Артем Анфиногенов - Мгновение – вечность

• Название: Мгновение – вечность
• Автор: Артем Анфиногенов
• Издательство: Московский рабочий
• Жанр: О войне
• Год: 1994

Как писатель А. Анфиногенов сложился в послевоенные годы, выпустив «Земная вахта», «Космики», «А внизу была земля…»

Предлагаемый роман – о боевых, исполненных высокого драматизма буднях летчиков в один из самых острых периодов Великой Отечественной – битвы за Сталинград. В годы минувшей войны автор служил в штурмовой авиации. Это и придает его повествованию особую убедительность и достоверность.

---

Но «виллис» скрылся за бараком, и мысли Павла приняли иное направление: а не дать ли ему по случаю окончания сборов кругаля? Не заявиться ли ему собственной персоной в полк, где служит Лена? «Вот не ждала!» — охнет Лена. «Сколько можно в прятки играть?» — скажет он.

Сбыться этим смелым замыслам было не суждено.

Хрюкин, наученный войной, знал, что в резервах у командира избытка не бывает, здесь резерв всегда в дефиците. А самолетами его армию снабжают не так, как во время Сталинграда. Поэтому в дополнение к ранее принятым мерам Хрюкин распорядился, чтобы полки обязательно задействовали свои самолеты, восстановленные в авиаремонтных мастерских, где годные к бою машины подчас простаивают впустую.

Так на руках лейтенанта Гранищева появилось предписание получить в мастерских «законченный ремонтом самолет „ЯК-1“ заводской № 13649 и перегнать его через г. Ростов-на-Дону к месту базирования в/ч 15559», то есть в свой полк.

Авиаремонтные мастерские, куда командировался лейтенант, стояли в верховьях Дона, в населенном пункте Р.

В апреле сорок третьего года на трассовом аэродроме Р., находившемся в верховьях Дона, Н-скую бомбардировочную авиадивизию настигла весть о присвоении ей звания гвардейской.

Трассовая база не так хорошо подходила для празднования не раз срывавшейся и потому особенно желанной награды. Главное ее неудобство заключалось в чрезмерной загруженности: верхнедонской аэродром пропускал маршевые авиационные полки из Сибири, с Урала, центра России в сторону Ростова, к южному флангу советско-германского фронта, и все множество хваткого, горластого народа, объяснением и оправданием любых деяний которого являлся всесильный клич «На фронт!», обслуживала небольшая столовая – пищеблок задыхался; один из полков отличившейся дивизии расположился на отшибе, в сорока километрах от Р., — там же, куда в целях разгрузки направлялись одиночные экипажи «дикарей»…

Капитан Чиркавый, быстро оценив обстановку в Р., заявил:

— Эта ярмарка не по мне! Подковку над землянкой приколотили – все счастье, другого нет. Вниз спустился, здравствуй, баба, новый год, тот же «Золотой клоп», за что боролись, на то и напоролись. Будто опять под Старую Руссу загнали. В столовой пичкают «вторым фронтом», ничего другого не светит… Кто как хочет, а я отсюда мотаю!..

Говорилось это с вызовом, в расчете на командира полка. После зачетных стрельб, когда Чиркавый принародно продемонстрировал, что нет в полку лучшего воздушного стрелка, чем он, Афанасий не успокоился, а, напротив, где только мог, выводил Веревкина на чистую воду. Ведь еще в ЗАПе как изощрялся Веревкин, оттягивая вылет полка на фронт, какие плел интриги сейчас, под Москвой, чтобы уйти из полка, перебраться в центр переучивания, осесть в тылу…

— Ландшафт по маршруту на Ростов бедный, — высказал опасение Веревкин. — Одни весенние проплешины. Надо бы предварительно разведать местность.

— Если бы нас не ждали! — отвечал Чиркавый. — Осматриваться да расчухиваться некогда. Неужели в этой дыре киснуть? Надо идти на Ростов!

— Может быть, не сразу всем полком? — сдавался Веревкин. — Может быть, поэскадрильно?

— Я взлетаю первым! — диктовал события Чиркавый, чувствуя себя на коне.

В Р., недавно освобожденном от оккупантов, авиаторам достался итальянский аккордеон, голосистый предвестник далекого пока «трофейного периода» войны. Аккордеоном любовались как игрушкой, ощупывали, несмело трогая сверкавшие клавиши и кнопки, потом какой-то моторяга, безвестный маэстро, вскинул «итальянца» на грудь, уронил голову, прошелся вверх-вниз по черно-белым ладам, разминая пальцы, извлекая божественные звуки, и – полоснул весенний воздух пронзительным русским напевом, заставлявшим забыть и себя, и войну, и заморский вид инструмента…

Так были возвещены торжества по случаю высокой награды.

Торжества приняли лавинный характер.

Вначале устраивались полковые официальные вечера с докладами о боевом пути и товарищеским ужином личного состава. Потом собирались эскадрильями. Далее – по звеньям. Поэкипажно. Дружескими компаниями. В столовой, в землянках, на частных квартирах…

Обычай фронтового солдатского застолья, возрожденный Сталинградской победой, к весне сорок третьего года полностью вошел в свои права, и спрос на музыку был великий. Полк, расквартированный на хуторе, в стороне от Р., в этом отношении получил преимущества… Многие вообще считали, что он выгадал, разместившись с собственным джазом и первоклассным мужским дуэтом вдали от начальства. Если джаз-оркестр настораживал – в ту пору джазовая музыка многими не принималась, — то мужской дуэт пользовался всеобщим, безоговорочным признанием. Дуэт располагал отмеченной вкусом программой, с проникновенным запевом и такой же концовкой: «Когда не возвращается с заданья друг, сердца друзей сжимаются в железный круг»… — аудитория встречала рефрен гробовой тишиной, провожала громом оваций. Тем бы и ограничиться… Нет! Гвардию должно отмечать по первому разряду, с привлечением всех творческих сил. Короче, надо вытащить на концерт нашего солиста, тенора, исполнителя популярных фронтовых песен… Славно бы, конечно. Солист-первач, аншлаг обеспечен, да ведь как его вытащишь? Не до песен нынче ему, бывшему штурману звена, не в голосе, наверно, погорел бельканто, как швед. Дня за три до ухода с северо-запада наш тенор, а по боевому штатному расписанию – штурман звена, завел свой экипаж к черту на рога, заблудился. Командир экипажа летчик младший лейтенант Дралкин, рискуя головой, приземлился на «ПЕ-2» в открытом поле, чудом, чудом спас самолет, никто не пострадал – отличный летчик Дралкин, как всем в полку известно. А штурман получил свое. С должности снят, понижен, поставлен рядовым штурманом. Провал переживает тяжело. Норовит как-то себя обелить, выгородить – пустые хлопоты, дело-то ясное, как день: блудежка… Все же с просьбой о концерте к нему обратились. Отказался. Стали упрашивать: «Гвардию» отмечаем, и ты свою лепту внес…», «Гостей позвали, вернее, гостью, летчицу Бахареву, она на хуторе транзитом…». Тут надо заметить, что младшего лейтенанта Елену Бахареву в бомбардировочном полку немного знали: прошлой осенью «Комсомолка» напечатала заметку, как молодая летчица Бахарева сбила под Сталинградом немецкую «Дору», и увлекательный, живо написанный рассказ корреспондента (был упомянут Баранов) читали вслух… С одного-то случая вряд бы Лену запомнили: много в ту пору всходило и быстро исчезало достойных имен, в штурмовой авиации, например, в полную силу разгоралось, может быть, одно имя из ста… Но вслед за «Комсомолкой» в эфире прозвучало радиописьмо, отправленное Дралкину на фронт с Урала: «Гриша, сыночек, московская газета напечатала о подвиге твоей ученицы!» Так узнали в полку, каких бойцов готовил в аэроклубе инструктор Дралкин. И вот она, его отличившаяся ученица, пролетом из Москвы на фронт застряла здесь и ждет, когда ее выпустят…

Был ли посвящен в эту предысторию разжалованный штурман, сказать трудно. Услыхав о приглашенной на торжества летчице, он и ухом не повел. Эка для любимца публики невидаль – гостья… Однако выступить согласился. А когда вышел да запел, так действительно равных ему в концерте не оказалось. Расчувствовался, себя превзошел: о чем не поплачешь, о том не споешь. Как человек искусства, терпящий несправедливость, как тенор, дар которого пользуется общим почитанием, он занял место за столом рядом с гостьей. Меховая армейская шапочка (нестандартного, правда, образца) служила как бы деталью вечернего туалета Лены, да и без этого милого убранства единственная среди веселящихся гвардейцев женщина не была обойдена вниманием – тенор распушил хвост. На его старания подать себя, раскрыть и объяснить гостье окружающие реагировали чутко, но снисходительно: пусть себе поворкует, пусть потешится – артист! Однако тихий разговор штурмана и Лены непредвиденно и очень быстро обострился. «Вы пьяны… я не хочу вас слушать… перестаньте!» — все решительней, все громче протестовала Лена. Штурман, закусив удила, не умолкал. Лена возмущенно встала из-за стола и пошла к выходу, поправляя на ходу свою полукубаночку. «Дерьмо твой Дралкин! — грохнул кулаком по столу разошедшийся штурман. — Дерьмо! Испугался взлета по колее, самим же проложенной при посадке! А взлетел бы, никто бы ничего и не знал, все шито-крыто!..» Видя, что оскорбленную летчицу удерживают в дверях и утешают, штурман, обращаясь уже не к Лене, а ко всем, кто топтался у входа, крикнул: «Летчик Дралкин – трус!»

Ну, тут он и получил свое.

И за гостью, и за летчика Дралкина, особенно потому, что самого Гриши Дралкина на праздничном ужине по случаю присвоения полку гвардейского звания не было.

В то время как полк гулял в верховьях Дона, отмечая «гвардию», экипаж младшего лейтенанта Дралкина, оставленный на северо-западе, проводил воздушную разведку в интересах фронта. Вместо тенора, разжалованного в рядовые, Дралкин получил другого штурмана, старшего лейтенанта Степана Кулева. Не совсем обычный создался экипаж: командир – младший лейтенант, штурман – старший лейтенант… Чего на войне не бывает! Летчики – младшие лейтенанты – и майоров имели в своем подчинении; с другой стороны, знаменитый штурман Ленинградского фронта Жора Правосудов в звании старшего лейтенанта командовал экипажем, где летчиком был капитан… Война!..