Леон Дегрель - Гитлер на тысячу лет

• Название: Гитлер на тысячу лет
• Автор: Леон Дегрель
• Жанр: Биографии и Мемуары

Мемуары бывшего генерал-майора войск СС Леона Дегреля. Дегрель — военный деятель и ультраправый политик. Воевал на восточном фронте, получил множество наград.

После войны Бельгийские власти при поддержке союзников по антигитлеровской коалиции стали активно добиваться от Испании выдачи Дегреля, заочно приговорённого бельгийским судом к смертной казни за государственную измену в декабре 1945 года. Впоследствии Дегрель безрезультатно 12 раз обращался к бельгийским судебным властям с предложением проведения повторного процесса по его делу с участием коллегии присяжных.

Но правивший в Испании правый авторитарный режим Франсиско Франко отказался депортировать Дегреля, мотивируя это заботой о плохом состоянии здоровья бывшего командира дивизии СС, недавно пережившего авиакатастрофу. Когда здоровье Дегреля пошло на поправку, испанцы организовали ему побег в Аргентину.

В 1954 году Дегрель вернулся в Испанию и получил её гражданство под именем Леона Хосе де Рамиреса-Рейны. При помощи франкистских властей Испании он открыл строительную фирму и стал преуспевающим бизнесменом, не испытывая никаких лишений вплоть до конца своей жизни.

Дегрель вместе с тем продолжал вести политическую и публицистическую деятельность, по-прежнему выступая с ультраправых политических позиций. Он всячески оправдывал политику Гитлера и превозносил его как личность, критиковал установившуюся в Европе социально-политическую систему и отрицал Холокост, за что был в итоге оштрафован на крупную сумму по решению испанского суда. В 1973 году, давая интервью бельгийским журналистам и отвечая на вопрос, сожалеет ли он о чём-нибудь в своей жизни, Дегрель ответил:

«Я сожалею, что мне не удалось достичь намеченного, но будь у меня шанс, я бы всё повторил сначала».

Помимо публицистических статей, Дегрель написал и мемуары «Кампания в России».

Дегрель скончался от инфаркта 31 марта 1994 года в испанском городе Малага.

---

За одиннадцать дней немецкой армии удалось овладеть половиной континента — от Седана до Дюнкерка, — даже четвёртой частью которого на протяжении четырёх лет — с августа 1914 по июль 1918 гг. — не могли овладеть при помощи классического штурма и ценою нескольких миллионы погибших.

Сто тысяч молодых немцев, — в французской кампании 1940 г. принимали участие только немцы — использовав стратегию, разработанную командующим ими ефрейтором, заткнула рот двум тысячам французских генералов, ещё недавно исполненных самодовольства, и двум миллионам их солдат, поверженных и разбитых в прах благодаря новой военной науке.

За польской кампанией сентября 1939 г., которая должна была стать уроком для остряков, последовала норвежская кампания апреля 1940 г. В берлинской канцелярии в течение восьми часов ефрейтор Гитлер держал в напряжении перед огромной настенной картой Скандинавии командующих всех частей, включая батальонных командиров, которые должны были принять участие в беспрецедентно дерзкой высадке, излагая им свой план, разработанный им в обстановке полной секретности.

Только вообразите себе эту картину! Вручив нескольким крупным генералам, носящим монокль как знак отличия, приказы, отпечатанные в нескольких экземплярах, главнокомандующий без золотых погон, самолично объяснял каждому офицеру, задействованному в операции, поставленную перед ним задачу, указывая ему расположение его части на карте, и заставляя вслух повторять отданные распоряжения и точно пересказывать тот манёвр, который он должен будет выполнить. Это было нечто! В зале был установлен богатый буфет, где каждый проголодавшийся, без церемоний мог выбрать себе бутерброд по вкусу и съесть его, стоя в двух шагах от Фюрера!

Предварительно Гитлер сам втайне обследовал на корабле всё побережье, где должно было состояться вторжение. Он знал каждую бухту, предназначенную для высадки. Сам агент 007 не мог бы справиться лучше! Молодые офицеры покидали канцелярию, ошеломлённые простотой приёма у главнокомандующего.

Они были исполнены решимости. Они видели, что операция была тщательно подготовлена знатоком, настоящим мастером своего дела. Операция была завершена за несколько дней, в то время как англо-французскому экспедиционному корпусу, выдвинувшемуся раньше войск Гитлера, связанному своими обозами, пришлось морозить ноги в снегу и чесать в затылке под бомбами «Штук». Все блестящие планы и прогнозы западных штабных суперспециалистов пошли коту под хвост. Спустя шесть месяцев после падения Варшавы генштабисты Гамелена, опять выставили себя на смех, погребённые под завалами останков старой военной науки, столь же монументальной и мёртвой, как египетские пирамиды.

И что же! Они продолжали подшучивать в салонах Венсенна над забавным ефрейтором, который притязал на то, что знает больше специалистов в военной науке, в теории и на практике! Через месяц после начала кампании во Франции этим специалистам пришлось либо, подобно генералу Жиро, свалится в изнеможении на травку в лагере для военнопленных, либо, распластавшись на брюхе, пыхтя проползти тысячи километров с мокрыми штанами, срывая свои портупеи, едва отдышавшись только добравшись до последних укреплений в пиренейских горах.

Миллионы беженцев, охваченных безумием, за восемь дней проделали тот же путь, который велосипедисты «Тур де Франс» с гораздо большим трудом одолевали за месяц. Растерянные и изнурённые они бросали за собой груды чемоданов, каракулевых шуб и умерших от изнеможения стариков, чьи трупы разлагались на солнце среди почерневших туш лошадей и коров.

Они были живым, — а точнее агонизирующим — образом старого одряхлевшего мира, который поглощал новый мир, новый телом и новый духом. Это было не просто поражение, это были похороны Европы, Европы отцов, дедов и прадедов, это было вторжение нового поколения, взирающего на мир чистыми глазами, как в начале Творения.

Молодые немцы также могли оказаться в один день поверженными — и так оно и произошло. Но они совершили необратимое, они уничтожили целую эпоху, возможно, добрую для зажиточных людей, вроде Бони де Кастеллана (Boni de Castellane) или для педерастов типа Пруста, но злую для других, трупную эпоху, над которой уже кружили тысячи мясных мух, когда старый маршал Петен, пожевав усы, в конце июня 1940 г., в последнюю неделю авантюры, поднял белый флаг,

Гитлер впервые в жизни задрал голову к куполам парижской Оперы и склонил голову перед порфирной могилой Наполеона, розовой ладье, застывшей в сером мраморе. Свастика распростерла свои огненные крылья от Арктического океана до Бидасоа. Разгромленный и оглушенный своим поражением Запад ещё не успел ничего толком осознать, как всё было потеряно; весь проржавевший механизм старых стран — партии, режимы, газеты — упокоился в могильном рву, подобно груде металлолома, оставшегося от военной техники, раздавленной танковыми гусеницами и обугленной огнём. Казалось, что ни одна страна никогда уже не выберется из этой пропасти.

Только мало тогда кому известный де Голль со своего лондонского балкона склонялся к старой даме Франции, с задравшейся нижней юбкой и измятым шиньоном скатившейся на самое дно чёрной пропасти. Не считая спасительных поползновений этого пожарного, оставшегося без пожарной лестницы, не было ни одного француза, бельгийца, люксембуржца или голландца, который верил бы в воскрешение демократического мира, разлетевшегося в прах за несколько недель.

«Все думали, что Германия стала госпожой Европы на тысячу лет», — непрестанно твердил бельгийский министр Спаак, который с побагровевшей физиономией, блестящим черепом и мокрыми штанами в июле 1940 г. в унынии перекатывал свои жирные телеса из гостиницы в гостиницу по овернским долинам.

Каждый по-своему пережил случившееся. Этот месяц стал одним из самых чудовищных для нас, рексистов. Поскольку во Франции, как и в Париже, крупная пресса неустанно твердила, что мы — гитлеровцы, французская полиция набросилась на нас в первые же часы начала военных действий. Они схватили тысячи наших сторонников, бросив их в тюремные застенки и концентрационные лагеря. Нас перебрасывали из тюрьмы в тюрьму, с варварской жестокостью расправляясь с нами в залитых кровью камерах пыток — тяжёлой связкой ключей ломали челюсти, насильно удерживали открытым рот, пока туда мочились тюремщики. Я говорю о том, что пережил лично. Я был приговорён к смерти в Лилле в первую же неделю. 20 мая 1940 г. двадцать моих товарищей с юга Франции, были как собаки убиты в тюремном фургоне, возле музыкального киоска в Аббевиле. Никто из палачей — которыми были, увы, французские военные! — даже не знал их имён. Среди них были женщины: молодая девушка, её мать и бабушка. Прежде, чем их расстрелять, им нанесли более тридцати ударов штыком в грудь! Вместе с остальным был убит и молодой священник, которому за два дня до этого озверевший охранник-садист кулаком выбил глаз.

Никто, кроме меня, из этой партии заключённых не избежал жуткой бойни, меня же оставили в живых только потому, что мои палачи воображали, что под пыткой — десять выбитых зубов только за одну ночь — я раскрою им наступательные планы Гитлера, о которых я не имел ни малейшего представления! Мне временно сохранили жизнь, поскольку разведслужбы сочли меня значимой персоной. Но развязка военного конфликта наступила столь стремительно, что, благодаря судьбе, я здравствую и по сей день. Однако, когда я наконец выбрался из французских застенков, у меня, как и у других, опустились руки. Что ждало нас в будущем? Старая политическая, социальная, экономическая система Запада полетела на землю, как затрепанная карточная колода, более не пригодная к использованию. Что же теперь?

Войска Райха были расквартированы повсюду. Везде царил немецкий режим. Вишистская Франция летом 1940 г. представляла собой жалкое сборище выхолощенных бывших политиков и невежественных отставных генералов, которые собирались за обеденным столом в сомнительных гостиничных ресторанах города, знаменитого своей водой, и это было поистине символично, поскольку сама Франция расползлась как лужа у ног победителей. На севере, голландцы оторопело смотрели вслед своей королеве, которая задрав юбки, стремительно улепетывала в Лондон, чтобы позднее перебраться в Канаду. Великая герцогиня Люксембурга, будто сошедшая с гравюр, изображавших институток 19-го века, также удалилась на отдых в недоступную английскую деревню.

Король Бельгии, Леопольд III, неврастеник, расплачивающийся за наследственный сифилис, заперся в своем замке в пригородах Брюсселя. Единственный из оставшихся рядом с ним, бывший министр Анри де Ман, ещё действующий председатель бельгийской социалистической партии, громогласно заявил о своей поддержке Гитлера, что, впрочем, не принесло каких-либо видимых результатов. Поскольку в 1940 г. на своих местах остались только реки де Ман довольствовался ловлей пескарей, вместо того, чтобы заниматься политическими делами. Государственный строй, социальное законодательство, экономика, даже простейшие возможности заработать на жизнь всё полетело к чертям. Наступил настоящий праздник для уголовников, которые с бритыми черепами под арестантской шапкой, в массивных башмаках на босу ногу, заполонили все дороги, весело грабя обывателей. Сотни машин скорой помощи, под завязку набитые гражданскими беженцами, с их матрасами и канарейками, разгружались в школьных дворах Лангедока и Руссильона. На всём протяжении между Фризом и Марной не осталось больше ни полицейских, ни пожарных, ни могильщиков. Они отирали пот со лба, сидя на скамейках публичных садов в Ниме или Каркассоне. Миллионы взволнованных беженцев прибывали со всех концов.