Белва Плейн - Бессмертник

• Название: Бессмертник
• Автор: Белва Плейн
• Издательство: Текст, Книжники
• Жанр: Современная проза
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-7516-1069-2, 978-5-9953-0173-8

Роман известной американской писательницы Белвы Плейн «Бессмертник», несомненно, можно назвать старой, доброй семейной сагой. Эта яркая, увлекательная книга повествует о жизни главной героини Анны с рождения до глубокой старости. Автор то погружает читателя в сюжет, делая его практически действующим лицом, то отдаляет, заставляя взглянуть на события со стороны. На долю героини выпало много испытаний: несчастная любовь; замужество, которое так и не принесло ей женского счастья; рождение дочери не от мужа; смерть сына, а потом и внука. Но вот подступает старость, умирает муж. Суждено ли Анне и ее первому возлюбленному наконец-то быть вместе?..

---

— Демократии! Тому, кто утверждает, что в этой стране есть демократия, надо хорошенько проспаться.

Адам Харрис едва заметно улыбнулся:

— Вы знаете место с лучшим социальным устройством?

— В том-то и дело, что нет. Все надо создавать с нуля! И для начала — прекратить войну. Это будет первый шаг. — Стив требовательно, в упор взглянул на Джимми: — А ты что отсиживаешься? Пора что-то делать, всем пора. В воскресенье днем мы проводим собрание в Лумис-холле. Может, зайдешь, послушаешь, о чем будут толковать?

— А то я не знаю, о чем будут толковать! Газеты-то читаю.

— Выступит Денни Конгрив. Лучший наш, яснейший ум, кристальной четкости мысль. Если б такие люди стояли у власти…

Этот Конгрив представлялся Джимми обыкновенным смутьяном. Но вдруг он не прав? Говорят, Конгрив — последователь Гарольда Клиффорда, бывшего квакера и теолога, который заразил всю страну, от Восточного побережья до Западного, антивоенной горячкой.

Джимми тряхнул головой и заставил себя посмотреть в пылающие праведным гневом глаза брата.

— По воскресеньям я сижу над учебниками. Не забывай, мне приходится трудиться за каждый балл.

— Все это отговорки, — заявил Стив. — Время всегда найдется, было бы желание.

— Мое главное желание — стать врачом. Тогда от меня будет больше пользы. Причем конкретной.

— Куда уж конкретней?! Тысяч пятьдесят в год заработаешь. Или ты целишь на все сто?

— Послушай, раз уж пристал и отвязаться не можешь… Я объясню, почему мне неохота впутываться. Мне неприятны истории про перевернутые машины, про разбитые в банках окна. Знаю, сам ты в таких делах не участвуешь. Но я даже отдаленного касательства не хочу иметь. Если угодно, считай меня трусом. Ну, ату меня! Ату!

— Твоя трусость в том, что ты боишься собственного «я», — произнес Стив.

— Я тоже считаю, что война — неблаговидное, черное дело, — подал голос Адам Харрис. — Но бить стекла и опрокидывать машины, по-моему, не ответ. Насилием ничего не добьешься.

Стив поднял куртку, неуклюже сунул руки — сразу обе — в рукава, неловко подтянул куртку на плечи.

— Мы как раз и выступаем против насилия, неужели не понятно? А вы раздуваете из мухи слона! Машины, стекла! Ерунда все это, мелочи. Настоящее насилие — когда на войне льется кровь, когда враждуют монополии и концерны, когда разорены природные богатства. Мы хотим вернуть миру истинные ценности и покончить с конкуренцией, завистью и злобой.

Он подобрал с пола книги и стал вдруг прежним — угловатым, застенчивым Стивом. «Когда он не защищает с пеной у рта свои идеалы, он сам становится беззащитен, — подумал Джимми. — Вся уверенность выходит, как воздух из шарика. Да, так он обычно и выглядит — точно сдутый шарик».

— Ладно, пока, — буркнул Стив. — Всем пока.

Книги под мышкой, сутулый, вечно куда-то спешащий, он мгновенно растворился в тускнеющем зимнем дне.

Остальные тоже поднялись и направились к выходу.

— Пылкий у вас братец, — заметил доктор Харрис.

Джимми кивнул:

— Это верно. Жаль, что он… — Джимми помедлил, — жаль, что он так мало думает о себе, о своем будущем. Все домашние за него тревожатся.

— И напрасно. Этот экстремизм — по большей части пустые разговоры. Тот же Конгрив и ему подобные на словах готовы мир в клочья растерзать, как стая молодых волков. Но почему-то никак не соберутся, и мир по-прежнему бредет себе вперед, без цели — как ни в чем не бывало.

Они немного постояли на тротуаре.

— Трагедия нашего времени, — сказал Адам Харрис. — Но скоро они поймут, насколько бессмысленны случайные жертвы. Таким способом не изменишь жизнь людей и народов. Насилие ведет в тупик… Что ж, спасибо. Было приятно побеседовать с вами на темы, не имеющие касательства к зоологии позвоночных.

Он ушел. И впервые за последние полчаса заговорила Джанет:

— Какой блестящий и одновременно наивный ум.

— Ты о чем?

— Ну, Джимми! Ты-то понимаешь, что любая власть, и в странах, и в семьях, основана на насилии! Все, абсолютно все: от древних англосаксонских династий до нынешних миллионных состояний. И доходы семейства Харрисов наверняка тоже замешаны на людской крови, хотя сам он, возможно, об этом не подозревает. Все стоит на насилии! Все — куда ни глянь.

— Но он и не спорит. Только предрекает, что насилие заведет их в тупик.

Джанет взглянула на него с удивлением:

— Еще бы! Конечно, в тупик. Где их одолеет соперник побойчее, поумнее и — главное — куда более жестокий. Очевидно, как дважды два.

— Сейчас я не знаю, сколько будет дважды два. Голова кругом идет.

— Я, кстати, не говорю, что это черное, а это белое. Просто так устроена жизнь.

— Ничего не понимаю. Все эти споры не моя стихия. Пойду-ка лучше займусь зоологией позвоночных. Она мне легче дается.

Кто-то из соседей по общежитию оставил включенным переносной телевизор. Из коробочки с сияющим квадратным глазом неслись истошные, истерические вопли. Мгновенно представилась авария на дороге или еще какое-нибудь несчастье. Но нет! Передавали всего-навсего телевикторину. И вопли относились к призам, предъявленным участникам для затравки.

Ишь как глаза разгорелись у идиотов! А тот даже губу закусил, до того хочет выиграть холодильник, пылесос или еще какую-нибудь новомодную штуковину. Противные рожи. Он выключил телевизор. Нет, пожалуй, не противные. Жалкие. Впрочем, стоит ли их жалеть? Ну нет у людей денег на эти вещи, а вещи нужные. Жалкие, потому что хотят слишком сильно. Не надо хотеть? Тьфу, совсем запутался. Прямо как Стив: забиваю себе голову вопросами, на которые нет ответа.

Он опустился в кресло у окна. Выдохся. Устал.

Все-таки Стив в своих проповедях по большей части прав. Превратили Америку в большую помойку. Груды железок, колесных ободьев, консервных банок, искореженных до неузнаваемости механизмов. Едешь мимо на поезде и глядишь на этот чудовищный пейзаж, на это пепелище. Скоростные магистрали парят в вышине, а внизу, среди сухой, в рост человека травы, валяются ржавые остовы машин, тускло поблескивают затянутые жирной пленкой болотца, воняет горелой резиной. А когда-то здесь водились утки и бекасы, и чайки срывались из густой травы и с криком летели к морю.

Повсюду властвует серый цвет. Грязно-серый, дождливо-серый, пепельно-серый. Серая зола, проткнутые автомобильные камеры, промокшие картонные коробки. И над всем — одуряющая, тошнотворная вонь.

Устроили из Америки помойку.

То же самое происходит в далекой маленькой стране в Юго-Восточной Азии. Только там, помимо разрухи, еще и кровь. И Джимми вдруг исполнился гневом, праведным гневом, который сотрясал сегодня его брата.

Но все же в этом гневе есть что-то порочное. Джимми нахмурился, напрягся. Не горазд он рассуждать об абстрактных материях, не связанных с его собственной, так трудно достижимой целью. Он даже не умеет толком облечь свои мысли в слова. Естественники и технари вообще говорят не очень-то складно, он замечал. Может, поэтому пациенты часто жалуются, что врачи с ними не общаются?

Однако чувства свои Джимми понял вполне. И, содрогнувшись, замер от ужаса. Он постиг суть вещей не до дна, а едва ли наполовину, но те, кто, подобно Стиву, проникли в нее с такой предельной и обнаженной ясностью, будут разить так же слепо и беспощадно, как система, против которой они борются. Их гнев праведен, но сколь легко и непоправимо можно обратить его в карающий меч, который фанатично истребит, разорвет в клочья весь мир. Как волки, о которых говорил Адам Харрис.

Время близилось к десяти; промерзшие, окованные льдом дорожки были пустынны, а окна в студенческих общежитиях — плотно задраены, чтобы в комнатах сохранялось тепло. Мгновение спустя вспыхнули фонари и прожектора, затрезвонили телефоны, захлопали двери, раздался гул голосов, высыпали на улицу люди. Все бросились к факультету естественных наук. Там уже светились все окна снизу доверху, и здание сияло словно океанский лайнер в праздничную ночь.

Потрясенная толпа вела себя на редкость тихо. Лишь кое-где раздавалось тревожное бормотание. Да зловеще вспыхивали красные сигнальные фонари на полицейских машинах и фургонах «скорой помощи».

— Я ничего не слышал, — обратился Джимми к стоявшим рядом. — А вы что-нибудь слышали?

— Мне показалось, будто что-то глухо ухнуло или стукнулось, но я и внимания не обратил, а уж потом какие-то парни пробежали по этажу. «Взрыв! — кричат. — Взрыв. У биологов». Я и не думал…

И снова голоса: возвышаются, опадают:

— …что здание пустое!

— …все «скорые»?

— …разумеется, контракты на службу в армию.

— …по какому праву превратили колледж в поставщика живой силы на войну?

— …мы что, уже не часть Америки?

— …несешь чушь!

— …Боже, там кто-то был!

Тишина. Только пошаркивание, приглушенное покашливание. Стоявшие возле двери расступились, образовали проход, пропуская санитаров с носилками. Те осторожно спустились по обледенелым ступеням.