Стивен Кэрролл - Венецианские сумерки

• Название: Венецианские сумерки
• Автор: Стивен Кэрролл
• Издательство: Азбука, Азбука-Аттикус
• Жанр: Современная проза
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-389-02550-9

Стивен Кэрролл — популярный австралийский писатель, романы которого отмечены престижными литературными премиями; в прошлом рок-музыкант, драматург, театральный критик. «Венецианские сумерки — новая книга автора полюбившейся российским читателям «Комнаты влюбленных».

…Жарким летним днем в одном из зеленых предместий Мельбурна тринадцатилетняя Люси Макбрайд, задремав в садовом плетеном кресле, сквозь сон услышала кто ли вздох, то ли стон — какой-то словно вымученный звук, обратившийся в печальнейшую из мелодий. Как сомнамбула она пошла на звук, уверенная, что мелодия укажет ей путь к чему-то самому главному. И действительно, этой музыке суждено было стать ее жизнью. С того дня начался ее страстный роман с музыкой, с виолончелью, с музыкантом-виртуозом Паоло Фортуни, кумиром ее детских лет. Начался ее путь из Австралии в Венецию. Призрачная мечта стала явью, околдовавший ее чародей обрел плоть и кровь. Но что это сулит им — безмерное счастье или бездну отчаяния?

---

И тогда, накатившись из вздувшейся пучины, темная волна подхватила его и закачала туда-сюда, голова его погрузилась в воду и там и осталась, канал свободно вошел в его легкие — Фортуни сдался на милость тому колыханию бездонных зеленых глубин, с которым впервые соприкоснулся весенним утром, ныне принадлежавшим прошлому.

Проплывая под мостом по прибывающим водам aqua alta, недвижное тело Фортуни приближалось теперь к арабским аркам piano nobile просторного дома, где его семья жила последние шестьсот лет. Свет все еще горел, и Роза, обеспокоенная тем, что в столь поздний час хозяин еще не явился, смотрела на серую пелену дождя и бесконечно перебирала четки, меж тем как тело последнего представителя рода проплывало под окнами.

Против обыкновения, Роза позвонила в консерваторию, потом в кафе «Флориан», и все без толку. Тем же утром, отчаявшись, преданная служанка позвонит в квестуру, чтобы синьора Паоло Фортуни внесли в список пропавших без вести.

И вот в серые предрассветные часы, когда Большой канал свободен от транспорта и продвижению ничто не мешает, Фортуни совершил путешествие по спящему центру своего родного города. Мимо каналов, через Сан-Поло, под мраморными ступенями моста Риальто, через Санта-Кроче — к не столь пышным домам Каннареджо. С низко нависших темных небес не переставая лил дождь, уровень воды в каналах поднимался, на низко расположенные площади стала выплескиваться первая aqua alta, превращая их в первобытную топь, — море временно заявило свои права на город, которым, конечно же, когда-нибудь завладеет навсегда.

Рано утром, когда муниципальные рабочие начали возводить барьеры на затопленных городских площадях, Фортуни торжественно, чуть ли не по-царски, был принесен к вокзалу Санта-Лючия. Тело первым заметил по пути на работу некий лавочник; отчаянно размахивая руками, он подозвал полицейский катер, медленно патрулировавший по каналу. Когда тело выловили из воды и сбросили на ступени станции, двое полицейских проверили бумаги, остававшиеся во внутренних карманах темного пальто синьора Фортуни, обменялись кивками и, пока поблизости собиралась небольшая толпа, позвонили с катера в квестуру.

На протяжении того утра и всю вторую половину дня медленно, потихоньку, словно вторя дождю, по городу пошли слухи о том, что прошлой ночью скончался Маэстро. В последний раз его видели в кафе на Сан-Марко, и все безуспешно ломали голову над тем, как его тело, мертвое уже целых восемь часов, оказалось у вокзала Санта-Лючия. Течения, конечно же, должны были стремиться в обратную сторону — к бухте Сан-Марко. Однако отлив длился всего два-три часа, потом вода хлынула обратно в город, а тут еще дождь (полицейский пожал плечами) — и кто знает, что в таких обстоятельствах могло приключиться?

Черную фетровую шляпу выбросило в Дорсодуро на затопленную Кампо Сан-Вио, под деревянный барьер, где она и застряла и где тусклым будним днем ее затоптали резиновые сапоги и галоши городских рабочих.

Эпилог

Широко шагая, Люси шла по мосту к бульвару Сен-Мишель. Дул свежий, резкий ветер, в воздухе пахло дождем. Скоро настанет весна, а затем и снова лето. Лодки на реке заполнятся туристами, деловое утреннее солнце во второй половине дня будет умерять свой пыл, на тротуаре к вечеру станут множиться столики кафе.

Она остановилась и, перегнувшись через перила, стала смотреть на медленно текущую внизу Сену. Взгляд Люси проследил реку до той точки, где она распадается на два рукава, обтекая старинные городские острова, набережные Иль-де-ла-Ситэ, все еще залитые водой, похожие на бак стоящего на якоре дредноута. Вдруг из-под моста выплыла плоская баржа, груженная деревянными ящиками, и всколыхнула воду; от кормы бежали волны, бились о берег, выплескивались на мощенные камнем тротуары, где днем гуляли собачники, а по ночам спали бездомные. Неделю назад река, принявшая в себя столько дождей, готова была выплеснуться из берегов; теперь же она снова превратилась в спокойный поток, и парижские рыбаки вернулись.

Люси жила в Париже уже больше пяти месяцев, сначала в гостиничном номере рядом с университетом, а затем в небольшой квартирке-студии чуть дальше от реки, у Центра Помпиду. Фортуни она не писала, не оставила в Венеции адреса, куда направлять письма, и, следовательно, не получала никакой корреспонденции, не считая письма от Роны — студентки консерватории, с которой она почти сразу по приезде в Париж столкнулась на концерте. Помимо прочего, Рона написала, что Марко очень хвалили газетные критики в Риме. Марко, продолжала она, уверенно шагает к славе и все им очень гордятся.

Читая письмо, Люси представила, как Марко сфотографируют однажды летом в студии, как во время сессии все будут друг друга раздражать и как где-то за тысячу миль какая-то девочка влюбится в юного Марко с его задумчивым, отрешенным взглядом. Люси уже почти решила отправить ему почтой ту самую пятифунтовую банкноту, но заколебалась. Она подумала, что он давно забыл о том дурацком пустяковом пари, заключенном, как ей казалось теперь, не в прошлом году, а много лет назад. Но она продолжала носить банкноту в сумочке и после, выжидая подходящего момента, хотя в глубине души и знала, что упустила этот момент уже не раз. Кроме того, твердила она про себя, он теперь на пути к славе и вовсе не нуждается, чтобы ему навязывались старые друзья.

А Марко после своего громкого успеха все ждал письма с пятифунтовой банкнотой, которое так и не пришло. Спустя месяцы он предположил, что Люси не читает прессу, но, сколько бы ему ни твердили, что ему обеспечен наивысший успех, он верил, что подлинная слава придет к нему, лишь когда он получит письмо с пятифунтовой банкнотой.

Обычно Люси посвящала утро работе, но, поскольку в тот день разъяснилось после дождей, поливавших на предыдущей неделе всю Европу, ей захотелось посидеть с газетой и насладиться редким солнечным деньком на исходе зимы.

Поначалу вся городская обстановка — кафе, бульвары и мосты, даже кружившиеся в воздухе листья, даже река подавляла Люси, но в последнее время она приободрилась. Теперь она листала газетные страницы, оглядывала магазины на противоположной стороне улицы и подмечала вполглаза, как набухли почки у платанов. Купаясь в солнечных лучах, она на миг закрывала глаза, чтобы представить себе, как будут выглядеть эти площадь и кафе весной и летом, которые уже не за горами.

Но когда Люси вновь заглянула в газету и перелистнула страницу, там оказался Фортуни. Да, ошибки быть не могло. Это был синьор Паоло Фортуни, Маэстро, лицо искусно погружено в полутень, волосы зачесаны назад, в глазах самоуверенный блеск.

И вдруг Люси снова стало тринадцать. Этой фотографии (ныне хранившейся дома, в ее старой комнате, вместе со старыми рабочими тетрадями и учебниками) хватило, чтобы Люси, словно течением, которому она была бессильна противиться, отнесло обратно в детство. Она опять сделалась девочкой, которая каждую ночь играла на виолончели, чтобы ничего не чувствовать. Те долгие месяцы лета, те теплые одинокие вечера, когда мысль о мире Фортуни впервые овладела ею, теперь вернулись; это была часть ее «я», отложенная со временем в сторону, но не потерянная навсегда. Оно возродилось и набрало силы — желание иметь это все и в то же время быть свободной от этого всего, ностальгия, чувства, пережитые в прежних мечтах, а теперь снова дающие о себе знать… Люси закрыла глаза, и первая тень уходящего дня наискосок пересекла залитую солнцем площадь.

Некролог был большей частью посвящен музыкальным достижениям венецианского виолончелиста, который сохранил популярность у местной публики, однако был забыт слушателями и критиками в других странах Европы. В некрологе лишь кратко излагались обстоятельства его смерти: Фортуни на прошлой неделе утонул — вероятно, оступился; дело происходило ненастной ночью, лил проливной дождь, вызвавший наводнение, быть может, маэстро сбился с пути.

Люси оторвалась от газеты и ошеломленно уставилась невидящими глазами на поток машин по ту сторону моста. Заблудился? Утонул? Странно. Это был не ее Фортуни. Разношерстная смесь ночей и дней в Венеции, круговерть воспоминаний взметнулись в ней как уличный мусор и листья, поднятые внезапным порывом ветра, ищущие, где бы осесть.

Дом Фортуни, эти арабские арки, колонны, простой, лишенный каких бы то ни было украшений балкон piano nobile (она всегда будет помнить его залитым молочно-серым лунным светом) — все это умрет вместе с Фортуни. Уже умерло. Ни звука шагов по мраморным плитам, ни музыки, ни древнего языка, восставшего из позабытого уголка истории, чтобы поведать об океанах, пространствах и годах. А во дворе, наверное, ранний весенний ветерок всколыхнет новую поросль жасмина и потревожит в своем неостановимом полете старую вьющуюся глицинию. Но никаких более признаков жизни, ибо сад, как и дом, будет заброшен. Признаки запустения — сорняки, буйно распускающиеся в висячих корзинах и в путанице лоз, — вскоре будут бросаться в глаза.