Белва Плейн - Бессмертник

• Название: Бессмертник
• Автор: Белва Плейн
• Издательство: Текст, Книжники
• Жанр: Современная проза
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-7516-1069-2, 978-5-9953-0173-8

Роман известной американской писательницы Белвы Плейн «Бессмертник», несомненно, можно назвать старой, доброй семейной сагой. Эта яркая, увлекательная книга повествует о жизни главной героини Анны с рождения до глубокой старости. Автор то погружает читателя в сюжет, делая его практически действующим лицом, то отдаляет, заставляя взглянуть на события со стороны. На долю героини выпало много испытаний: несчастная любовь; замужество, которое так и не принесло ей женского счастья; рождение дочери не от мужа; смерть сына, а потом и внука. Но вот подступает старость, умирает муж. Суждено ли Анне и ее первому возлюбленному наконец-то быть вместе?..

---

— Какая знакомая комната, — пробормотал Пол.

— Знакомая?

— Разве ты не помнишь? Мамина гостиная всегда была желто-белой. Ее любимые цвета.

Ну конечно же! Конечно. Анна почувствовала, что заливается жаркой краской. Как она могла забыть?!

Пол рассматривал акварели на стене.

— Очень хорошие вещицы. Ты сама выбирала?

— Да, давным-давно. В этом Джозеф предоставлял мне полную свободу действий. Он не интересовался искусством.

— Выбрано со вкусом, Анна. Сейчас ты можешь получить за них втрое больше, чем заплачено. Но думаю, тебе это безразлично.

— Разумеется. Я выбрала их по одной-единственной причине: мне возле них хорошо и покойно.

Простые, лаконичные, почти скупые работы: заросший лилиями и кувшинками пруд; сухое дерево, воздевшее ветви к грозовому небу; лишайник на мокром черном камне. Картина с деревом — удлиненный вертикальный прямоугольник, а остальные — квадраты, побольше и поменьше.

— Прекрасные акварели, — снова похвалил Пол. Он подошел к окну и остановился, глядя на послеполуденное марево. Просто стоял и смотрел.

Проследив его взгляд, она увидела лишь чайный столик в саду да розовато-лиловые и светло-вишневые головки флоксов на фоне стены. Их дурманящий запах долетал через открытое окно.

Анна присела на диван. Как странно, что он здесь, в ее доме. Как мимолетны и кратки были их встречи: если собрать все часы воедино, не наберется и нескольких недель. Но как же переменил он всю ее жизнь. Она вспомнила давно забытое, похороненное, запертое в ящик. Она выбросила ключ от этого ящика, но воспоминание всплыло помимо воли: те давние ночи в доме его родителей, ее рыдания в подушку — чтобы ни всхлипа, ни стона. Юность, чьи горести всегда острее и пронзительней, чем любые несчастья зрелых лет.

— Если подводить итоги, — произнес Пол, — ты прожила хорошую жизнь. Несмотря на беды, которые я тебе принес.

— Ты принес мне не только беды, — тихо сказала Анна.

— Правда?

— Были и минуты радости. Большой, ни с чем не сравнимой радости.

— Минуты! — воскликнул он. — Минуты! На целую жизнь! Я ничего не смог тебе дать…

— Не забывай, ты дал мне дочь.

— Тебе с ней по-прежнему тяжело?

— Она близкий, родной человек. Лучшего и желать нельзя.

— Я рад.

Он сел в кресло, к ней лицом. Ей вдруг стало неловко и, положив на колени Лорин свитер, она машинально провязала пару петель.

— Я рад, что принес в твою жизнь не только сложности.

— Я никогда так не считала. И кстати, я хочу тебя поблагодарить.

— За что?

— Я давно хотела, только случая не было. Ведь после нашей последней встречи в опере, когда Джозеф так страшно рассердился и я попросила тебя не появляться и не писать, ты выполнил мою просьбу, не подверг меня ни малейшей опасности. А ведь мог. Другой на твоем месте мог и подвести.

Пол посмотрел на нее долго, пристально:

— Анна! Ты же знаешь! Я бы скорее отсек себе руку!

Она ахнула, закрыла ладонью рот:

— Боже мой, Боже мой…

Наступила тишина. Наконец он заговорил:

— Это все, что нам доселе было отпущено. Жаль.

Металлически заверещала цикада, заверещала и смолкла. С дальнего конца лужайки доносился ровный стрекот кузнечиков. Звуки идущего на убыль лета; краски еле уловимого, первоначального увядания; пожухнувшие от зноя розы.

— Лето на исходе, — сказал Пол, словно прочитав ее мысли. — Цикады — верный признак конца.

— До нового лета, — отозвалась Анна.

— Ты всегда была оптимисткой. Твоя чашка всегда наполовину полна.

— А твоя наполовину пуста?

— Да, зачастую.

Она улыбнулась:

— Тогда ты, должно быть, все время стремишься ее наполнить?

— Честно говоря, это я и хотел бы сделать. Потому и пришел. Анна, я собираюсь уехать за границу.

— За границу? Навсегда?

— Да. Нет нужды говорить тебе, что я патриот и предан Америке, но часть моей души всегда тянулась к доброй старине, к античности. Я мечтал поселиться где-нибудь на юге Франции и бродить среди греческих руин. Или в Италии, среди озер… Лугано, Комо… Ты там бывала?

— Нет, не довелось.

— Тебе бы понравилось. Там нет тропической жары, но всегда стоит ровное, бархатное тепло и безмерный покой. Я хочу купить там дом. Ты поедешь со мной? Поедешь?

Она оторопела:

— Господи! Но я не…

— Я понимаю, для тебя это слишком внезапно. И поздно — это я тоже знаю. Тем больше причин хранить и беречь то, что нам осталось.

Почему же далекое прошлое помнится ярче, чем события недавних лет? Она вдруг ощутила себя — да-да, почти телесно — той неопытной, влюбленной девчонкой, восхищенно глядевшей на него, молодого бога, что спустился к ней с небес. А теперь он, постаревший, просит, умоляет ее… Как его жаль. Как жаль их обоих.

— Анна, нам надо пожениться. Это будет очень хорошо, даже сейчас.

Лугано. Узкие, мощенные камнем улицы, цветущие деревья. Гулять под этими деревьями вдвоем, рука об руку. Столик на залитой солнцем террасе, бутылка вина, и они вместе. И засыпать вместе, в старинном доме, чтобы в окна веяло ночной прохладой. И просыпаться вместе, в старинном доме, чтобы в окна веяло прохладой утренней. Дыхание стеснилось от восторга и тоски.

Но она уже знала единственно возможный ответ.

— Между нами с самого начала возникло главное, — продолжил Пол. — И оно, это главное, живо. Его не погубили ни разочарования, ни ошибки, ни время, ни расстояния. Ничто. Так неужели мы не дадим ему расцвести? Пускай ненадолго, но расцвести.

— Если б мы были в этом мире одни… — начала она. — Но так не бывает. Рядом всегда люди.

— О чем ты?

В его взгляде столько страдания и надежды!

— Рядом всегда люди, — повторила она мягко, тщательно подбирая слова. — Те, что уже ушли. И те, что пришли следом. Это невозможно. Невозможно.

— Но почему?

— Потому что это семья Джозефа. Понимаешь, Пол?

Он покачал головой:

— Нет, Анна, не понимаю.

Она встала и положила руки ему на плечи:

— Мой любимый, мой очень-очень любимый. Посмотри на меня. И послушай. Скажи, ты можешь представить себя в доме у Айрис и Тео, за их столом, с их детьми? Как я могу ввести тебя в семью, где твоя дочь не знает, что она твоя дочь, а внуки тебя в глаза не видели?

Он не ответил.

— Это безумие, понимаешь, безумие! Ты понимаешь, что я этого не вынесу? — проговорила она.

— Ты этого не вынесешь, — повторил он едва слышно.

— И ты тоже.

Она оторвалась от него, прошла на другой конец комнаты. Слезы жгли глаза, и, отвернувшись, она вытерла их локтем.

Больше нельзя так близко… Не подходить, не прикасаться.

— Опять семья, — произнес Пол. — Всегда семья. Семья превыше всего.

— Но ты ведь понимаешь почему?

— Да. И все же, если ты переменишь решение, я снова с радостью перестану понимать. И пошлем всех к черту.

— Ты шутишь?

— Конечно, шучу… Знаешь, — сказал он внезапно, — я завидую Джозефу.

— Завидуешь? Он же умер!

— Верно. Но пока он жил — он жил.

С каминной полки в соседней комнате донесся бой тех самых равнодушных и жизнерадостных ходиков, что подарили его родители. Все часы ее жизни они отбивали одинаково: счастливые и горестные, дарившие надежду и уносившие надежду. Всегда одинаково.

— Анна, это окончательный ответ?

Она повернулась. Она видит его в последний раз, в самый последний. Эти глаза, удивительные, голубые глаза, этот смех, эта сила, нежность, ласковые губы, руки…

— Ты не передумаешь?

— Пол, нет… иначе невозможно.

Нельзя плакать, Анна, нельзя. Ты столько раз в своей жизни прощалась с теми, кого любила. По-всякому, но всегда прощалась. Сейчас еще одно прощание, вот и все. И плакать нельзя.

— Что ж… Мы больше не увидимся. К концу года я переберусь в Европу.

— Я буду думать о тебе. Всегда.

Она протянула руку. Он сжал ее в своих ладонях, подержал. И отпустил.

— Нет, не провожай меня. Прощай, Анна.

Он прошел через боковую дверь, соступил с веранды на траву и скрылся из виду.

Заурчал мотор, прошуршали по гравию колеса. Уехал. Она вышла на веранду. На столике чашка, из которой он пил; на краю тарелки — его вилка. На этом стуле он сидел.

Тайна, великая тайна. Что важнее: любовь или преданность долгу? Как мы хотим поступить… как мы должны поступить?.. И что сильнее?..

Снова бой часов из открытого окна. Полчаса. Еще час. На лужайку спустились длинные серо-синие тени; солнце почти ушло за горизонт. Наконец Анна встала и вернулась в дом.

46

За пределами Израиля его называют Галилейским морем. Сами же израильтяне говорят «Кинерет», озеро-лютня. Отель заполнен туристами со всех концов света, тут и американцы, и обвешанные фотоаппаратами японцы, и компания французских монахинь, с которыми Лора с Анной пересекаются уже в третий или четвертый раз: впервые — еще на юге, в Эйлате, и дальше к северу вплоть до Иерусалима.