говорила на своем родном диалекте, который легко усвоила и дочь.

Девушка обернулась к матери и улыбнулась, потом опустила глаза; руки ее рассеянно играли концами ленты. Мать смотрела на нее с нежной заботливостью. Она снова была в белом; это было на следующий вечер после того, как мсье Виньвьель увидел ее у жасминового куста. Она его не заметила, и он ушел, заперев за собой калитку так, как было прежде.

Она сидела с непокрытой головой. Косы, в лунном свете казавшиеся совсем черными, свисали на скамью. Простой покрой ее платья следовал тем античным линиям, которые мода уже вновь оставляла ради тесного корсета, идущего от средних веков; но Новый Орлеан отставал от мировой моды, а мадам Дельфина и ее дочь отставали от Нового Орлеана. Легкий вязаный шарф из бледно-голубой шерсти спускался с ее плеч. В материнском взгляде невольно выразилось восхищение. Девушка казалась богиней этого сада.

Оливия подняла глаза. Мадам Дельфина не ждала этого и повторила свой вопрос:

— О чем ты думаешь?

Мечтательница взяла руку матери двумя своими руками и, наклонившись, поцеловала эту руку.

Мать не стала настаивать. В наступившем молчании дочь ощутила укор совести за то, что не ответила; глядя вместе с матерью в ночное небо, она сказала!

— Я думала о проповеди отца Жерома.

Этого и боялась мадам Дельфина. С самого дня проповеди Оливия жила только ею. Бедная мать готова была раскаиваться, зачем дала ей возможность ее слышать. Дочь готова была не есть и не пить; она питалась воспоминанием о проповеди.

Оливия угадывала мысль матери и знала, что и та догадывается о ее мыслях; теперь, когда она призналась в них прямо, она спросила:

— Как ты думаешь, maman, знает ли отец Жером, что это я дала тот молитвенник?

— Нет, — сказала мадам Дельфина, — я уверена, что не знает.

Следующий вопрос прозвучал более робко:

— А как ты думаешь его он знает?

— Да. Он ведь и в проповеди сказал, что знает.

Обе долгое время сидели не двигаясь, глядя, как луна то выглядывает, то прячется среди темных и белых облачков. Наконец дочь заговорила снова:

— Как бы я хотела быть такой, как отец Жером — такой же доброй.

— Дитя мое, — сказала мадам Дельфина, и было видно, что ей стоит мучительного усилия сказать то, о чем она не решалась говорить, — дитя мое, я молю Господа, чтобы ты не стремилась сердцем к тому, кого ты, быть может, никогда не увидишь на этом свете!

Девушка повернулась, и глаза их встретились. Она обняла мать, на миг прижалась к ней щекой и, почувствовав материнские слезы, поцеловала ее и сказала:

— Не буду! Не буду!

Но в голосе ее звучала не спокойная решимость, а отчаяние.

— Ведь это все равно было бы ни к чему, — сказала мать, обняв дочь за талию.

Оливия снова горячо ее поцеловала.

— У меня нет никого, кроме тебя, — прошептала девушка. — Я бедная квартеронка!

Она откинула косы, чтобы снова обнять мать, но тут в кустах послышался шорох, и они вздрогнули.

— Qui ci çа?[77] — испуганно крикнула мадам Дельфина, и обе вскочили, ухватясь друг за друга.

Ответа не было.

— Это просто упала ветка, — шепнула она, когда они перевели дыхание. Но они тут же вернулись в дом и тщательно заперлись со всех сторон.

Вечер был испорчен. Они легли и заснули, хотя и нескоро, крепко обнявшись и боясь, даже во сне, чтобы не упала еще одна ветка.

ГЛАВА X Дичь

Мсье Виньвьель больше не заглядывал в двери и окна; но если исчезновение этого симптома было добрым знаком, то появились другие, худшие, например бессонница. В любую пору ночи сторож, который и сам не решался на свой обход в одиночку, встречал его на этой медленной, мечтательной прогулке.

— Ему это, как видно, нравится — говорил Жан Томпсон. — А это всего хуже. Пусть бы уж был беспокоен. А такое спокойствие — не к добру.

Адвокат так долго упорствовал в своей гипотезе, что уверовал в нее.

Правда, днем мсье Виньвьель был на посту в своем тихом банке. Но и здесь он ежедневно все более удивлял тех, кто имел твердые мнения о профессии банкира. Как банкир он, уж во всяком случае, вел себя ненормально; а как любитель прогулок он, как заметили наблюдавшие за ним, придал своей мании иное направление и в последнее время стремился не искать, а, напротив, избегать кого-то.

— Оливия, дитя мое, — шепнула мадам Дельфина, когда обе они преклонили колени на церковных плитах, — вон мсье Виньвьель! Оглянись, вон он проходит. Опоздала, он вышел в боковую дверь.

Матери казалось странным, что мсье Виньвьель тут же исчезает, едва увидев ее вместе с Оливией.

Однажды ранним утром мадам Дельфина, перекинув на руку пустую корзинку, вышла из своих дверей, тихо их закрыла и заперла и направилась туда, где в утренней тишине слышались песни мясников-гасконцев и стук их топоров о прилавки рынка. Она хотела поискать для Оливии какой-нибудь дичи — девочка так плохо ест; а заодно зайти помолиться в собор. Тут были и вера и дела.

«Для веры надо и потрудиться», — думала она, опасливо пускаясь в путь. Не пройдя и десяти шагов, она раскаялась в своей смелости. За нею кто-то шел.

Разве в шагах непременно должно быть что-то страшное потому только, что они мужские? Но мадам Дельфина не была готова так рассуждать. Она была полна ужасных подозрений. Накануне утром она увидела в саду след мужского башмака. Она не сказала об этом Оливии, но ночью почти не сомкнула глаз.

Быть может, эти самые башмаки шли за нею сейчас. Она ускорила шаг, но и те шаги не отставали. Она почти побежала, а они все шли за нею — ни дальше, ни ближе. Сейчас она боялась вдвойне — за себя и за Оливию, которая оставалась дома одна; но молилась она только за нее: «Господи, защити мое дитя!» Наконец она достигла безопасного места — собора. Там она, задыхаясь, простояла на коленях, пока не убедилась, что преследователь отстал; и поднялась, моля всех святых, чтобы путь домой, к Оливии, был свободен.

Она пошла к другим дверям, не к тем, через которые вошла, озираясь во все стороны и замирая от страха.

— Мадам Карраз!

Она вздрогнула и едва не вскрикнула, хотя голос звучал дружелюбно. Из тени свода выступил мсье Виньвьель. Они встретились у скамьи, куда она поставила свою корзину.

— Ах, miché Виньвьель, слава Богу, это вы!

— А что такое, мадам Карраз? Почему так?

— Один кто-то гнал меня с сами мой дом.

— Да, мадам, я его видел.

— Вы видель? Кто то был?

— Так, один глупец. Говорят, помешанный. Mais, вам он ничего плохо не сделает.

— Я бояться за мой девочка.

— Никто не будет обижать вашу девочку, мадам Карраз.

Мадам Дельфина взглянула в удивительно добрые, терпеливые глаза говорящего и почерпнула в них успокоение.

— Мадам, — спросил мсье Виньвьель, — а куда вы так рано вышли?

Она сказала, за чем шла. И спросила, удастся ли ей что-нибудь найти.

— Да, — сказал он, — найти можно — вот хоть маленьких bécassines-de-mer.[78] Но отчего ваша девочка потеряла аппетит?

— Ах, miché! — Если бы мадам Дельфина нарочно старалась, она и вполовину так удачно не приподняла бы завесу над всей нежной и сладостной, старой как мир тайной. — Ах! Она не хотит сказайт.

— Но вы сами как думаете?

— Miché, — ответила она, подняв полные слез глаза и снова опустив их, прежде чем заговорить.

— Думаю, что ей одиноко.

— Вы так думаете?

Она кивнула.

— Видите ли, мадам Карраз, — сказал он. — Если так, то нельзя держать ваш дом запертым. А я, мадам, сделал одну ошибку.

— Oh non, miché!

— Сделал. Не могу я быть опекуном вашей дочери.

Мадам Дельфина смотрела на него с удивлением и испугом.

— И никто не может, кроме одного.

— Кого, miché?

— Бога.

— Ах, miché Виньвьель! — Она взглянула на него с мольбой.

— Но я вас не оставлю, мадам Карраз, — сказал он.

Глаза ее снова наполнились слезами. Она качнула головой, слеза скатилась, она закусила губы, улыбнулась, но вдруг закрыла лицо руками, села на скамью и затряслась от рыданий.

— Вы понимаете, о чем я, мадам Карраз?

Нет, она не поняла.

— Я о том, что опекун вашей дочери должен найти ей мужа, и это никто не может, только Господь. Но, мадам, скажу, что буду делать я.

Она встала. Он продолжал: