Чарльз Диккенс - Очерки лондонских нравов

• Название: Очерки лондонских нравов
• Автор: Чарльз Диккенс
• Жанр: Классическая проза

Чарльз Джон Гаффам Диккенс (англ. Charles John Huffam Dickens; 1812–1870) — выдающийся английский писатель XIX века.

Самый популярный англоязычный писатель при жизни, он и в наше время имеет репутацию классика мировой литературы, одного из крупнейших прозаиков XIX века. Творчество Диккенса относят к вершинам реализма, но в его романах отразились и сентиментальное, и сказочное начало. Самые знаменитые романы Диккенса (печатались отдельными выпусками с продолжением): «Посмертные записки Пиквикского клуба», «Оливер Твист», «Дэвид Копперфильд», «Большие надежды», «Повесть о двух городах».

---

На другое утро престарѣлая чета съ огромнѣйшей свитой, состоящей изъ внучатъ, отправляется въ церковь, между тѣмъ какъ тетушка Джоржъ остается дома вытирать графины и наполнять судки, а дядюшка Джоржъ — разставлять бутылки въ столовой, откупоривать ихъ и мѣшаться не въ свои дѣда.

Съ возвращеніемъ изъ церкви къ завтраку дѣдушка вынимаетъ изъ кармана вѣтку омелы и заставляетъ мальчиковъ подъ этой вѣткой цаловать своихъ маленькихъ кузинъ; это доставляетъ какъ мальчикамъ, такъ и ему величайшее удовольствіе, но раздражатъ понятія бабушки о приличіи. Чтобы поправить дѣло, дѣдушка наивно признался, что когда ему минуло тринадцать лѣтъ и три мѣсяца отъ роду, онъ самъ въ первый разъ поцаловалъ бабушку подъ вѣткой омелы; безъ всякаго сомнѣнія, при этой откровенности всѣ дѣти хлопаютъ въ ладоши и смѣются отъ души; тетушка Джоржъ и дядюшка Джоржъ вторятъ дѣтямъ; бабушка перестаетъ хмуриться, смотритъ веселіе и съ ласковой улыбкой говоритъ, что дѣдушка всегда былъ повѣсой; смѣхъ дѣтей поднимается громче прежняго, а дѣдушка смѣется громче ихъ всѣхъ.

Но все эти ничто въ сравненіи съ удовольствіемъ, которое ожидаетъ имъ впереди, когда бабушка, въ высокомъ чепцѣ и шолковомъ платьѣ аспиднаго цвѣта, а дѣдушка — съ пышными манжетами и въ бѣломъ шейномъ платкѣ, садятся въ гостиной по одну сторону камина, а дѣти и тетушка Джоржъ располагаются противъ нихъ и съ нетерпѣніемъ ждутъ дорогихъ гостей. Подъѣхала наемная карета; дядюшка Джоржъ глядитъ въ окно и восклицаетъ: «это Джонъ!».

Дѣти бросаются къ дверямъ и стремглавъ бѣгутъ по лѣстницѣ. Дядюшка Робертъ, тетушка Джэнъ, безцѣный малютка, и добрая няня, — словомъ сказать, цѣлая семья дядюшки Роберта поднимается по лѣстницѣ, среди шумныхъ криковъ: «душечка, милочка!», со стороны дѣтей, и безпрестанныхъ повтореній: «не ушибите ребенка» — со стороны няни. Дѣдушка беретъ къ себѣ на руки внучка, а бабушка цалуетъ свою дочь; и едва только затихнутъ громкіе восторги этой первой встрѣчи, какъ являются другіе дядюшки и тетушки, со множествомъ кузеновъ и кузинъ. Въ гостиной кромѣ невнятнаго говора, непринужденнаго смѣха и веселья ничего больше, не слышно.

Среди минутной остановки разговора въ уличную дверь раздается робкія стукъ и возбуждаетъ общій вопросъ: «кто тамъ такой?» Двое дѣтей, стоявшихъ у окна, помѣщаютъ тихимъ голосовъ, что «это бѣдная тетушка Маргарита». Дядюшка Джоржъ выходитъ изъ комнаты, чтобы съ радушіемъ встрѣтить новаго гостя. Бабушка принимаетъ серьёзный видъ, въ ней является особенная принужденность: Маргарита вышла замужъ за бѣднаго человѣка, безъ согласія своей матери, мало того, что бѣдность сдѣлалась ея удѣломъ и обратилась въ наказаніе за ея проступокъ, — она покинута сердечными друзьями и исключена изъ общества самыхъ близкихъ дорогихъ родственниковъ. Но наступили Святки, и, подъ благотворнымъ вліяніемъ ихъ, гнѣвъ, боровшійся въ теченіе года съ лучшими чувствами, долженъ растаять, какъ таетъ полу-образовавшійся ледъ подъ лучами утренняго солнца. Правда, родителю нетрудно въ порывахъ гнѣва произнесть угрозу на непослушное дитя; можно ли допустить развиться этому гнѣву до такой степени, чтобы въ минуты общей радости и веселья рѣшиться изгнать свою дочь изъ отцовскаго дома, въ которомъ она проводила подобные праздники въ теченіе многихъ лѣтъ, постепенно переходя изъ юности въ дѣйственный возрастъ и потомъ почти незамѣтно обращаясь въ прекрасную и умную женщину. Видъ справедливой строгости и холоднаго упрека, который бабушка принимаетъ на себя, страшить бѣдную преступницу; а когда сестра подводитъ ее, блѣдную и унылую — не отъ бѣдности, которую она могла перенести, но отъ сознанія въ пренебреженіи къ ней — холодный видъ бабушки становится невыносимъ. Наступаетъ минутное молчаніе; бѣдная дочь вдругъ вырывается отъ сестры и, рыдая, бросается на шею матери… Отецъ поспѣшно выступаетъ впередъ и хватаетъ руку ея мужа. Друзья окружаютъ ихъ съ выраженіемъ искренняго чувства и въ семейномъ кругу снова водворяется счастіе и pадость.

Что касается до обѣда, то онъ усладителенъ, въ полномъ смыслѣ этого слова; все идетъ прекрасно, всѣ въ хорошемъ расположеніи духа, всѣ расположены дѣлать удовольствіе другъ другу и быть довольными. Дѣдушка со всѣми подробностями разсказываетъ о покупкѣ индѣйки и незамѣтно предоставляетъ бабушкѣ разсказать о томъ, какъ покупалась эта птица въ былыя времена, что и исполняется съ величайшей аккуратностью. Дядюшка Джоржъ, разсказываетъ анекдоты, разрезываетъ дичь, пьетъ вино, шутитъ съ дѣтьми, подмигиваетъ кузинамъ, — словомъ сказалъ… восхищаетъ всѣхъ своей любезностью и радушіемъ. Наконецъ въ столовую входитъ толстая служанка съ гигантскимъ пуддингомъ, украшеннымъ огромной вѣткой мирты, и тогда поднимется такой смѣхъ, шумъ, хлопанье маленькими, пухленькими ручками и топанье ногами, это наступающее волненіе только и можно сравнить съ восторгомъ, которымъ встрѣчается и провождается удивительный подвигъ вливанія зажженаго рому въ рождественскіе пирожки! А потомъ десертъ! вино! шутки! Развѣ это ничего не значитъ? А прекрасные спичи, которые говоритъ, и восхитительныя пѣсни, которые поетъ мужъ Маргариты! Онъ употребляетъ всѣ усилія, чтобы показаться пріятнымъ человѣкомъ: и оказать свое вниманіе бабушкѣ. Даже дѣдушка не только споетъ свою, любимую пѣсню, но поощряемый единодушнымъ encore, появлется, по, принятому обыкновенію, съ новою пѣсенкой, которую никто еще, исключая развѣ бабушки, не слышалъ. Молодой проказникъ кузенъ, находившійся у стариковъ въ опалѣ, за извѣстныя имъ шалости, доводитъ всѣхъ до судорожнаго смѣха пѣніемъ самыхъ необыкновенныхъ и нигдѣ еще не слыханныхъ комическихъ пѣсенъ.

Вечеръ проходитъ такимъ образомъ въ шумной радости, пробуждаетъ въ душѣ каждаго и, чувство любви къ ближнему и укрѣпляетъ доброе расположеніе въ сердцахъ на цѣлый предстоящій годъ.

III. НОВЫЙ ГОДЪ

Вслѣдъ за Святками наступленіе Новаго Года составляетъ въ семейномъ кругу самую пріятную годичную эпоху. Надобно замѣтить, что между ними есть довольно скучный классъ людей, который вступаетъ въ Новый годъ съ такой глубокое грустью, какъ будто присутствуетъ въ качествѣ главныхъ траурныхъ ассистентовъ при погребеніи стараго года. Съ своей стороны, мы считаемъ пріятнымъ долгомъ проводить старый годъ, улетающій отъ насъ на крыльяхъ вѣчности, и встрѣтить зорю Новаго года съ восторгомъ и радостью. Вѣроятно, въ теченіе минувшаго года съ каждымъ изъ насъ случались такія происшествія, на которыхъ мы оглядываемся съ улыбкой пріятнаго воспоминанія, съ чувствомъ сердечной благодарности. Почему же не встрѣчать и Новый годъ съ полнымъ убѣжденіемъ въ его снисходительность?

Такъ, или по крайней мѣрѣ такъ, мы смотримъ на этотъ предметъ. Съ этимъ взглядомъ и съ чувствомъ глубокаго уваженія къ старому году, послѣднія минуты котораго улетаютъ отъ насъ съ каждымъ словомъ, которое мы пишемъ, — мы располагаемся передъ каминомъ на канунѣ новаго года и пишемъ эти строки съ такимъ веселымъ лицомъ, какъ будто ничего особеннаго не случилось, да и не должно случиться къ нарушенію нашего душевнаго спокойствія.

Кареты и коляски съ необыкновенной быстротой и шумомъ снуютъ по улицѣ и, вѣроятно, развозятъ разряженныхъ гостей на блестящіе балы: громкій и безпрестанному стуку въ двери сосѣдняго дома съ зелеными шторами возвѣщаетъ всемъ сосѣдямъ, что на ихъ улицѣ затѣвается огромный балъ; сквозь окна и сквозь тумана, пока еще не поданы свѣчи и не опущены наши сторы, мы видимъ поваровъ съ зелеными корзинами на головахъ, легкіе вагоны съ плетеными стульями и другой различной мебелью; всѣ они спѣшатъ къ безчисленному множеству домовъ, гдѣ встрѣча Новаго года должна ознаменоваться великолѣпнымъ пиршествомъ.

Мнѣ кажется, что можно представить себѣ одно изъ этихъ блестящихъ собраній, и даже очень легко: стоитъ только вообразитъ, что мы въ пышномъ бальномъ нарядѣ являемся мы назначенномъ домѣ и имя наше громогласно возвѣщаютъ у дверей гостиной.

Для примѣра возьмемъ хоть сосѣдній домъ съ зелеными сторами. Намъ заранѣе извѣстно, что тутъ будутъ танцы, потому что во время завтрака мы видѣли, какъ лакей выноситъ ковры изъ передней гостиной. Впрочемъ, если потребуются дальнѣйшія доказательства нашей увѣренности, то — нечего дѣлать! придется разсказать всю истину — мы своими глазами видѣли, какъ у одного изъ оконъ спальни молоденькая лэди причесывала волоса другой, такой же молоденькой лэди, по самой послѣдней и великолѣпной модѣ; а это, намъ кажется, вполнѣ должно оправдать ваши предположенія касательно танцевъ за зелеными сторами.

Хозяинъ солиднаго дома служить въ конторѣ богатаго негоціянта: мы узнаемъ этотъ фактъ по покрою его фрака, по узлу его шейнаго платка и по самодовольной осанкѣ; даже и зеленыя сторы служатъ не послѣднимъ доказательствомъ.

Но позвольте! къ дверямъ дома подъѣхалъ кэбъ. А! знаемъ кто такой! «Это младшій писецъ конторы того же негоціянта — молодой человѣкъ, красивой наружности, съ большимъ расположеніемъ къ простудѣ и мозолямъ; онъ пріѣхалъ въ сапогахъ, носки которыхъ сшиты изъ чернаго сукна, и привезъ съ собой въ карманѣ башмаки, которые онъ надѣваетъ тотчасъ по приходѣ въ переднюю. Въ коридорѣ его встрѣчаетъ лакей и немедленно передаетъ другому лакею въ синемъ фракѣ, а этотъ синій фракъ ни болѣе, ни менѣе, какъ переодѣтый почтальонъ изъ той же конторы.